Психотерапевт Его Величества

Сей миролюбив и разговорчив, развлекает меня байками из начала его карьеры, когда он был рядовым оперативником, типа Рейвена. Кстати, они почти ровесники, но Рейв не хочет нагружать голову еще и интригами и уходить из полевой работы в кабинет.

– Ты мне должна желание, помнишь?

– Да. Чего ты хочешь?

– Вылечить руку. Целитель из меня средненький, но стихия воды может многое. Завтра ничего не планируй, отведу к моему водопаду, попробую помочь с восстановлением. Что скажешь?

– Хорошо. Сразу после клиента, извини, отменять не буду.

Прощаюсь с эльфом, прошу захлопнуть за собой дверь и иду работать.

Орстен сегодня выглядит более… взъерошенным, что ли. Никак не могу понять, за счет чего складывается такое впечатление. Одежда в порядке, мундир застегнут под горло, начищенная обувь, аккуратная по-военному короткая стрижка. Поняла! Глаза другие. В них смятение, тревога… еще что-то. Просто живой человек, а не робот, каким он себя показывал на первой встрече. Мужчина коротко соболезнует в связи с разрушением клуба, желает мне скорейшего выздоровления. Я сдержанно благодарю и ответно интересуюсь, не проявлялся ли на неделе симптом.

– Нет, живот не болел… Но все равно это худшая неделя в моей жизни. Все валилось из рук, я часто ошибался, даже на жену накричал. Это совершенно для меня не характерно. Вы предупреждали, что может стать хуже. Но мне это не нравится. Я теряю над собой контроль, я не могу себе этого позволить. Может быть, пусть лучше останутся боли? Верните мне самообладание.

Поздно, джинн выпущен из бутылки. Но вслух говорю другое.

– Как вам кажется, почему это с вами происходит?

– Не знаю. Всю неделю в моей голове были мысли, это мешало сосредоточиться на делах. Я… сомневался. Думал. Про сына. Про то, как воспитывали меня. У моего отца тяжелый характер. Только его точка зрения правильная, нельзя иметь другое мнение ни матери, ни мне… Когда я был маленьким, малейшее неповиновение пресекалось быстро и жестко… Может быть, даже чрезмерно, не думаю, что все это было так уж необходимо, я и так был достаточно послушным ребенком… Когда родился Чейси, я решил, что буду воспитывать его по-другому. Что буду ему все растолковывать, объяснять, а не требовать слепого подчинения. Только у меня не получилось. Когда он плакал не по делу, капризничал, гундел, меня охватывала такая ярость, что я ничего не мог с собой поделать. И эти бесконечные споры, упрямство! Я пытался ему что-то втолковывать, правда пытался, но это бесполезно. Он не понимает слов, его можно только подавить ментально.

Я не ослышалась?

– Вы подавляете волю сына… используя магию?

– Да.

– Зачем?

– Чтобы он стал нормальным мужчиной.

Иногда очень трудно не осуждать. Но клиенту не станет легче, если я за его же деньги скажу «фу таким быть». Жесткость отца травмировала моего клиента, и теперь он «отыгрывает» этот же сценарий, только уже в роли палача.

– Почему для вас настолько важно, чтобы сын подчинился вам?

– Он мой сын, он обязан делать то, что я говорю.

– Так же, как вы были обязаны подчиняться вашему отцу?

– Да!

Если эту неделю у клиента и были сомнения в правильности его метода воспитания, то сейчас он пытается доказать мне, а заодно и себе, что отношения отца и сына могут быть только такими. Надо пробовать разворачивать на то, к чему это все приведет.

– Какие у вас сейчас отношения с отцом?

– Нормальные. Ровные.

Я молча смотрю ему в глаза. Всем своим видом показываю, что его ответ не закончен. Орстен сдается первым, неопределенно пожимает плечами.

– На самом деле я не слишком люблю приезжать к ним.

Ну наконец-то! В непогрешимом образе всегда правого папочки появился намек на пятнышко.

– Что вы сейчас чувствуете к нему?

– Благодарность. Он воспитал меня достойным человеком.

– Только лишь благодарность?

– Может быть, досаду. Мне бы хотелось иногда поговорить с ним… ну, нормально, по-человечески. А не докладывать о проделанной работе.

– Похоже, вы бы хотели, чтобы ваши отношения были более теплые, душевные.

– Наверное, да. Но это невозможно. Он просто такой человек… абсолютно несгибаемый. На деда похож. Тот, говорят, вообще был аллор.

Я так понимаю, это метафора чего-то несокрушимого.

– Как вы думаете, какими словами ваш сын мог бы охарактеризовать вас?

– Жестокий. Справедливый… Придирчивый?

И вдруг, с отчаянием:

– Он говорит, что я тупой и ничего не понимаю в жизни! Ася, я ломаю его? Скажите, мне что, нужно перестать его воспитывать? Пусть будет размазней?

Вот теперь его надо поддержать, пока клиент не впал в другую крайность.

– Ребенок приходит в этот мир не для того, чтобы соответствовать нашим ожиданиям, помогать нам реализовывать наши планы на него. Он свободен жить так и быть таким, каким его задумала природа, но не родители… Быть всегда мягким и понимающим по отношению к ребенку – это такой же самообман, как и желание никогда не злиться и быть только хорошим. Конечно, он будет с вами спорить. Это его задача – отстаивать свои границы, освобождаться от влияния родителей. А ваша задача не убить его в процессе, не подавить его живой интерес к жизни своим сверхконтролем… Но и не отвернуться от него, сказав «я умываю руки, расти как хочешь». Поиск середины. Всегда.

Орстен молчит.

– Мне кажется, вы не похожи на своего отца. То, как вы обращаетесь с Чейси, причиняет вам боль.

– Да. Я и не хочу его так подавлять, Ася. Я просто не умею по-другому. Я потому так не хотел сына! Я знал, что наломаю дров, не справлюсь. Я… плохой отец, Ася.

– Как вы думаете, такие мысли приходили когда-нибудь в голову вашему папе? Что ОН может быть не прав?

Орстен нервно смеется.

– Это вряд ли.

– А сейчас… Вы понимаете, что он перегибал палку? Что не все, что он делал с вами, – это хорошо и правильно?

Клиент смотрит на меня с болезненным любопытством, широко открыв глаза. Похоже, ребенку внутри него нужно было услышать, что жестокость такого значимого взрослого была лишней, ненужной. Мальчик ничем не заслужил такого обращения.

– Что будет, если вы станете чуточку мягче? И иногда последнее слово останется за сыном? Если в какой-то момент скажете: «Да, сын, тебе сейчас правда нелегко. Я понимаю и не осуждаю».

– Это буду уже не я. То есть… какой-то другой я… Я…

Слезы катятся по гладко выбритым щекам, капают редкими пятнами на темную ткань мундира.

– Я всегда хотел… услышать это… от отца. Что я молодец. Что я уже сделал достаточно, что он гордится… И что мои чувства… важны… для него.

Орстен смотрит в одну точку, куда-то в глубину себя, не пытаясь вытирать мокрые глаза. Я думаю, что в сознание не пускалась мысль, что его отец может быть не прав. Если я что-то понимаю в формировании симптома, боли должны прекратиться, хотя теперь придется искать новый способ общения с сыном и разгребать последствия того, что он уже успел с ним сделать.

– Как вы себя чувствуете сейчас?

– Опустошенным. Я не плакал лет с десяти.

– Вы нашли контакт со своими эмоциями. Жизнь станет сложнее. Но у тела пропадет необходимость болеть.

– Мне придется учиться сдерживать свой гнев и раздражение… Это так сложно.

– Это действительно сложно, быть восприимчивым и настоящим. Намного проще жить по правилам… Попробуйте говорить вслух о том, что вы чувствуете. Вашим родным станет легче вас понимать.

– Да… Мне надо многое переосмыслить. Прощайте, Ася.