Психогенные грибы

Я занимался разведением Psilocybe «в неволе», и поскольку у меня это хорошо получается, я позволил себе написать отдельное приложение, посвященное этому (приложение 2).

6. Что касается психологического понимания того, как и на что действуют грибы, то тут дела обстоят значительно хуже. Сложно и запутанно обстоят эти дела, и многие самые, на мой взгляд, интересные вопросы вообще не обстоят. Хотя вроде бы должно было быть наоборот: понятно, что вещества, так сильно меняющие состояния сознания и психики, должны были бы стоять в центре изучения этого самого сознания и психики.

Когда индейцы Америки впервые увидели лошадей, которых привезли с собой европейцы, говорят, они считали этих животных некими особыми свиньями. Разум всегда старается найти некую известную ему модель, чтобы воспринять что-то новое без ломки старых постулатов. Так и произошло с энтеогенами, когда на них обратила внимание западная наука. История эта—во многом, увы, история искусственного наложения Психеделических феноменов на скелеты предсуществующих теорий, и последующих реакций отторжения, потому что никак они друг к дружке не лепились.

Те психиатры, для которых базовая модель психики идеологически проста, быстро сочинили теории и целый словарь о том, что ЛСД и прочие энтеогены — «психотомиметики» (psychotomimetics), то есть коротко разыгрывают состояние психоза (который чаще всего описывали как форму шизофрении). Эта теория оказалась зверской в своем влиянии на многие исследования. Работала эта теория плохо, но имела она культуральную силу, а это, конечно, важнее, особенно в таких неточных областях. Многие годы многие исследователи описывали свои наблюдения и выводы извиняющимся тоном, что, дескать, все-таки это на шизофрению или на делириум не похоже. «Во всяком случае, для самых непсихотичных субъектов», как сказано в одной такой статье. [45] Но Авторитеты говорили: похоже-похоже, надо только присмотреться. Если учесть, что их эксперименты часто заключались в том, что вещества давались людям без их ведома и в такой замечательной обстановке, как больничные палаты, то у них, надо полагать, было немало подтверждений и «материала для дальнейших исследований». Все-таки теория не работала (ни в исследовании механизмов шизофрении, ни в практической терапии). Но и не умирала, и термины «психотомиметики», «психодислептики», «модельный психоз», «экспериментальный психоз» и т. п. часто встречаются и сейчас; да, собственно, и слово «галлюциногены» идет оттуда же.

45

Sanford M. Unger «Mescaline, LSD, Psilocybin and Personality Change» from: Psychiatry: Journal for the Study of Interpersonal Processes Vol. 26, No. 2, May 1963.

Психоанализ, который царил в психиатрии в середине века, понял энтеогены по-своему. Естественно, что их благотворные эффекты объяснялись «переживанием травматических эпизодов детства, часто с необычайной ясностью». [46] Это мнение сформировалось сразу же в начале 50-х и дальше превалировало настолько, что, как писал Унгер в 60-х, «начиная с тех ранних отчетов, практически во всех без исключений сессиях, когда психоаналитически ориентированные терапевты давали пациентам ЛСД, те переживали сцены из детства. Интересно, что этот феномен практически никогда не отмечался в остальной экспериментальной литературе!» [47]

46

Ronald A. Sandison, «Psychological Aspects of the LSD Treatment of the Neumses» Jomal of Medical Science (1954), 100:508–515.

47

Sanford M. Unger «Mescaline, LSD, Psilocybin and Personality Change» from: Psychiatry: Journal for the Study of Interpersonal Processes Vol. 26, No. 2, May 1963

Угадайте, что описывали в своих трипах пациенты юнгианских терапевтов? Будьте уверены, «трансцендентальные переживания», насыщенные «архетипическими образами».

Тупой-тупой выпьет, крякнет и говорит: «а! Хорошо пошла, курва!», а умный-умный выпьет и говорит: «транс-цен-ден-тально!» и таким праздничным голосом! Тупой-тупой закусывает и говорит: «заку-уска у нас сегодня — блеск! Закуска типа «я вас умоляю»!», а умный-умный жует и говорит: «да-а-а… Транс-цен-ден-тально!..

7. Я, кажется, немножко залез в следующую главу. В этой, в принципе, осталось рассказать о достижениях экспериментальной психологии; но рассказывать, на мой взгляд, практически нечего. Вот знаменитый Good Friday эксперимент, проведенный Walter Pahnke в 1964 году, когда псилоцибин дали «семинаристам», студентам теологии, перед мессой в церкви в том же Гарварде. Он был «double blind», этот эксперимент, то есть половине из них дали другое вещество, безобидное, и даже экспериментаторы не знали, кому какое вещество дается. Устройство эксперимента было очень наукообразно, но совершенно глупо (рассказывал потом Рам Дасс): через полчаса все было очевидно, когда одни сидели и прилежно выполняли набор привычных действий, а другие восклицали: «Я вижу Бога!» У девяти из десяти этих юных священников были очевидно мистические и религиозные переживания. Не хотел бы я однажды оказаться перед той горой бумаги, куда Господь свалил бы все книги, статьи, критики и рассуждения, «настоящие» ли эти (и подобные) мистические переживания. В средней американской библиотеке вы найдете примерно в два раза больше книг по теме «Hallucinogens and religious experience» («Галлюциногены и религиозный опыт»), чем о «Hallucinogenic drugs» («Галлюциногенные вещества»). К науке, которую я в данный момент представляю, это имеет мало отношения.

Вот изучение «увеличения креативности»—многие приложились к этому, и Гроф, и Роберт Мастере… Увеличивает ли трип креативность? Да, он увеличивает креативность. Почему? А черт его знает. Единственная работа, которая мне кажется достаточно «объективной» на эту тему, это изучение «непрямых семантических ассоциаций». [48] Идея заключается в том, что человеку даются последовательности букв, которые он должен максимально быстро определить как слово или бессмыслицу. Время замеряется. «Прямая семантическая ассоциация» — это то, что человек быстрее узнает слово «черный», если перед этим он прочитал слово «белый». Этот эффект «прайминга» для «нормальных» людей работает только с очень близко связанными словами. Шизофреники же, например, часто способны «связывать» такие слова, как «лимон» и «сладкий», — это и есть непрямая ассоциация. Под псилоцибином наблюдается тот же эффект: семантическое поле расширяется, и непрямые ассоциации (типа «лимон» — «сладкий») прекрасно работают. Правда, в целом время реакции замедляется.

48

«Increased Activation of Indirect Semantic Associations under Psilocybin» in «Biological Psychology» Vol 39 (No. 12) June 1996; 1055–1057 by M. Spitzer; M. Thimm; L. Hermie; P. Holzmann; K.A. Kovar; H. Heimann; E. Gouzoulis-Mayfrank; U. Kischka; F. Schneider

Или вот R.Fisher красиво демонстрировал действия энтеогенов на эффекты «trimming» (по-нашему, «обрезания»). Если у написанных слов срезать, например, верхнюю половину, то узнать, что там написано, не так-то легко. Так вот, «трипующий» узнает, что написано таким образом, гораздо легче и быстрее.

8. Всякий, кто возьмется за научное изучение Психеделического опыта, должен иметь в виду, что трип изменяет психические способности и процессы не абы как, а очень специфически, в рамках собственной структуры и смысла. Почти все, делавшие какие-нибудь «замеры» (меня включая) сознания трипующего человека, натыкались на то, что ему крайне неинтересно делать бессмысленные вещи типа запоминания слов, угадывания геометрических фигур и т. д. и т. п. Примечательно, что еще Гордон Вассон стал цепляться к своей дочери Маше, когда она впервые ела грибы: «Когда родилась королева Елизавета?» да «В каком году была битва…?» — и она на пару вопросов ответила, а потом послала его, дескать, исчезни, папочка, со своими глупостями. Никакое хорошее отношение к «экспериментатору» не помогает. Я сам был в роли подопытного и помню отлично, как хохотал, пока мне зачитывались «случайные» слова, которые я «должен был» запомнить. Это было абсолютно бессмысленно, а мне в это время было чем заняться. Вдоль определенных линий та же память, безусловно, грандиозно вырастает; но это не любые линии, а то, что важно в данном трипе. То же касается опытов с восприятием времени, с экстрасенсорными способностями, гипнозом и так далее. Исследование должно следовать за процессом, а не пытаться навязать собственные рамки.

Межглавок 4

Я писал эту главу в Хуаутле, пока шли дожди, каждый день ожидая церемонии вечером, и каждый вечер Аполония произносила одно из единственных слов, которые знала по-испански: «Завтра». Грибы лежали на столе, завернутые в банановые листья. Наконец настало «сегодня». Я устроил себе днем баню, Аполония к вечеру оделась в яркое и цветное. Внук ее куда-то исчез, и она спокойно разговаривала со мной по-мацатекски. Зажгла свечи, копаль. Перед тем как зажечь свечи, она некоторые время водила ими по мне сверху вниз (очень приятно). Над горящим копалем мы держали руки и лица. Грибы она тоже держала и водила в этом ароматном дыму. Я жевал (без удовольствия) листья какого-то растения, оставившие во рту вкус зубной пасты из детства. Потом опять был перерыв, до полной темноты, наверное, около часа. Горели свечи. Она достала грибы, разделила, почистила. Я съел те, что она дала мне, закурил предложенную сигарету. От того, чтобы запить глотком водки, я отказался, она не настаивала. Потом она взяла свои грибы, еще несколько отделила мне и съела остальные (совсем мало). Еще какое-то время мы сидели, глядя на огонь свечей, потом она велела мне лечь «носом к стенке», потушила свет и вышла в свою (смежную) комнату.

Я остался один. Скоро начался трип. В какой-то момент вернулся ее внук и включил свой телевизор. Когда телевизор стал вплетаться в видения, мне стало очень неуютно. Там шел боевик со сплошным мордобоем. Я долго решался и наконец сказал ему, через стенку, что мне телевизор мешает. Он сразу его выключил и настала тишина, но мордобой еще долго продолжался в том, что я видел.

Аполония оставалась там, в своей комнате (в той же, что и внук), не вела речь, как я ожидал по описаниям. Я был один, и в какой-то момент мне стало очень неуютно. Тогда я встал, зажег свечку и вышел во двор. Когда я вернулся, вышла Аполония, и строго меня отчитала. Понял я, скажем, не все, но было ясно, что ни выходить на улицу, ни зажигать свет нельзя. Я, в сущности, знал все это сам, но был рад, что свечу она оставила гореть, когда опять вернулась к себе. Я потом от свечки к свечке передавал огонь всю ночь. Еще в какой-то момент она опять выходила и опять отчитывала. Я не мог ей ничего возразить. Контакт между нами все равно оставался очень теплым. Видения скоро утихли, грибов было, в общем-то, мало, и я заснул под утро. Следующий день и потом, как минимум, еще один день были просто замечательными, я чувствовал себя абсолютно чистым, светлым, легким. Автостоп удавался идеально (я ехал назад).

Теперь, когда я вспоминаю эту ситуацию, она кажется мне довольно символичной (она всегда с грибами такая). Я пришел туда и ел «маленьких святых» вот примерно с какой целью: я хотел «получить добро» на то, чтобы давать их другим. (Я далек от того, чтобы называть это «стать шаманом» даже в диких своих мечтах; но даже и писать про это — это тоже «давать другим», как ни крути). Доставшаяся мне церемония была «потертой»: не было молитв и знаменитой льющейся и взывающей речи (я знаю, что Аполония множество раз делала это с мамой и потом сама). И был телевизор — вот чья речь звучала в ночной тишине.