Психология национальной нетерпимости

Материалы не только из истории первобытного общества, но и из исторически разных эпох свидетельствуют о том, что иногда сознание «мы» может быть очень слабо выражено и вовсе отсутствовать при ясно выраженном сознании, что есть «они». «Они» — это «не мы», и наоборот: «мы» — это «не они». Только ощущение, что есть «они», рождает желание самоопределиться по отношению к «ним», обособиться от «них» в качестве «мы».

Категория «мы» на первых порах конкретнее, реальнее несет в себе те или иные свойства — бедствия происходят от вторжения «их» орд, непонимание «ими» «человеческой речи» («немые», «немцы»). В первобытном обществе «мы» — это всегда люди в прямом смысле слова, т. е. люди вообще, тогда как «они» — не совсем люди. Прошли тысячелетия, прежде чем впервые пробудилась мысль, что «мы» может совпадать со всем человечеством и, следовательно, не противостоять никакому «они».

По мере усиления столкновений первобытных племен на почве борьбы за территорию и другие блага менялось отношение к чуждым, к «ним». Формирование этнической, языковой, культурной общности сочеталось с обособлением друг от друга. Эти сложные процессы нельзя упрощать. Взаимное культурное и этническое притяжение и сплочение было значительно более высокой ступенью противопоставления себя «им». Чем более замкнута психическая общность, т. е. чем абсолютнее «мы» противопоставляется «им», тем более психические отношения внутри общности тяготеют к суггестии, не встречающей препятствий.

«Мы» формируется путем взаимного уподобления людей, то есть действия механизмов подражания и заражения, а «они» — путем лимитирования этих механизмов, путем запрета чему-то подражать или отказа человека подчинению подражанию, навязанному ему природой и средой. Нет такого «мы», которое явно или неявно не противопоставлялось бы каким-то «они», так и обратно.

В истории человеческого общества много примеров нагнетания психического ощущения «мы» во имя целей, чуждых подлинным интересам людей, вовлекаемых во враждебные отношения к другим. Это, прежде всего, все формы религиозного фанатизма и нетерпимости. Религиозные обряды и церемонии сплачивают людей в общности, подчас характеризующихся крайней экзальтацией и накаленностью этого ощущения «мы».

Фашистские и профашистские настроения имеют вполне определенные корни. Австрийский социальный психолог Т. Адорно изучал психологию фашизма. Затем, эмигрировав в США, исследовал профашистские настроения в Америке и обнаружил между двумя странами много общего. В своей книге «Авторитарная личность» он приводит описание социальной психологии. (Следует отметить, что проведенные спустя десятилетие исследования подтвердили наличие «образа врага» как непременного элемента авторитарно-тоталитарного типа сознания типов людей, зараженных фашистскими и профашистскими настроениями.) Наиболее типичный пример — представитель «средних слоев», скромный отец семейства, мелкий буржуа или служащий. Всегда недоволен. На работе его обходят, он платит тем же, но перспектив у него никаких. Или домохозяйка, вполне безобидная по натуре. Боится засилья нацменьшинств: они жадные, хитрые, все захватывают.

Этот тип Т. Адорно определил как «поверхностно-враждебный»: это самый что ни на есть заурядный обыватель, воспринимающий предрассудки извне без критики и размышлений: чем хуже ему живется, тем сильнее враждебность. Такие люди всегда составляли и ныне составляют основную массу оболваненных фашизмом людей, поддерживающих его. Фашистские и профашистские настроения основаны на общем враждебном настроении такого типа людей, которые постоянно недовольны существующей реальностью, особенно, если она хоть в чем-то ущемляет их личные интересы и не представляет им прямо сейчас, немедленно, все то, чего им хочется, всего, чего они ожидают.

Научный анализ доказывает, что вне «мы» и «они» нет дихотомии приятного и неприятного, удовольствия и неудовольствия. Социально-психологическое противопоставление «мы» и «они» уходит глубоко внутрь человеческой психики, становится ее сущностью.

Понятия «враг», «враги» тесно связаны с дихотомией «мы» — «они». Эти понятия изменялись в разные эпохи и, надо полагать, будут изменяться и дальше. Когда-то это были «палеоантроп», нелюди, от которых отличали себя, людей, затем — чужаки, чужая кровь: иноплеменники, люди иной веры, а в классовом обществе — угнетатели, поработители, бесчеловечные люди (или, наоборот, «чернь»). В эту категорию заносились завоеватели, иностранцы, люди иных языков и иного подданства, а также иноверцы, еретики, язычники.

Понятие «враги», то есть «они», «чужие», как считает Б. Поршнев, является сквозной категорией науки социальной психологии не в меньшей степени, чем парная ей категория «мы», «свои». Весьма важно рассмотреть и второй компонент словосочетания «образ врага», а именно, понятие образа, «имиджа», стереотипа.

Известно, что человек фиксирует окружающий мир в своем сознании в виде различных образов, которые могут не точно либо вовсе неверно отражать действительность, окружающую его. При этом создаваемые в человеческом сознании образы в значительной степени определяют его поведение. Отсюда следует, что поведением человека можно управлять, формируя в его сознании нужные образы-представления, поддерживая одни, затеняя другие.

«Образ врага» опасен не только для стабильности и безопасности международных отношений, он влечет крайне негативное проявление и последствия во внутриполитической жизни страны, истерию по поводу внешней угрозы, взвинченность и напряженную обстановку всеобщей подозрительности, подавление инакомыслия и игнорирование собственных внутренних проблем и др.

И все же было бы ошибкой утверждать, что в историческом процессе «образ врага» сохраняется и даже усиливается. Такая постановка вопроса явилась бы отрицанием исторического прогресса. При всех негативных обстоятельствах, проявлениях и издержках деструктивных сил преобладающей тенденцией исторического процесса является все же развитие сотрудничества в международной сфере, усиление разумного начала в истории. В то же время в обществе накапливается социальная напряженность, антагонизм, конфликты, широкое распространение в столкновениях получают механизмы политического и идеологического манипулирования, оперирующие «образом врага». Дать обобщенную типологию «образа врага», исходя из каких-либо одних критериев, не представляется возможным. Его структурные элементы разнятся от эпохи к эпохе, от страны к стране.

Какие же выводы можно сделать на основе всего сказанного о таком важном элементе межнациональных конфликтов, как «образ врага», который, на наш взгляд, является в большей степени продуктом эволюции негативных национальных стереотипов:

• «Образы врага», как и негативные национальные стереотипы существовали на протяжении всей истории человечества, и если бы они являлись непосредственной причиной конфликтов, то человечества бы уже не существовало, иначе говоря, причинами конфликтов всегда выступали экономические, политические, социальные интересы и противоречия, а не национальные стереотипы и образы врага.

• Враждебные отношения есть определенная форма общественной связи групп друг с другом, нуждающихся в материально обусловленных общественных предпосылках.

• Живучесть «образа врага» и негативных национальных стереотипов связана с эволюцией цивилизации, что по своей сути есть непрерывный процесс внутренней борьбы между инстинктами сохранения и воспроизводства жизни и инстинктом агрессии и истребления.

• Общественной основы для вражды нет, биологическая наука отрицает внутривидовую борьбу и не дает ни малейшей опоры для констатации борьбы обособленных внутривидовых групп друг с другом, то есть, возникновение конфликта, как и «образа врага», связано не с внутренними потребностями человека, не есть результат объективного развития, а вызывается с помощью чисто субъективных факторов.

• Не «образы врага» или «негативные национальные стереотипы» рождают конфликты, а ситуация конфликта, напряженности, взвинченности являет собой почву для возникновения, становления и развития «образа врага».

* * *

Напоследок хотелось бы сказать вот о чем: в наше непростое время — к сожалению, оно особенно непростое для народов бывшего Союза, — приходится согласиться с тем, что понятия «негативные национальные стереотипы», «образ врага», особенно в качестве составляющих элементов всевозможных конфликтов, еще долго будут занимать умы исследователей. Хотя бы потому, что они нужны очень многим — тем, кому выгодно использовать сегодняшние межнациональные конфликты в качестве отвлекающей и одновременно супершоковой «терапии», тем, для кого поля сражений являются рынками сбыта, тем, для кого горе человеческое — вроде козыря на руках. А пока в них есть нужда, и «образы врага», и все, что служит их возникновению и развитию, будут существовать.