ПСС том 18

Отсюда видно, что г. Гельфонд выставил утверждение прямо противоположное действительности.Мировоззрение материализма, излагаемое И. Дицгеном, признает, что «причинная зависимость» содержится«в самих вещах». Для махистской окрошки г. Гельфонду понадобилось спутать материалистическую и идеалистическую линию в вопросе о причинности.

Перейдем к этой второй линии.

У Авенариуса ясное заявление исходных пунктов его философии по этому вопросу находится в первом его сочинении: «Философия, как мышление о мире сообразно принципу наименьшей траты сил». В § 81 читаем: «Не ощущая (не познавая в опыте: erfahren) силы, как чего-то вызывающего движение, мы не ощущаем и необходимостикакого бы то ни было движения... Все, что мы ощущаем (erfahren), это — что одно следует за другим». Перед нами юмовская точка зрения в самом чистом виде: ощущение, опыт ничего не говорят нам ни о какой необходимости. Философ, утверждающий (на основании принципа «экономии мысли»), что существует только ощущение, не мог прийти ни к какому иному выводу. «Поскольку, — читаем дальше, — представление о причинноститребует силы и необходимости или принуждения, как интегральных составных частей для определения следствия, постольку и оно падает вместе с ними» (§ 82). «Необходимость остается, как

— не до опыта, а после опыта. Ред.

ТЕОРИЯ ПОЗН. ДИАЛЕКТ. МАТЕРИАЛИЗМА И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМА 163

степень вероятности ожидания последствий» (§ 83, тезис).

Это — вполне определенный субъективизм в вопросе о причинности. И, если оставаться сколько-нибудь последовательным, то нельзя прийти к иному выводу, не признавая объективной реальности, как источника наших ощущений.

Берем Маха. В специальной главе о «причинности и объяснении» («W"armelehre», 2. Auflage, 1900, S. 432— 439) читаем: «Юмова критика (понятия причинности) остается в своей силе». Кант и Юм различно решают проблему причинности (с другими философами Мах и не считается!); к решению Юма «примыкаем мы». «Кроме логической(курсив Маха), какой-нибудь другой необходимости, например, физической, не существует». Это как раз тот взгляд, с которым так решительно боролся Фейербах. Маху не приходит и в голову отрицать свое родство с Юмом. Только русские махисты могли дойти до того, чтобы утверждать «соединимость» юмовского агностицизма с материализмом Маркса и Энгельса. В «Механике» Маха читаем: «В природе нет ни причины, ни следствия» (S. 474, 3. Auflage, 1897). «Я многократно излагал, что все формы закона причинности вытекают из субъективных стремлений (Trieben); для природы нет необходимости соответствовать им» (495).

Здесь надо отметить, что наши русские махисты с поразительной наивностью подменяют вопрос о материалистическом или идеалистическом направлении всех рассуждений о законе причинности вопросом о той или иной формулировке этого закона. Они поверили немецким профессорам-эмпириокритикам, что если сказать: «функциональное соотношение», то это составит открытие «новейшего позитивизма», избавит от «фетишизма» выражений, вроде «необходимость», «закон» и т. п. Конечно, это чистейшие пустяки, и Вундт имел полное право посмеяться над этой переменой слова(S. 383 и 388 цит. статьи в «Philosophische Studien»),

* — Mach, E.«Die Prinzipien der W"armelehre», 2. Auflage, 1900, S. 432—439 (Max, Э.«Принципы учения о теплоте», 2 изд., 1900, стр. 432—439). Ред.

164 В. И. ЛЕНИН

нисколько не меняющей сути дела. Сам Мах говорит о «всех формах» закона причинности и в «Познании и заблуждении» (2 изд., S. 278) делает само собой понятную оговорку, что понятие функции может выразить точнее «зависимость элементов» лишь тогда, когда достигнута возможность выразить результаты исследования в измеримыхвеличинах, — а это даже в таких науках, как химия, достигнуто лишь отчасти. Должно быть, с точки зрения наших доверчивых к профессорским открытиям махистов, Фейербах (не говоря уже об Энгельсе) не знал того, что понятия порядок, закономерность и т. п. могут быть выражены при известных условиях математически определенным функциональным соотношением!

Действительно важный теоретико-познавательный вопрос, разделяющий философские направления, состоит не в том, какой степени точности достигли наши описания причинных связей и могут ли эти описания быть выражены в точной математической формуле, — а в том, является ли источником нашего познания этих связей объективная закономерность природы, или свойства нашего ума, присущая ему способность познавать известные априорные истины и т. п. Вот что бесповоротно отделяет материалистов Фейербаха, Маркса и Энгельса от агностиков (юмистов) Авенариуса и Маха.

В отдельных местах своих сочинений Мах, — которого грех было бы обвинить в последовательности, — нередко «забывает» о своем согласии с Юмом и о своей субъективистской теории причинности, рассуждая «просто» как естествоиспытатель, т. е. с стихийно-материалистической точки зрения. Например, в «Механике» мы читаем: «Природа учит нас находить в ее явлениях единообразие» (р. 182 франц. перевода). Если мы находимединообразие в явлениях природы, то, значит, это единообразие существует объективно, вне нашего ума? Нет. По тому же вопросу о единообразии природы Мах изрекает такие вещи: «Сила, толкающая нас пополнять в мыслях факты, наблюденные лишь наполовину, есть сила ассоциации. Она укрепляется от повторения. Она кажется нам тогда силой, не зависящей от нашей воли

ТЕОРИЯ ПОЗН. ДИАЛЕКТ. МАТЕРИАЛИЗМА И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМА 165

и от отдельных фактов, направляющей и мысли, и(курсив Маха) факты, держащей их в соответствии друг с другом, как законтех и других. Что мы считаем себя способными делать предсказания при помощи такого закона, это доказывает лишь (!) достаточное единообразие нашей среды, но отнюдь не доказывает необходимостиуспеха предсказаний» («W"armelehre», S. 383).

Выходит, что можно и должно искать какой-то необходимости помимоединообразия среды, т. е. природы! Где искать, это — тайна идеалистической философии, боящейся признать познавательную способность человека простым отражением природы. В последнем своем сочинении «Познание и заблуждение» Мах даже определяет закон природы, как «ограничение ожидания» (2 изд., S. 450 и след.)! Солипсизм берет-таки свое.

Посмотрим на позицию других писателей того же философского направления. Англичанин Карл Пирсон выражается со свойственной ему определенностью: «Законы науки — гораздо больше продукты человеческого ума, чем факты внешнего мира» («The Grammar of Science», 2nd ed., p. 36). «И поэты и материалисты, говорящие о природе, как господине (sovereign) над человеком, слишком часто забывают, что порядок и сложность явлений, вызывающие их восхищение, по меньшей мере, настолько же являются продуктом познавательных способностей человека, как его собственные воспоминания и мысли» (185). «Широко охватывающий характер закона природы обязан своим существованием изобретательности человеческого ума» (ib. ). «Человек есть творец закона природы»,гласит § 4 третьей главы. «Есть гораздо больше смысла в утверждении, что человек дает законы природе, чем в обратном утверждении, что природа дает законы человеку», — хотя, — с горечью признается почтеннейший профессор, — этот последний (материалистический) взгляд, «к несчастью, слишком распространен в наше время» (р. 87). В IV главе, посвященной вопросу о причинности, § 11 формулирует тезисПирсона: «Необходимость

* — ibidem — там же. Ред.

166 В. И. ЛЕНИН

принадлежит к миру понятий, а не к миру восприятий».Для Пирсона, надо заметить, восприятия или чувственные впечатления «и есть» вне нас существующая действительность. «В том единообразии, с которым повторяются известные ряды восприятий, в той рутине восприятий нет никакой внутренней необходимости; но необходимым условием существования мыслящих существ является наличность рутины восприятий. Необходимость заключается, следовательно, в природе мыслящего существа, а не в самих восприятиях; она является продуктом познавательной способности» (р. 139).

Наш махист, с которым полную солидарность выражает неоднократно «сам» Э. Мах, благополучно пришел таким образом к чисто кантианскому идеализму: человек дает законы природе, а не природа человеку! Не в том дело, чтобы повторять за Кантом учение об априорности, — это определяет не идеалистическую линию в философии, а особую формулировку этой линии, — а в том, что разум, мышление, сознание являются здесь первичным, природа — вторичным. Не разум есть частичка природы, один из высших продуктов ее, отражение ее процессов, а природа есть частичка разума, который само собою растягивается таким образом из обыкновенного, простого, всем знакомого человеческого разума в «чрезмерный», как говорил И. Дицген, таинственный, божественный разум. Кантианско-махистская формула: «человек дает законы природе» есть формула фидеизма. Если наши махисты делают большие глаза, читая у Энгельса, что основной отличительный признак материализма есть принятие за первичное природы, а не духа, — то это показывает только, до какой степени они неспособны отличать действительно важные философские направления от профессорской игры в ученость и в мудреные словечки.

И. Петцольдт, излагающий и развивающий Авенариуса в своей двухтомной работе, может служить прекрасным образчиком реакционной схоластики махизма. «Еще и поныне, — вещает он, — 150 лет спустя после Юма, субстанциальность и причинность пара-

ТЕОРИЯ ПОЗН. ДИАЛЕКТ. МАТЕРИАЛИЗМА И ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМА 167

лизуют мужество мышления» («Введение в философию чистого опыта», т. I, стр. 31). Разумеется, всех «мужественнее» солипсисты, которые открыли ощущение без органической материи, мысль без мозга, природу без объективной закономерности! «И последняя, не упомянутая еще нами, формулировка причинности, необходимость или необходимость природыимеет в себе нечто неясное и мистическое» — идею «фетишизма», «антропоморфизма» и т. д. (32 и 34). Бедные мистики, Фейербах, Маркс и Энгельс! Все время толковали о необходимости природы, да еще называли при этом сторонников линии Юма теоретическими реакционерами... Петцольдт выше всякого «антропоморфизма». Он открыл великий «закон однозначности»,устраняющий всякую неясность, всякие следы «фетишизма» и пр., и пр., и пр. Пример: параллелограмм сил (S. 35). Его нельзя «доказать», его надо признать, как «факт опыта». Нельзя допустить, что тело двигается, получая одни и те же толчки, различным образом. «Мы не можем допустить такой неопределенности и произвола природы; мы должны требовать от нее определенности, закономерности» (35). Так. Так. Мы требуем от природы закономерности. Буржуазия требует от своих профессоров реакционности. «Наше мышление требует от природы определенности, и природа всегда подчиняется этому требованию, — мы увидим даже, что в известном смысле она вынуждена подчиняться ему» (36). Почему при толчке по линии ABтело движется к С, а не к D,не к F и т. д.?