Психология национальной нетерпимости

И здесь мы должны сделать все, чтобы в очередной раз избежать соблазна ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РЕШЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ВОПРОСА В СССР, чтобы вновь не стать жертвами безупречной сталинской логики:

«Меньшинство недовольно не отсутствием национального союза, а отсутствием права родного языка. Дайте ему пользоваться родным языком, — и недовольство пройдет само собой.

Меньшинство недовольно не отсутствием искусственного союза, а отсутствием у него родной школы. Дайте ему такую школу, — и недовольство потеряет всякую почву.

Меньшинство недовольно не отсутствием национального союза, а отсутствием свободы совести (свободы вероисповедания), передвижения и пр. Дайте ему эти свободы, — и оно перестанет быть недовольным».

Пять из семи предлагаемых объяснений позволяют избежать этой логики. Но для этого необходима политическая и идеологическая реабилитация многих ключевых терминов, либо исчезнувших из нашего общественного и научного лексикона, либо получивших в нем только негативное звучание. Среди них — понятия «конфедерации» и «союзного договора», национального суверенитета и права свободного отделения, республиканского гражданства и государственного языка, политического плюрализма и самоопределения и многие другие. Без них невозможно создать теорию нового или фундаментально улучшенного многонационального государства. Если новый каркас будет создаваться из привычных, старых блоков «расцвета и сближения», «пролетарского интернационализма», «социалистического по форме и национального по содержанию», никакого другого здания, кроме старого, не построить. Для новых дел нужны новые слова.

Общим принципом для всех вариантов решения (включая, видимо, и первый) должен стать рост локальной, то есть местной автономии. Будущие политические конструкции уже нельзя будет строить при бесправии, в том числе и национальном, низовых ячеек общества — сельских советов, городских муниципалитетов или внутригородских коммун. И здесь опять же лучше пойти вслед за всем человечеством, чем придумывать свой особенный путь.

И, наконец, для всех предложенных объяснений национального вопроса, включая идею «злой руки», выход из нынешнего состояния видится в росте парламентской, избирательно-правовой основы нашего общества. За минувший год мы узнали малую часть мировой парламентской культуры. Она не сводится к парламентским дебатам, открытым выборам или свободе политических партий. Парламентская основа равно предполагает законодательную охрану прав национальных и религиозных меньшинств (а пока даже идеи такой нет в нашей Конституции!); рост национальной терпимости в ходе любой политической борьбы; эффективные механизмы конституциональной защиты при нарушении национальных или расовых прав граждан; свободу самоорганизации этнических и религиозных общин в рамках многонационального государства. Из таких необходимых элементов складывается ПРАВОВОЕ ОБЩЕСТВО. И мы должны помнить об этом, если надеемся его построить.

Вся наша история, опыт последних лет показывают, что мы постоянно возвращаемся к старым проблемам. Мы входим в «старую воду», повторяем старые ошибки, будучи так же или еще хуже к тому подготовленными, чем в 1922, 1918, 1917 или любом ином исторически важном году.

Если из всего этого возможен выход, то он звучит так: с «национальным вопросом» мы будем жить долго. Суть его будет меняться; возникнут новые подходы и позиции; появятся новые объяснения. И, значит, будет сохраняться процесс анализа, аргументации и выбора, который был назван мной двумя словами — ПОИСКИ ОБЪЯСНЕНИЙ.

Крупник И. Национальный вопрос в СССР: поиски объяснений. «ВЕК», Рига, 1990, № 3.

Гасан Гусейнов. Социально-психологические аспекты строительства национального государства

Для тех, кто только в последние два-три года включился в дискуссию о национальной политике, наступили трудные времена: проломиться к здравому смыслу не дают уже не столько «догмы застойного периода», сколько поразительная терпимость уважаемого ученого сообщества к некоторым новым политическим лозунгам, отдающим старым могильным смрадом.

Главным таким смрадным лозунгом я считаю призыв считать нацию политическим субъектом. С виду идея суверенитета нации не кажется ни странной, ни опасной. В мире множество национальных (точнее, мононациональных) государств, а поскольку в демократическом государстве главным политическим субъектом является народ, то принадлежащее к одному какому-то этносу население этого государства образует из себя «народ» по этническому признаку. Такое огосударствление этноса — вполне естественная и, главное, логичная вещь в мононациональном государстве. Однако уже в рамках международных отношений политическим субъектом выступают (в цивилизованных странах) не этносы, но их государственные образования, органы и представители. Очень прискорбно, что эти азбучные истины приходится произносить именно сегодня, когда всплывают на дневную поверхность конкретные данные середины нашего столетия, неопровержимо свидетельствующие о том, что с наибольшей последовательностью взгляд на этносы как политические субъекты проводили в жизнь два величайших преступника XX века: Сталин и Гитлер. Именно они «спрашивали» с наций, так сказать, по принципу «один за всех, все за одного». Я не хочу обижать тех, кто, говоря о политической субъектности своей нации, думает только о хорошем. Но ведь нельзя быть хорошим для всех. Особенно в условиях неустранимых расхождений в формах политической субъектности. Для большинства быть политическим субъектом — это значит, в лучшем случае, ревниво следить за тем, чтоб кто-нибудь чужой не пригрелся хоть под уголком его одеяла. Осознав себя политическим субъектом, большинство стремительно деградирует: наращивая мускулы в зажиме меньшинств под благородными лозунгами защиты своих исконных прав, очищения своих корней от вредных чуждых наростов, национальная элита семимильными шагами уводит свое и без того политически малограмотное «народное тело» от здравого смысла в тупик изоляционизма, нетерпимости и насилия. Заодно вытаптываются общие всходы. По мне, одна распавшаяся из-за национального конфликта семья, один ребенок, у которого папа «из большинства», а мама «из меньшинства» и который должен выбирать или гибнуть, это слишком дорогая цена за культурные памятники и национальные святыни, в верности которым не клянутся сегодня только самые ленивые из национальных интеллигентов. Абсурд этот бросается в глаза, когда, например, русский писатель стращает свой полуторастамильонный народ угрозами, исходящими от некоего маленького, но цепкого племени… Как показал другой титулованный мыслитель патриотического направления, речь вовсе не обязательно идет о евреях: Малый Народ — это вообще онтологическое зло, малый народ никогда не удается до конца поставить на место, у него обязательно находится какой-нибудь покровитель, не один, так другой. Вот, например, турки-месхетинцы (порассуждаем мы за теоретиков «бесконечно малых») — идеальный пример политического субъекта «из меньшинств». Сначала они были выделены как политический субъект по соображениям безопасности большинства: «Одна гнилая груша всю кучу испортит». Тогда это была преступная акция политической власти. Теперь тот же принцип проповедуется толпой — толпой большинства, как это ни горько признавать. Можно сколько угодно рассуждать о «здоровом» и «больном» в народном теле, но нигде и никогда в истории десятки тысяч людей не эвакуировались из страха перед кучей хулиганов и отщепенцев. Толпа осознала себя политическим субъектом и потребовала сатисфакции от другого политического субъекта — этот уровень политического мышления и навязывают стране сторонники доведения «национального вопроса» до полной отчетливости границ и чистоты культур.

И тут мы приходим к проблеме государственности. К чему стремится каждый этнос? К тому, чтобы занять более высокую ранговую ступень в системе, где национальное неразрывно связано с государственным. В существующей у нас этногосударственной системе такое стремление понятно: хоть на пятачке, хоть на лоскутке земли ощутить себя большинством. Иными словами, взращенные в данной систем лидеры национальных движений под видом децентрализации или дерусификации поддерживают безотчетное стремление массового сознания закрепить или повысить свой статус в рамках именно этой системы. Тут на самом-то деле нет никакого парадокса. Малоимущие, замордованные цензурой и начальством работники культуры вместе с прогнившей идеологией отшвырнули и лохмотья гуманистических бредней типа «всечеловеческого братства» Вл. Соловьева или идей гандизма. Национальная идея не нуждается для своего развития ни в работе ума, ни в рациональных доводах — это душевная прокачка «до слез». Дарованная свыше бессмертная идея полной ясности. «Все отдам за свой народ, всем отомщу за поругание святынь…» А уж за национальную государственность… Да, за эту самую национальную государственность заплачено уже слишком много. Дефектность ее очевидна, например, в Закавказье, где 70 лет назад на руинах империи, подмяв все меньшинства, скроили три национальных государства. Куда подевались вырабатывавшиеся здесь терпимость и уживчивость? Даже после геноцида армян в Османской Турции и жестоких боев на закавказском театре военных действий в первую мировую войну здесь могла сохраниться уникальная космополитическая система с государственными структурами регионального, а не национального типа. Все культурные достижения Закавказья в этом столетии не перевесят, конечно, глубокого упадка общества, вытеснения гуманистических ценностей национальным чванством, тем менее оправданным, чем хуже живет в этом благодатнейшем из регионов страны подавляющее большинство населения. Боюсь, именно наше поколение дождется того дня, когда кипевшие культурной жизнью многонациональные «космополисы» станут национальными центрами дезурбанизации: там, где право крови и почвы значит больше, чем квалификация и человеческие качества, канализацию подключают к водопроводу, а дома возводят из песка.

Решать проблему, или, точнее, разводить дерущихся политических субъектов все равно придется. Традиция такова, что у нас в стране армия — «имперская», а интеллигенция все время прочищает горло, чтоб подпевать народному хору. Эту традицию тоже придется нарушить. И начать надо будет не с большинства, а с меньшинства. Это единственное условие, при котором большинство сохраняет человеческий облик. Для того чтобы потерять этот облик, нужно очень немного: в Грузии достаточно не найти места для турок-месхетинцев, в литовской газете — пожаловаться на «польский шовинизм», в Волгограде сказать, что «второй раз немцам на Волге не бывать», ну и так далее. Меньшинство, ощутившее себя большинством в своем национальном государстве, подчиняется действию тех же самых иррациональных сил, от гнета которых оно хочет освободиться. Вот почему так опасны в многонациональном государстве идеи наращивания национальной государственности.

Представители нескольких народов уже нашли свой выход из положения: греки и немцы, армяне и корейцы оставляют страну, покидая не что-нибудь, но свою историческую родину, ибо исторической родиной человека может быть только страна, в которой он родился и вырос, сложился как человек. И она принадлежит ему не в меньшей мере, чем коренным жителям. Можно как угодно называть человека — метэком, мигрантом, лимитчиком (или, точнее, лимитчиковым сыном или дочкой), но попытка воссоздавать национальную государственность руками народа, из которого загодя изгоняется, так сказать, «младший брат», — это попытка направить все национально-государственное развитие СССР в целом и каждого региона в отдельности по тупиковому пути. Я прекрасно понимаю, что массовые национальные движения, убогая доступность национальной идеи, голосистость борцов за национальные возрождения и ряд других факторов ведут дело именно в этот тупик, но не наделен достаточной мудростью для того, чтобы искать оправдания или так называемые рациональные зерна в навозе, который только и способна оставить после себя толпа.

В 1928 году Арнолд Дж. Тойнби говорил, что в двадцатом веке два движения будут определять суть исторического и политического развития: социализм и национализм. Самым страшным для Европы, сказал тогда Тойнби, будет соединение этих движений. Я клоню сейчас не к тому, что национал-социализм в Германии не последний вариант этого исторического симбиоза.

Попробуем взглянуть на проблему под иным углом зрения. Ни для кого не секрет, что на фоне более или менее успешной минимизации конфликтов на национальной почве в Европе национальный вопрос в социалистических странах повсеместно ставится чрезвычайно болезненно. Причем болезненность нарастает по мере приближения политической системы в каждой конкретной стране к системе-прототипу. Если в 1968–1969 годах в Польше споспешествование массовой еврейской эмиграции оказалось для тогдашних руководителей страны последним безопасным для них самих приемом канализации общественного недовольства, то сегодня насильственная ассимиляция под угрозой депортации не должна ли оцениваться нами как симптом глобального кризиса социализма казарменного типа?

Шестерня, которая приводит в действие тот своеобразный механизм из национализма и социализма, под обломками которого рискуют оказаться многие миллионы людей, — это категория собственности. Принципиальным для социализма нашего типа оказался его бессобственнический характер. С ликвидацией частной собственности на орудия и средства производства и провозглашением так называемой общенародной собственности в стране сложилась уже и без нас отлично описанная ситуация, когда нет ни собственников, ни собственности. Это обстоятельство хорошо объясняет, почему при формировании всех без изъятия национальных (или национально-государственных) движений прежде всего встает вопрос об этнической (или национальной) собственности: создать собственника на пустом месте невозможно. Дожидаться общесоюзного кадастра долго, да и незачем. Поэтому во всех регионах страны сразу начался — должен был начаться! — дележ фантомной собственности: этнической территории — здесь легче всего разделиться на «коренных» и «пришлых», здесь зверь национального возрождения показывает свои коренные, а не молочные зубки. Реальный противник — государственная экономическая система — подменен мнимым или, лучше сказать, мнимо воплощенным чужаком.