Псион

— Это все, что мне нужно… Ты должен верить мне, Джоральмен, ты знаешь, что произошло со снегоходом! Ты сам сказал, что это не несчастный случай. Ты разве не рассказал им? Такое впечатление, что они ничего не знали.

— Я рассказал им то, что помнил… — Он остановился. — После того как это произошло, я как будто вспоминал сон — что-то было ясно, что-то не совсем. Полностью я так и не смог восстановить картину. Иногда приходят в голову новые подробности. — Судя по его голосу, он с трудом верил, что это вообще было. — Но одно дело — привидения, другое — мифический террорист, пытающийся захватить шахты…

— Разве ты не помнишь, что было со снегоходом?

— Да, конечно помню. По крайней мере, я подал рапорт о случившемся. — Он вздохнул. — Они сказали, что это сбой в работе электроники — в течение нескольких месяцев у нас нет приличного механика. — Он думал о том, что никому в голову не пришло докапываться до подробностей. И что никто не поверит, будто разработкам телхассия угрожает опасность или что туда вообще можно проникнуть.

— Если они даже тебе не верят… — Мой голос вновь ослабел. — Что толку рассказывать, если ни одна собака тебе не верит! Да зачем мне вообще это надо? Пошли вы все, грязные ублюдки! Вы заслуживаете того, что получите, и будь я проклят, если должен страдать из-за вас. Джули — ненормальная… Иначе она не влюбилась бы в этого урода Зибелинга. Почему… — Я стал впадать в забытье.

Джоральмен встряхнул меня.

— Начинай! Я, по крайней мере, выслушаю. Расскажи мне остальное.

— Дерьмо! — выругался я, и он отпустил меня. — Спроси Кильходу — он слышал все. В городе действует группа псионов, готовая к захвату шахты… — Я собрался с силами и стал рассказывать. — Я должен был вернуться на шахты, чтобы Рубай через меня мог телепортироваться сюда. У него план — отравить всех газом и открыть ворота для своих людей. Если я не войду с ним в контакт, он не сможет это сделать, но тогда погибнут все, с кем я работаю. Я подумал, что если я предупрежу вас, вы приедете в город и накроете всю сеть. Я же говорил это Кильходе, но все смеются надо мной!

— Не обвиняй их, — возразил Джоральмен. — В твою историю было бы трудно поверить, если бы ты даже носил униформу, а не каторжное клеймо. Однако Киль упоминал о некоторых странностях, которыми сопровождалась покупка твоего контракта. Именно поэтому он дал директорам выслушать тебя. Да, и потому еще, что ты спас мне жизнь…

— Да… И потому, выслушав меня, добавили дюжину лишних ударов, исключительно из чувства благодарности… — Псион, читающий мысли, чужак…

Джоральмен пробормотал ругательство и покачал головой.

— Невежество питает страх…

— Ты думаешь, что ты не боишься меня? Тебе что — нечего скрывать?

Его переполнило чувство вины, с минуту он разглядывал меня, затем вздохнул.

— В этом все дело. Для большинства тот, кто способен заглянуть им в души, — Бог. А многим хотелось бы, чтобы даже Бог был слегка близоруким…

— (Земля слепцов), — подумалось мне.

— Что-что? — он моргнул и помотал головой.

— Да нет, ничего.

— Если ты работал… работаешь с агентами ФТУ, как получилось, что ты с клеймом? Это не входило в твои планы, а? — Он нахмурился.

— Нет… Меня просто выкинули из программы исследований — там, на Ардатее.

— И сдали тебя контрактникам?

— Да. В общем, долгая история.

— Да уж, конечно. Но ты продолжаешь помогать им и нам? — Я промолчал. — Почему?

Я отвернулся.

— Это личное…

Джоральмен некоторое время сидел молча. Потом он сказал:

— Я поговорю с ними.

Я не мог вспомнить, кого именно он имеет в виду, и не заметил, как он вышел. Никто не поможет мне, всем плевать на клейменыша-чужастика. Я сделал все, что было в моих силах, и проиграл, упустил наш Последний шанс. Джули и Зибелинга убьют, а я навечно останусь рабом. Но это несправедливо! Я сжал кулаки, полоска клейма врезалась в опухшее запястье. Спина была сплошным свежим мясом. Я не герой, я мелкий воришка-полукровка, который едва может произнести по буквам, как пишется его имя. Как такое ничтожество способно что-либо изменить?

С самого первого дня в Куарро я понял, что такое свободная жизнь; но каждый, с кем бы я ни сталкивался, старался заковать меня — по необходимости, из зависти или чтобы обвинить меня в чем-то. Я двинул ногой и услышал звяканье цепей, оглушительное в полной тишине. Полгода назад я с трудом переносил груз собственной жизни, какого же черта я должен в одиночку спасать Галактику?

Совсем один… И так было всегда.

Наконец я уснул. Где-то в темноте своих снов я встретил ту, которую знал лишь по снам: она всегда исчезала, стоило мне открыть глаза. Ту, которая была так же одинока, как я; она знала горечь потерь и бродила неприкаянно в моих снах. Ту, чья любовь однажды согрела меня где-то в другой жизни, чьи руки вынесли меня из опасности, чей голос тихо напевал мне колыбельную и шептал мне слова надежды, когда, казалось, все было потеряно. Чья тень беспрестанно бродила по покинутым коридорам моего сознания, указывая, где обрести силы, полностью покинувшие меня; ту, что давала мне импульс жить, когда мне хотелось умереть. Ту, чье имя я не знал, потому что оно пряталось в самой глубине. Ту, чье лицо было постоянно скрыто: она не позволяла мне запомнить его, несмотря на то, что я отчаянно кричал, желая увидеть ее хоть еще раз, несмотря на то, что я отчаянно нуждался в ней и хотел снова ощутить теплоту ее объятий.

Я очнулся в кромешной темноте. Я мигнул; серые частички перед глазами взметнулись вверх и остановились, но я не мог сфокусировать взгляд. В моем сознании осело нечто, сущность чего я не мог понять; и я проснулся от этого, как некогда просыпался на улицах, нутром улавливая опасность. Не шевелясь, я напряженно вслушивался.

Свет в палате был погашен на ночь, но я чувствовал, что уже занимается заря нового дня. Я помнил, где нахожусь, и чувствовал, что в темноте палаты спал еще кто-то, за пару коек от меня. Он закашлялся и повернулся. Затекшая во время сна кисть руки сжалась в кулак, а кончики нервов на спине уже лизало беспощадное пламя — действие болеутоляющего проходило. Тогда я вспомнил, что мне снилось: среди стен кошмара светился нежный женский образ, и было страстное желание прорваться к этой женщине сквозь немыслимые барьеры времени и пространства. Напрягая все силы и зная, что этого все равно недостаточно…

Внезапно я понял, что сил хватило, и более того: мое сознание озарилось, вплетенное в гобелен неизвестных цветов, становящихся все ярче и ярче и наполняющих пустоту внутри, — ничего подобного я никогда раньше не ощущал. Меня наполнило какое-то вселенское успокоение, ощущение дома, ответы на все вопросы, уют, понимание и любовь…

Но мне не удалось надолго задержать это чувство — нити начали распадаться, цвета бледнеть. У меня не осталось сил, я терял контроль. Вернее, я употребил все силы, которые еще оставались, чтобы поддержать ускользающую палитру цветов и чувств, ибо если я потеряю это сейчас, то не выживу…

Затем ткань распалась; я лежал в темноте, не понимая, сон это или нет, и не желая знать. Голова кружилась. Каждый мускул был напряжен, я лежал и слушал… кого и что?

— Кот!

Я замер и поднял голову, пытаясь заглянуть через плечо, — и от обжигающей боли чуть не потерял сознание. У койки в длинном белом одеянии стояла Джули.

Джули… Я видел ее лицо, смягчавшее темноту вокруг, и длинные черные волосы. Я уставился на нее, стараясь не сморгнуть слезы, выступившие от боли, боясь, что она мгновенно исчезнет.

— (Не буди меня. Останься. Ты прекрасна, ты прекрасна…)

Она подошла и дотронулась до меня. Я схватил ее за руку — живая плоть, я не бредил. Я мигнул, и две горячие слезы покатились по щекам.

— (Как я попала сюда. Кот?) — Она не верила себе. — (Я никогда не была здесь раньше!) — В ее глазах росла паника:

— (Это действительно существует… Но ради всего святого — как? Я впервые вижу это место. Я не должна покидать город…)

Я уронил голову на жесткий матрас, отпустив ее руку. Ответ пришел сам собой: