Псмит в Сити

В начале дня ни малейших признаков ее не замечалось. Небо было голубым без каких-либо намеков на надвигающуюся грозу. Мистер Уоллер, все еще чирикавший о здоровье Эдварда, говорил только хорошее. Майк отправился в свою утреннюю прогулку по конторе, чувствуя, что жизнь наладилась и твердо намерена идти без сучков и задоринок.

Когда менее чем через полчаса он вернулся, буря уже разразилась.

В отделе никого не было, но минуту спустя он увидел, как мистер Уоллер выходит из кабинета управляющего и идет по проходу.

Первый намек на что-то неладное выдала его походка. Это была та же бессильная сокрушенная походка, которую Майк наблюдал, пока здоровье Эдварда висело на волоске.

Уоллер подошел ближе, и Майк увидел, что лицо кассира смертельно бледно.

Мистер Уоллер заметил его и ускорил шаги.

— Джексон, — сказал он.

Майк пошел к нему навстречу.

— Вы… помните… — говорил он медленно и с усилием, — вы помните чек позавчера на сто фунтов с подписью сэра Джона Моррисона?

— Да. Его обналичили под конец утра.

Майк прекрасно помнил этот чек из-за суммы. Единственный трехзначный чек на протяжении дня. Вручен он был как раз перед тем, как кассир отправился перекусить. Майк помнил человека, который обналичил чек — высокого, бородатого. Он обратил на него особое внимание из-за контраста между ним и кассиром. Клиент был таким бодрым и брызжущим энергией, кассир — таким подавленным и безмолвным.

— Что случилось? — спросил он.

— Чек был поддельный, — пробормотал мистер Уоллер, тяжело опускаясь на стул.

Майк не сразу осознал, что произошло. Он был ошеломлен. И понимал лишь, что произошло нечто куда более худшее, чем он мог бы вообразить.

— Поддельный?

— Поддельный. И подделанный очень неуклюже. Такое несчастье. В любой другой день я сразу бы заметил. Мне сейчас показали этот чек. Я поверить не мог, что принял его. И не помню, как это произошло. Я думал о другом. Я не помню чека, не помню ничего о нем. Но он обналичен.

Вновь Майк утратил способность говорить. Он просто не знал, что сказать. Неужто, думал он, у него не найдется слов, чтобы выразить свое сочувствие. Но все, что он сказал бы, прозвучало бы жутко напыщенно и холодно. Он сидел и молчал.

— Сэр Джон там, — продолжал кассир. — Он в бешенстве. И мистер Бикерсдайк тоже. Они оба в бешенстве. Меня уволят. Я потеряю свое место.

Говорил он не столько с Майком, сколько с самим собой. Было жутко смотреть, как он сидит такой понурый и сломленный.

— Я лишусь своего места. Мистер Бикерсдайк давно хотел от меня избавиться. Я ему никогда не нравился. Меня уволят. Что мне делать? Начать заново я не могу. Я ни на что не гожусь. Никто не возьмет старика вроде меня.

Его голос замер. Воцарилась тишина. Майк страдальчески смотрел в никуда.

Затем внезапно его осенила мысль. Атмосферное давление словно бы исчезло. Он увидел выход из положения. Довольно-таки кривой выход, но в эту минуту он возник перед ним четкий и широкий. Майк ощущал легкость и возбуждение, будто следил за интригой какой-то интересной пьесы в театре.

Он встал с улыбкой.

Кассир этого не заметил. Подошел клиент, и он машинально занялся им.

Майк направился к кабинету мистера Бикерсдайка и вошел.

Управляющий сидел в кресле за большим столом. Напротив него чуть боком расположился толстячок с очень красным лицом. Когда Майк вошел, мистер Бикерсдайк находился на половине фразы.

— Могу заверить вас, сэр Джон… — говорил он.

И повернул голову, когда дверь отворилась.

— Ну, мистер Джексон?

Майк чуть не расхохотался. Ситуация выглядела такой комичной.

— Мистер Уоллер сказал мне… — начал он.

— Я уже видел мистера Уоллера.

— Знаю, он рассказал мне про чек. Я пришел объяснить.

— Объяснить?

— Да. Он его не кассировал.

— Я вас не понимаю, мистер Джексон.

— У окошка, когда его принесли, был я. Это я его принял.

21. Псмит наводит справки

Псмит, как было у него в обычае по утрам, когда вихрь его коммерческих обязанностей несколько стихал, изящно прислонился к своей конторке, размышляя о том, о сем, и вдруг заметил, что перед ним стоит Бристоу.

С некоторой неохотой уделив внимание этому пятну на горизонте, он обнаружил, что приверженец радужных жилетов и атласных галстуков обращается к нему.

— Так я говорю, Смити, — сказал Бристоу с чем-то вроде благоговейного страха в голосе.

— Говорите, товарищ Бристоу, — сказал Псмит великодушно. — Наш слух преклонен к вам. Видимо, вы хотели бы облегчить свое сердце под этим одеянием цвета неаполитанского мороженого, кое, я с сожалением замечаю, вы все еще выставляете напоказ. Если томит вас нечто даже в десять раз менее мучительное, я вам сочувствую. Выкладывайте, товарищ Бристоу.

— Джексону здорово влетело от старика Бика.

— Влетело? О чем, собственно, вы говорите?

— Его на ковре под орех разделывают.

— Вы хотите сообщить, — сказал Псмит, — что между товарищами Джексоном и Бикерсдайком происходит легкое колебание воздуха, мимолетный ветерок.

Бристоу хохотнул.

— Ветерок! Чертов ураган будет поточнее. Я сейчас заходил в кабинет Бика с письмом на подпись, и можете мне поверить, шерсть так и летела клочьями по всей проклятущей комнатушке. Старик Бик ругался на чем свет стоит, а краснорожий коротышка в кресле надувал щеки.

— У нас у всех есть свои причуды, — сказал Псмит.

— Джексон особо не распространялся. Ему, черт дери, рта открыть не давали. Старик Бик орал без передышки.

— Я имел привилегию слышать, как товарищ Бикерсдайк говорит и в своей святая святых, и публично. Его речь, как вы указали, льется вольным потоком. Но что послужило причиной этой сумятицы?

— Я там не задержался. Был чертовски рад убраться оттуда. Старик Бик поглядел на меня так, будто сожрать хотел, вырвал письмо у меня из руки, подписал его и махнул на дверь, чтобы я убрался. Что я и сделал. И я еще не вышел, как он снова принялся за Джексона.