Психоз

«Вот называется – зашла в гости…»

– Ну, пациент скорее жив, чем мёртв. Вот уже и порозовел.

– Александра, – Сашка чинно представилась.

– Дмитрий. Так и будем беседовать – вы лёжа, а я на корточках, – на радость этой ехидной змее? – ласково кивнул он в сторону довольной «змеи».

Сашка резко села.

– Тихо-тихо, не надо так торопиться! Давайте, я помогу вам подняться, – он аккуратно взял Сашу под локоть. – Я прошу вас простить мою неразумную тётку за то, что она обманом завлекла вас к себе в нору.

– Что ты такое говоришь, Митя! Как тебе не стыдно?!

– Мне стыдно?! – мужчина усадил Сашку, собрал с пола осколки и присел рядом. Слишком рядом.

«А здесь, на этих кухнях, по-другому и не сядешь. И не надо так возбуждаться!»

– Понимаете ли, Саша, моя тётушка – или кто она мне там – одержима идеей познакомить меня с «приличной девушкой». Она считает, что тот образ жизни, который я веду, меня не достоин. Она ошибочно полагает, что я страшный бабник. А сама, ветреная, поди уже и не помнит, сколько сердец расколотила вдребезги за свою немалую, не будем кокетничать, жизнь!

Старушка вся расцвела, глядя на племянника.

– О, ну тут вы, Ефросинья Филипповна, ошиблись. Я неприличная девушка, – рассмеялась Сашка.

– Саша, мы же договорились не кокетничать! – шутливо погрозил ей пальцем Югов. – На мой взгляд, вы очень даже приличная девушка. У вас всё на месте – я рассмотрел, пока вы изящно отдыхали на линолеуме.

– Охальник! – рявкнула тётушка.

– Что за анахронизмы, Ефросинья Филипповна?! Я всего лишь говорю нашей гостье, что она очень приличная девушка и очень привлекательная, поэтому я отменяю первоначальное решение высечь вас, а, напротив, хочу побаловать, например, любимым ликёром имени одного известного композитора. Там, моя дорогая, в пакете, который мы с вами покинули в прихожей, услыхав шум в этом холодильнике, называемом кухней. Ещё там твои любимые конфеты и даже гадкий чай в пакетиках. Моя тётушка, – обратился он к Сашке, – разумное существо. Во всём, кроме этого гадкого чая из ароматизированной пыли. Хотя я не раз уже ставил наглядный эксперимент, оставляя болтаться этот, простите, презерватив в чашке на ночь. Тётушка, глядя на несмываемые обычной водой разводы, так и не поверила, что то же самое остаётся в её организме, когда она употребляет помои, полученные из этой смеси, залитой кипятком.

– Ах, спасибо, Митенька! – нежно проворковала старушка. И тут же: – Ты с моё проживи, мерзавец! Тогда и будешь об организмах разглагольствовать!

– Вам наливать, барышни?..

Ещё около часа прошло в подобном же духе. Ефросинья Филипповна не ограничивала себя в ликёре, надо сказать. И потому вскоре сильно «устала» и стала клевать носом.

– Спасибо вам огромное! – от всей души искренне поблагодарила Сашка. – Мне так хорошо с вами, как давно и ни с кем не было. Но мне уже пора. Простите за эпизод падения. Со мной это бывает редко, зато – в самых неожиданных местах. Приличные девушки должны падать в обмороки в своих собственных будуарах на удачно расположенную постель, а я вот – то в обочину носом, то головой о стену, – Сашка потёрла шишку на затылке.

«Ты бы и сказала им, что чувствуешь себя как в семье, но это неудобно, потому что будет принято за топорный намёк. Тебе так нравится этот Митя, что ты никогда в жизни ни скажешь ничего подобного! То есть опять будешь вести себя как копия, а не как оригинал. Ну и пусть. Сам дурак!»

Сашка была несправедлива. А Митя Югов дураком вовсе не был.

– Саша, как джентльмен я обязан вас проводить. Не отказывайте! Вы этим очень разочаруете мою тётушку. Она столько сил приложила, чтобы завлечь меня к себе, потому что, признаюсь честно, на сегодняшний вечер у меня первоначально были другие планы. Но она была так настойчива, что даже выдумала, что ей страшно плохо, что она буквально при смерти, и если я не приеду, то она лишит меня наследства – то есть, очевидно, почётного права её похоронить. Я приехал, напуганный донельзя, и что я вижу? Тётка пьёт коньяк, на полу – тело прекрасной незнакомки, сжимающей моё изображение в бесчувственной руке. Вы же понимаете, Саша, что теперь я не могу вас не проводить.

– Да мне тут недалеко, до следующего подъезда….

– Я готов провожать вас недалеко, до следующего подъезда. Лишь бы Ефросинья Филипповна спала спокойно. Вы не против, тётушка, если мы с Александрой вас покинем, даже не помыв посуды?

– Иди уже отсюда, чёрт ненормальный! – старушка нежно поцеловала сидящего на табуретке племянника в лоб. – Александра, спасибо вам за прекрасный вечер. И хотя этот балбес отчасти прав, и я позвала вас для того, чтобы с ним познакомить… Но дело не в этом. Вам я рассказала то, что давным-давно не рассказывала никому. В вас есть что-то такое… Не знаю. Хорошее, – тётка поцеловала и её.

– Что я вижу? Грозная старуха Югова целует юную деву?! Сашенька, срочно уносим ноги, пусть пребудет в благости ещё немного. Не будем мешать.

– Я не намерен провожать вас до следующего подъезда! – строго сказал Митя Сашке, когда они, наконец, покинули квартиру Ефросиньи Филипповны…

– Да, вы правы. Я и сама дойду. Спасибо за вечер, – пролепетала Сашка.

– Это то самое выражение лица и тот самый ошарашено-вежливый тон, которых я и ожидал. Обрадуйся вы – и я бы немедленно проводил вас до следующего подъезда. Простите, Сашенька, мистификации у нас с тёткой в крови. Это самый лучший способ проверить, соответствует ли что-то твоим ожиданиям, – он взял Сашку за подбородок, – или кто-то, – тихо и медленно добавил он. – Не надо плакать.

– Смеётесь надо мной? Я и не плачу. Я никогда не плачу.

– Нисколько. Серьёзен, как никогда. Ладно, не плачете. Это у вас из глаз рассол течёт, – он промокнул Сашкины щёки рукавом своей футболки.

– Да, действительно слёзы, – она посмотрела не небольшие пятнышки на ткани. – Странно. Наверное, от… духоты.

– А теперь, Александра, мы медленно спустимся с горы… Куда вы хотите направить стопы? Чтобы… проветриться?

– Мне всё равно. Лишь бы не к следующему подъезду.

– Завтра у нас что? Завтра у нас воскресенье. И значит, мы можем гулять всю ночь.

– Вы всё-таки бабник, да?

Она почувствовала, что безумно нравится ему, и потому гадости можно говорить совершенно безнаказанно. Во всяком случае – пока. Плакать она не умеет, а гадости – о, тут она мастер, не нуждающийся в маргаритках и прочей чепухе! Браво!

– Вы мне тоже безумно нравитесь, правда, – Сашка раскраснелась. – Простите за «бабника».

– Не прощу! – он взял её за руку. – Пошли, чемпион по рукопашному ехидству и классической детской злобе. Утопи свой чёрный пояс в мутной луже твоих страхов. Я всё про тебя знаю! – и потащил за собой в густую августовскую ночь.

У порога ворох рук,На пороге крупно буквы:ДАЛЬШЕ СТРАШНО – ДАЛЬШЕ ЖУТКО.За порогом цветы прелестные,В стороне улыбка за занавескою,Над порогом дух печали,А под ним отчаяния,Называемые смертью намиИ являющиеся страхом.Порог на крыльце деревянного дома.Дом стоит на опушке старого леса.Лес живёт на клочке земли,Который плавает в большой лужеИз ваших снов.И все они круглые и летят в вечность,Описывая сложную траекториюВокруг ладони того,Кто всё про них знает.

Восьмая глава

Сашка пустилась во все тяжкие поиска съёмной квартиры. Для начала отреферировала «частные» объявления в Интернете. То, что было похоже на сколько-нибудь приемлемое жильё, – стоило как тот самый личный самолёт. Или, как минимум, его дозаправка в воздухе.

О самом крохотном и самом загаженном уголке «в центре» тут же пришлось забыть. И о райских кущах «квартиры-студии» тоже.

«Так вот как называется моё нынешнее узилище! Просто Вова срубил бы нехило бабла на голом месте, сдавай он этот «скворечник» с «перепланировкой, евроремонтом, стеклопакетами, итальянской мебелью, встроенной техникой, прекрасным видом на водоём в экологически чистом районе». У них тут всё, что не Капотня, – уже экологически чисто, ага. Даже если учесть отдалённость от метро – всё равно бы жирно вышло… Ты всё время думаешь о деньгах, Санечка!.. Естественно, человек всё время думает именно о том, чего у него нет. Были бы у тебя деньги – милости просим, хоть особняк в центре: «Уютный островок светлого дворянского быта в самом центре современного стремительного мегаполиса». Какие идиоты пишут эти объявления? Стремительный мегаполис гудел стропилами быта…»