Псмит-журналист
Шрифт:
— Этот тут с двумя левыми ногами, — проворчал Бэт, — наступил на киску. Я…
— Уверяю вас, это была чистая случайность. Животное… Мистер Уилберфлосс, глядя на Бэта и безмолвного Отто с отвращением, спросил:
— Кто эти субъекты, мистер Смит?
— Сам ты субъект! — в праведном негодовании возразил мистер Джервис. — Мистер Смит, кто этот с облезлой нюхалкой?
Псмит помахал рукой.
— Джентльмены, джентльмены, — сказал он укоризненно, — не будем переходить на личности. Мне показалось, я представил вас друг другу. Это, товарищ Джервис, главный редактор «Уютных минуток» мистер Уилберфлосс. А это, товарищ Уилберфлосс — крем «Замбук» приведет ваш нос в порядок за одни сутки, — это, соответственно,
— Кид Брейди! — взвизгнул мистер Уилберфлосс. — Я требую от вас исчерпывающего объяснения! По указанию моего врача я уезжаю на десять недель, поручив мистеру Виндзору вести газету согласно с точными инструкциями. Я возвращаюсь вчера, и, обратившись к мистеру Филпотсу, что я узнаю? Что в мое отсутствие газета была погублена!
— Погублена? — повторил Псмит. — Напротив. Ознакомьтесь с цифрами, и вы увидите, что тираж каждую неделю рос. «Уютные минутки» еще никогда не достигали столь цветущего состояния… Товарищ Отто, не могли бы вы использовать свое личное влияние на этого пса и убедить его на время прервать лай? Очень музыкально, но несколько мешает беседе.
Длинный Отто приподнял ногу в тяжелом сапоге и прицелился в пса. Тот с тявканьем увернулся, налетел на вторую кошку и получил когтистую затрещину. Комната зазвенела от пронзительного визга.
— Я требую объяснения! — взревел мистер Уилберфлосс сквозь шум.
— Мне кажется, товарищ Отто, — сказал Псмит, — положение немного упростится, если вы уберете собачку.
Он открыл дверь, и собака вылетела вон. Они услышали, как высокородный Малоней выставил ее из приемной. Когда воцарилась тишина, Псмит учтиво обернулся к главному редактору:
— Вы сказали, товарищ Уилберфлосс?…
— Кто этот субъект Брейди? Вместе с мистером Филпотсом я тщательнейшим образом проштудировал номера газеты, вышедшие после моего отъезда…
— Какое интеллектуальное пиршество! — благоговейно прожурчал Псмит.
— …ив каждом обнаружил фотографию этого молодого человека, в костюме, который не стану подробно описывать…
— На «подробно», боюсь, не хватит материала, -…а также страницу нелепейшей автобиографии. Псмит поднял ладонь.
— Протестую, — сказал он. — Мы приветствуем критику, но это просто брань и поношения. Прошу присутствующих джентльменов судить, насколько увлекательно и блестяще написано, например, вот это.
Он взял последний номер «Минуток» и открыл страницу, посвященную Киду.
— Описание, — сказал он, — десятираундовой стычки с неким Мексиканцем Джо. «Во втором раунде Джо выходит и смотрит на меня по-подлому, но я думаю о моей маме и бью по нижним ребрам. Он кричит — ниже пояса! Но начхать. Рефери командует: „Бокс!“ Джо опять смотрит на меня по-подлому. „Ладно, Кид, — говорит он, — сейчас ты у меня на галерку вылетишь!“ И тут он бьет правой, но я вхожу в клинч…»
— Фу! — воскликнул мистер Уилберфлосс.
— Что дальше-то, босс? Здорово написано! — одобрил мистер Джервис.
— Ну вот! — торжествующе подытожил Псмит. — Вы слышали? Товарищ Джервис, один из авторитетнейших критиков к востоку от Пятой авеню, наложил на воспоминания Кида Брейди печать своего одобрения.
— Кида я никогда не пропускаю, — подтвердил мистер Джервис.
— Естественно, товарищ Джервис. Вы истинный ценитель. Да в этих воспоминаниях, — горячо продолжал он, — такое есть, от чего и у медузы кровь закипит. Разрешите процитировать вам еще абзац, доказывающий, что они не только захватывающе интересны, но и полезны. Где же он? А, вот! «Вот хороший способ уложить какого-нибудь типа. На ринге им не пользуйтесь, потому что он против правил, но он очень пригодится, если к вам на улице привяжется какая-нибудь морда
и что-нибудь затеет. Способ такой: как он приготовится шарить, прижмите кончики пальцев своей левой руки к правой стороне его груди, а потом бейте нижней частью ладони. Ни один тип такого не выдержит. Пальцы обеспечивают толчок. Он складывается пополам, а вы даете ему правой снизу в челюсть, и он ложится». Признайтесь, товарищ Филпотс, вы этого не знали. Испытайте на ваших прихожанах.— «Уютные минутки», — раздраженно заявил мистер Уилберфлосс, — не средство для восхваления отребья, дерущегося на кулаках.
— Отребье! Товарищ Уилберфлосс, вас ввели в заблуждение. Кид — очень порядочный юноша. Вы как будто не оценили филантропические побуждения, которые подвигли газету поддержать дело товарища Брейди. Подумайте, товарищ Уилберфлосс! У злополучного отрока есть в жизни лишь две радости — любовь к матери и возможность бить в подбородок других юношей, чей вес совпадает с его собственным, но невзгоды, пока мы не взяли его под свое крыло, почти полностью лишали Кида второго заветного занятия. Наши редакторские сердца растаяли. Мы усыновили товарища Брейди. И поглядите на него сейчас! Матч с Эдди Вудом! А товарищ Уотермен подтвердит мое утверждение, что победа над Эдди Вудом даст ему законное право встретиться с Джимми Гарвином в споре за титул чемпиона.
— Невыносимо! — взорвался мистер Уилберфлосс. — Неслыханно. Какой ужас! Газета погублена!
— Вы все время возвращаетесь к этому утверждению, товарищ Уилберфлосс. Неужели ничто не способно утишить вашу тревогу? Выручка не оставляет желать лучшего. Заря процветания взошла для нас. Владелец более чем удовлетворен.
— Владелец? — ахнул мистер Уилберфлосс. — Ему известно, что вы натворили с газетой?
— Он осведомлен о каждом нашем шаге.
— И он одобряет?
— Более чем.
Мистер Уилберфлосс гневно фыркнул.
— Не верю, — сказал он.
Хор былых сотрудников поддержал главного редактора дружным ропотом. Б. Хендерсон Эшер фыркнул сардонически.
— Они не верят! — вздохнул Псмит. — Тем не менее это правда.
— Неправда! — загремел мистер Уилберфлосс, подпрыгивая, чтобы избежать странствующей кошки. — И ничто меня и этом не убедит. Мистер Бенджамин Уайт не сумасшедший!
— Надеюсь, — сказал Псмит. — Искренне надеюсь. У меня есть все причины верить в полную здравость его ума. Почему вы предположили, что существует хотя бы отдаленная возможность его… э?…
— Только сумасшедший мог бы одобрить то, как губят его газету!
— Ну вот, опять! — сказал Псмит. — Боюсь, товарищ Уилберфлосс, мысль о том, что эта газета погублена, превратилась у вас в навязчивую идею. Позвольте снова вас заверить, что она преуспевает.
— Если, — отрезал мистер Уилберфлосс, — вы воображаете, что я поверю вам на слово, вы горько ошибаетесь. Я сегодня же пошлю мистеру Уайту каблограмму и спрошу, одобряет ли он эти изменения в газете.
— Не стоит, товарищ Уилберфлосс. Каблограммы стоят дорого, а в наши тяжелые времена цент сэкономленный — это цент заработанный. К чему беспокоить мистера Уайта? Он так далеко и так чужд нашей литературной жизни в Нью-Йорке! Я думаю, практически нет никаких сомнений, что он ничего не знает о переменах в газете.
Мистер Уилберфлосс испустил торжествующий вопль.
— Я так и знал! — объявил он. — Я так и знал. Я знал, что вы подожмете хвост, если вас загнать в угол и поставить вопрос ребром. Так, может быть, теперь вы признаете, что мистер Уайт не санкционировал изменения в газете?
По лицу Псмита разлилось недоумение.
— Мне кажется, товарищ Уилберфлосс, — сказал он, — гут какое-то недоразумение. Откуда столь назойливый интерес к взглядам и вкусам товарища Уайта? Можно даже подумать, будто вам мерещится, что товарищ Уайт — владелец эгой газеты.