Психология масс и фашизм

Эти явления трудно понять. И тем не менее, несмотря на их кажущуюся непостижимость, мы попытаемся осмыслить эти явления.

После вступления Соединённых Штатов во вторую мировую войну получает всё большее распространение интернациональная, общечеловеческая ориентация. В то же время у нас есть все основания опасаться, что такая ориентация может вызвать более фантастические иррационально-массовые реакции и более ужасные общественные потрясения, если авторитетные социологи и психологи не откажутся от своего высокопарного академизма и, пока ещё не поздно, не примут активного участия в событиях и не попытаются помочь в их осмыслении. Центр тяжести социологических исследований сместился с экономики на психологическую структуру народных масс. Мы больше не ставим вопрос зрелости экономических предпосылок формирования рабоче-демократического интернационализма. Теперь перед нами стоит более важный вопрос: если предположить, что общественно-экономические условия интернационализма достигли полной зрелости, тогда какие помехи могут вновь предотвратить укоренение и развитие идеи интернационализма в идеологии и структуре личности? Каким образом можно преодолеть на массовом уровне социальную безответственность и склонность подчиняться авторитету, пока ещё не поздно? Как можно предотвратить превращение этой второй международной войны, которую справедливо называют идеологической, а не экономической войной, в новый, более жестокий, шовинистический, фашистско-диктаторский национализм? Политическая реакция живёт и функционирует в структуре личности, в мышлении и действиях угнетённых масс, принимая форму характерологической защиты, страха перед ответственностью, неспособности к свободе и, наконец, эндемического нарушения биологических функций. Это — печальные реальности. Судьба грядущих столетий зависит от нашей способности или неспособности решить эти проблемы с помощью естественной науки. Руководители общества несут огромную ответственность. Ни одну из этих проблем невозможно решить с помощью политической болтовни и формальностей. Наш основной лозунг: «Хватит! Хватит политики! Решим основные социальные проблемы!» — это не игра словами. Самое поразительное — это то, что население Земли никак не соберётся с силами, чтобы покончить с горсткой угнетателей и поджигателей войны. Страстное стремление человека к свободе не находит реального воплощения из-за множества точек зрения на возможность оптимального достижения свободы без принятия на себя непосредственной ответственности за болезненную перестройку структуры личности и социальных институтов.

Анархисты (синдикалисты) стремились установить общественное самоуправление, отказываясь признать значение неспособности личности к свободе и отвергая любую форму управления развитием общества. Они были утопистами и поэтому потерпели неудачу в Испании. Они видели только страстное стремление к свободе, но путали его с реальной способностью быть свободным и способностью жить и работать без авторитарного правления.

Анархисты отвергали партийную систему, но затруднялись ответить на вопрос, как народным массам научиться самим управлять своей жизнью. Немногого можно достигнуть одной ненавистью к государству. Нудистские колонии тоже не дали ощутимого результата. Проблема глубже и серьёзнее.

Христиане с интернациональной ориентацией проповедовали мир, братство, сострадание и взаимопомощь. Они занимали антикапиталистическую позицию и рассматривали жизнь личности в интернациональном контексте. В принципе, их идеи соответствовали концепциям интернационального социализма, и поэтому они называли себя христианами-социалистами (например, в Австрии). В то же время на практике они отвергали каждый шаг общественного развития, направленный на достижение цели, которую очи провозглашали своим идеалом. В частности, католическое христианство давно отказалось от революционного (т. е. мятежного) духа раннехристианского движения. Католики соблазняли миллионы своих приверженцев мыслью о необходимости смириться с войной, видеть в ней «перст судьбы», «кару за прегрешения». Войны действительно являются следствием прегрешений, но совершенно иных прегрешений, чем те, которые имеют в виду католики. Для католиков мирная жизнь возможна только на небесах. Католическая церковь призывает смириться со страданием в этом мире и тем самым систематически подрывает способность личности вести активную борьбу за свободу. Она не протестует, когда бомбят соперничающие (православные) церкви, но как только бомбы стали падать на Рим, они стали взывать к богу и культуре. Католицизм формирует структурную беспомощность в народных массах, в результате чего, оказавшись в беде, они обращаются за помощью к богу вместо того, чтобы полагаться на свои силы и чувство уверенности в себе. Католицизм лишает психологическую структуру способности к наслаждению, внушая человеку страх перед наслаждением. Неспособность к наслаждению и страх перед наслаждением служат источником многих садистских проявлений. Немецкие католики благословляют немецкое оружие, а американские католики благословляют американское оружие. Один и тот же бог должен вести к победе двух злейших врагов. Здесь бросается в глаза иррациональная абсурдность ситуации.

Социал-демократы, придерживавшиеся бернштейнианского варианта марксистской социологии, тоже споткнулись на проблеме психологической структуры народных масс. Социал-демократы, подобно христианам и анархистам, опирались на компромисс между стремлением масс к счастью и их безответственностью. Поэтому они предлагали массам неопределённую идеологию, «обучение социализму», которое не подкреплялось практическим решением конкретных задач. Социал-демократы мечтали о социал-демократии и в то же время отказывались признать необходимость подвергнуть психологическую структуру народных масс кардинальным изменениям, чтобы придать ей социал-демократический характер и сформировать способность жить в условиях социал-демократии. Они не имели ни малейшего представления о том, что школы, технические училища и детские сады должны работать на основе самоуправления.

Более того, они не понимали, что необходимо вести на объективной основе решительную борьбу со всеми реакционными тенденциями, в том числе и в своих рядах. Не учитывали они и необходимости насыщения термина «свобода» конкретным содержанием для претворения в жизнь социальной демократии.

Представляется более целесообразным использовать все силы для борьбы с фашистской реакцией, когда находишься у власти, чем собираться с духом начать борьбу, когда потерял власть. Во всех европейских странах социал-демократия располагала достаточной силой, чтобы покончить с властью патриархата как в структуре личности, так и вне её. Патриархат копил силы на протяжении тысячелетий, и наконец его усилия увенчались кровавым триумфом в форме фашистской идеологии.

Социал-демократия сделала роковую ошибку, предположив, что изуродованные властью патриархата народные массы способны к демократии и самоуправлению без предварительных изменений в их психологической структуре. Она отвергла добросовестные научные исследования (например, исследования Фрейда), направленные на осмысление сложной структуры личности.

Поэтому социал-демократия вынуждена была принимать диктаторские формы в своих рядах и идти на компромисс за пределами своих рядов. Мы можем признать правомерность конструктивного компромисса, т. е. такого подхода, когда точку зрения другого человека, противника, необходимо понять и согласиться с ней, если она лучше вашей точки зрения. В то же время нельзя оправдать такой компромисс, при котором принципы приносятся в жертву опасениям ускорить конфронтацию. В этом случае нередко совершаются опрометчивые шаги, чтобы установить хорошие отношения со злейшим врагом, склонным к убийству. В лагере социализма царит дух Чемберлена.

В области идеологии социал-демократия занимала радикальную позицию, а на практике — консервативную. Такая формула, как «социалистическая оппозиция его королевского величества», показывает, сколь нелепой эта позиция выглядела. Социал-демократия невольно помогала фашизму, ибо массовый фашизм есть не что иное, как разочарованный радикализм плюс националистическая «мелкая буржуазность». Социал-демократия опиралась на противоречивую структуру масс, которую она не понимала.

Невозможно отрицать, что буржуазные правительства европейских стран придерживались демократической ориентации, но в действительности они представляли собой консервативные органы управления, несклонные поощрять стремление к свободе, в основе которого лежат достижения фундаментальной науки. Огромное влияние капиталистической рыночной экономики и заинтересованности в прибыли затмевало влияние других интересов. Буржуазные демократии в Европе быстрее и основательней отмежевались от своей первоначальной революционности (1848 г.), чем христианство. Либеральные меры служили своего рода декорумом, гарантией «демократичности». Ни одно из этих правительств не смогло бы указать путь освобождения угнетённых масс от слепого повиновения авторитету. Они располагали всей полнотой власти, но идеи общественного самоуправления и саморегуляции оставались для них книгой за семью печатями. В правительственных кругах невозможно было даже обмолвиться об основной проблеме, т. е. о сексуальной проблеме масс. Превознесение австрийского правительства Дольфуса как образца демократического управления свидетельствует о полном отсутствии понимания социальных проблем.

Могущественные капиталисты, появившиеся в результате буржуазных революций в Европе, сосредоточили в своих руках значительную часть общественной власти. Они обладали достаточным влиянием, чтобы определять, кто должен править обществом. В принципе, их действия носили недальновидный характер и вели к саморазрушению. Они располагали достаточной властью и средствами, чтобы направить развитие общества к достижению невиданных социальных успехов. Я говорю не о строительстве дворцов, церквей, музеев и театров. Я имею в виду практическую реализацию их собственной концепции культуры. Вместо этого они полностью отмежевались от тех, кому нечего было продать, кроме своей рабочей силы. В душе они презирали «народ». Мелочность, ограниченность, цинизм, высокомерие, алчность, а нередко и беспринципность относятся к основным особенностям капиталистов. В Германии они помогли Гитлеру прийти к власти. Они оказались абсолютно недостойными той роли, которую общество отвело им. Они злоупотребляли своей ролью вместо того, чтобы использовать её для осуществления руководства и воспитания народных масс. Они даже не смогли устранить опасности, угрожавшие существованию их собственной системы культуры. Они вырождались как общественный класс. Они понимали движения за демократические свободы в той мере, в какой были знакомы с производственными и общественными процессами. Но они ничего не делали, чтобы помочь этим движениям. Поощрялась показуха, а не знание. Свергнутые буржуазией феодалы в своё время поощряли развитие искусств и наук. Объективно говоря, искусство и наука значительно меньше интересовали буржуазию, чем аристократию. Если в 1848 году сыновья капиталистов проливали свою кровь на баррикадах, сражаясь за демократические идеалы, то в годы с 1920, по 1930 сыновья капиталистов использовали университетские кафедры для осмеивания демократических выступлений. Впоследствии они составили элитные войска фашистского шовинизма. Безусловно, они выполнили свою задачу, открыв мир для экономики. В то же время с помощью тарифной системы они существенно ограничили развитие международной экономики. Кроме того, они не знали, что делать с интернационализмом, возникшим в результате их экономических успехов. Как общественный класс они быстро одряхлели.

Эта оценка так называемых воротил большого бизнеса не опирается на какую-либо идеологию. Я сам вышел из этих кругов и знаю их достаточно хорошо. Я рад, что избавился от их влияния.

Фашизм возник на основе консерватизма социал-демократов, с одной стороны, и ограниченности и дряхлости капиталистов, с другой. Он не собирался воплощать в жизнь идеалы, за которые боролись его предшественники. Фашизм просто включил в состав своей идеологии то единственное, что имело значение для народных масс, чьи психологические структуры находились во власти иллюзий. Он содержал элементы крайней политической реакции, той реакции, которая несла гибель человеческой жизни и собственности в средние века. Фашизм отдавал дань так называемой местной традиции. Его отношение к традиции имело мистический, грубый характер и не было связано с подлинной любовью к родной деревне и земле. Называя себя «социалистическим» и «революционным», фашизм присвоил нереализованные функции социализма. Фашизм привлёк к себе внимание крупных промышленников и таким образом присвоил капиталистические функции. Далее миссия установления социализма возлагается на всесильного фюрера, который был послан богом на землю. Бессилие и беспомощность народных масс способствовали возникновению фюрерской идеологии, которая внедрялась в структуры личности авторитарной школой и закреплялась церковью и институтом обязательной семьи. Идея «спасения нации» всесильным фюрером, посланником бога, вполне гармонировала со страстным стремлением масс к спасению. Народные массы не способны были осознать свою иную сущность, и поэтому их покорная структура с готовностью ассимилировала идею неизменности природы человека и «разделения человечества на меньшинство правителей и большинство управляемых». Теперь ответственность возлагалась на сильную личность. В фашизме фюрерская идеология опирается на традиционную мистическую концепцию неизменности человеческой природы, на беспомощность народных масс, их стремление к подчинению авторитету и на неспособность к свободе. Следует признать обоснованность формулы: «Человеку нужны руководство и дисциплина», «авторитет и порядок», если учесть существование антисоциальной структуры личности. Фашистская идеология имела самые лучшие намерения. Те, кто не признавал субъективную честность фашизма, не могли понять его привлекательности для масс. Идея неавторитарного, самоуправляющегося общества считалась нереальной и утопической, так как никто не стремился поставить на обсуждение и решить проблему структуры личности. В период с 1850 по 1917 год формируется критическая, конструктивная стратегия зачинателей русской революции. Позиция Ленина заключалась в следующем. Социал-демократия потерпела неудачу. Массы не могут спонтанно самостоятельно достигнуть свободы. Они нуждаются в системе руководства, построенной по иерархическому принципу. Такая система должна быть внешне авторитарной и внутренне демократичной. Ленин полагает, что задача коммунизма может быть выполнена путём установления «диктатуры пролетариата», способной привести общество от авторитарного устройства к неавторитарному, самоуправляющемуся устройству, которое не нуждается ни в полиции, ни в обязательной морали.

В принципе, русская революция 1917 года не была чисто социальной революцией. Она имела преимущественно политико-идеологический характер. В её основе лежали политические идеи, источником которых служили политика и экономика, а не наука о человеке. Необходимо проникнуть в сущность социологической теории Ленина, чтобы понять те слабости, которые впоследствии привели к возникновению авторитарно-тоталитарной формы правления в России. Следует подчеркнуть, что зачинатели русской революции не имели никакого представления о биопатической природе народных масс. Разумеется, ни один здравомыслящий человек не считает, что свобода общества и личности лежит в готовом виде в ящике письменного стола революционного мыслителя или политического деятеля. Каждая новая форма общественной деятельности учитывает ошибки и упущения предыдущих социологов и революционных руководителей. Ленинская теория «диктатуры пролетариата» содержала ряд предварительных условий (но не все условия) установления подлинно социальной демократии. Она ставила своей целью построение самоуправляющегося общества. Предполагалось, что современный человек не способен совершить социальную революцию без организации, построенной по иерархическому принципу, и огромные социальные задачи невозможно решить без авторитарной дисциплины и лояльности. Ленин полагал, что диктатура пролетариата должна стать такой формой власти, которая в конце концов устранит любую форму власти. Вначале концепция диктатуры пролетариата отличалась от фашистской концепции диктатуры тем, что ставила своей целью самоуничтожение, т. е. замену авторитарной формы правления общественным самоуправлением.

Наряду с созданием экономических предпосылок становления социальной демократии в число задач диктатуры пролетариата входила кардинальная перестройка структуры личности на основе полной индустриализации и технического оснащения производства и торговли. Осуществление кардинальной перестройки структуры личности составляло существенную и неотъемлемую часть социологической теории Ленина. По его мнению, социальная революция должна не только устранить поверхностные формы и действительные условия порабощения, но и лишить мужчин и женщин способности подвергаться эксплуатации. Создание экономических предпосылок социальной демократии, т. е. построение социалистической плановой экономики, оказалось пустяком по сравнению с задачей кардинальной перестройки характерологической структуры народных масс. Для понимания победы фашизма и националистического развития Советского Союза необходимо учитывать весь масштаб проблемы.