Псы, стерегущие мир

Яромир склонил голову, повел дланью, и в зале поутихло. Множество глаз воззрилось на князя, устроившего пир. Кравчий вынырнул из-за спины и подал золотую чашу в россыпи жемчуга и яхонтов, до краев полную густым терпким вином.

– Други мои! – провозгласил князь. – Пью во здравие ваше! Ибо нет ничего лучше на свете – иметь таких друзей. Не богатством славен доблестный муж. Что злато? Сегодня есть, завтра идешь по миру с сумой. Но если есть друзья, такие как вы, и смерть не страшна. Пью за вас – настоящее богатство мужа!

Палата взорвалась одобрительными криками, гости поспешно вскочили с лавок и принялись вздымать серебряные чаши, украшенные жемчугом; кто-то поднял сердоликовые чарки, обложенные серебром; иные – рога буйволиные и воловьи с искусной резьбой. Запахи вина, меда и темного олуя крепко переплелись, вдохнешь – уже пьян.

– И ты будь здрав, князь! – раздались ответные здравицы.

Хмельное исчезло в десятках глоток, палата огласилась мощным кряканьем, звоном золотой и серебряной посуды, громким чавканьем. Крепкие руки раздирали жареных лебедей, жернова зубов перемалывали нежное мясо. Чарочники с ног сбились, наполняя опустевшие кубки.

Яромир в два глотка осушил чашу. Кравчий принял пустой сосуд и притаился за спиной. Князь сел, пытливо обводя взглядом приглашенных мужей: когда кто-то поднимал кубок во славу князя, Яромир кивал ему в ответ, взглядом отыскивая следующего гостя.

По правую руку раздалось недовольное ворчание:

– На кой, княже, пригласил эту ораву? Все окрестные князья с малыми дружинами примчались. Того гляди, меж собой станут задираться.

Яромир покосился на Ратьгоя, и его губы невольно растянулись в улыбке. Суровый воевода среди роскоши палаты смотрелся как ворона в парче: зыркал исподлобья на пирующих, двигал кадыком туда-сюда, но к еде не притрагивался, а на виночерпия, сунувшегося с серебряной чаркой меда, так рыкнул, что бедняга едва не расплескал напиток.

– Чего моими гостями недоволен? – поинтересовался князь.

Ратьгой скривился, отвел взгляд.

– Не понимаю, на кой ляд потчевать лучшим? Кладовые разорил, выставив золотую и серебряную посуду. Да после каждого пира половины недосчитаемся.

Раздраженный голос воеводы резал слух. Князь поморщился, и брови его двинулись к переносице.

– Не твоя печаль, – ответил он резко. – Ешь давай, а не хочешь хмельного, выпей квасу.

Яромир дал знак кравчему, и тот с опаской протянул воеводе серебряный ковшик, украшенный искусной резьбой. Воевода нехотя принял, губами припал к краю и одним духом опростал содержимое.

– Да как не моя забота? – продолжил воевода менее сердито. – Казна полниться должна, а ты одному князю Бериславу подарил четыре золотые цепи, пояса сердоликовые, блюдо с жемчугом, золотой складень и серебряное чело. А сколько еще тут охочих на дорогие подарки? Этак в новый поход скоро пойдем, а кого на этот раз воевать? Со всеми в мире.

Яромир с нежностью посмотрел на взъерошенного воеводу, который водил походы еще до его рождения, а потом учил мальчишку держать меч. За напускной грубостью воина пряталось смущение: непривычно в роскошных палатах, жизнь провел в поле, с мечом в руке, красным словам не обучен.

Потому сторонятся седовласого воина бояре, знают, что высокое положение не спасет, коли Ратьгой осерчает. Да и князю достается – любит воевода резать правду-матку в глаза и при честном народе, скажет такое и скалится, а самому хоть под землю провалиться. Но что делать, если у преданных и честных людей такой недостаток. Мудрому следует держать при себе таких, а не сладкоустов.

Воевода смутился под теплым взглядом князя.

– Что уставился, аль не правду говорю?

– Правду, правду, дядька, – согласился Яромир. – Только ты привык мечом сражаться, в государственных делах не смыслишь. А слово, да за таким столом, может куда больше войска.

Ратьгой хмыкнул, раздраженно дернул плечом и презрительно хлестнул гуляк взглядом:

– Со стороны кажется, что откупаешься.

Князь склонился к уху, поросшему седыми кольцами волос:

– Почти угадал.

Ратьгой недоуменно уставился на загадочную улыбку князя. Лицо воина налилось дурной кровью.

– И не стыдно откупаться?! – возопил он громким шепотом. Яромир досадливо дернулся, поспешно оглядел гуляк – не услышал кто? – Откупимся мечами, – продолжал горячиться воевода. – На кой ляд отослал Стрыя, он бы один справился?

– Тише, старый пень! – зашипел князь.

Один из прибывших князей, глядя на Яромира, крикнул здравицу. Князь, растянув губы в улыбке, кликнул кравчего. Виночерпий выслушал, подозвал нарочного. Гостю подали чашу с хмельным медом.

– Годун-ста, князь жалует тебя чашей, – шепнул нарочный.

Князь Годун встал. Серебряная чаша исчезла в ладонях, приложенных к губам; кадык под паутиной бороды несколько раз дернулся. Годун довольно крякнул. Яромир принял его поклон. Нарочный вернулся к княжьему столу и шепнул ненужные речи:

– Годун-ста, выпил чашу, челом бьет.

Ратьгой рявкнул недовольно:

– Иди отсюда, пока я тебе в чело не дал!

Слуга глянул испуганно и исчез, как лист, унесенный ураганом. Яромир недовольно посмотрел на воеводу. Старый воин нахально принял взгляд, воинственно топорща бороду-лопату.

– Хватит озоровать, – буркнул Яромир примирительно.

Слегка захмелевшие гости потребовали музыки. По знаку князя двери палаты распахнулись, и в створ проглянула палата для простых гостей. Там столы тоже ломились от яств на золотых и серебряных блюдах – нет ни в чем отличия меж князьями и простыми ратниками.

В открытые двери полетели приветственные возгласы. Дружинные разом встали, едва не опрокинув столы. Кубки с питьем взметнулись к потолку, а стены содрогнулись от радостных криков. Пламя затрепетало; несколько светильников погасло, всплакнув тонкими струйками сизого дыма.

В Большую палату ввалились разряженные скоморохи, чьи нелепые прыжки и ужимки вызвали дружный хохот. Музыканты что есть сил грянули разудалую мелодию; звуки рожков, свирелей и гудка сплели незримую волшбу. Несколько князей и бояр не высидели за столом, и пол затрясся под сапогами танцующих. Двери закрылись, обрубив раздосадованный гул Малой палаты.

Ратьгой брезгливо оглядел шутов, пожевал губами, будто хотел сплюнуть. Яромир сказал успокаивающе:

– Ничего, ближе к вечеру Вереск расчехлит гусли, послушаешь любимые песни. А пока пусть веселятся.

Ратьгой из-под бровей окинул взглядом галдящий люд, ничуть не похожий на степенных князей и бояр, прибывших утром. Губы его презрительно скривились.

– И охота тебе, княже, сидеть возле животных?

– Нет, – ответил князь честно. – Но надо. Это ты, воин простой, можешь встать и уйти, а я должен улыбаться и кланяться, кланяться и улыбаться. Крепить связи за обильной едой и выпивкой, потому как такие связи крепче торжественных клятв и обещаний, данных на бранном поле.