Псы Войны 2. Кровь в хрустале

– А каким будет его состав?
– озабоченно спросил Лоримар.

– ... и полномочия, - добавил епископ Фернандес.

– В его состав войдут все присутствующие за исключением, естественно, меня. К Вам присоединятся двое коллег Робера - мэтр Боваль и мадмуазель Шинру. Итого тринадцать человек, - оскалился Окойе.
– Для консультаций Вы сможете пригласить какого-нибудь заграничного эксперта в области юриспруденции. Лучше всего американца...

– А кто будет его возглавит, господин президент, - озабочено спросил Лоримар.

– А вот это Вы решайте сами, - любезно и многозначительно ответил Окойе.
– Временем Вы ограничены не будете, учитывая, что у Вас всех есть повседневные обязанности. Когда всё будет закончено, я вынесу поправки у нашей конституции на референдум. Вопросы есть?

Все присутствующие удивлённо молчали. Одни из них не понимали зачем всё это нужно, другие старались вникнуть в смысл слов президента, только Мозес Нис качал головой и прямо спросил:

– Вы, президент, решили сделать всех нас заложниками какой-то своей игры, не так ли?

Окойе хищно оскалился:

– Много о себе думаете, молодой человек! Господа, все свободны.

Раздался звук сдвигаемых стульев: гости быстро очистили приёмный зал и спустились во двор. В зале оставался только Бенъярд:

– Это было неплохо придумано, Вайянт! Загнать всех своих оппонентов в конституционную комиссию. Они расшибут себе лбы в спорах!

– Или натрут языки, - цинично рассмеялся президент.
– Видел бы ты удивление на их рожах!

– Кое у кого видел. Мне кажется, они ничего не поняли, только Пренк и Лоримар. Может ещё Синк и Фернандес...

– Я тоже так думаю. Эти четверо хотя бы имеют законченное образование.

– И опыт...

– И опыт, - кивнул головой Окойе. Он подошёл к минибару с напитками и собственноручно налил два бокала с виски, засыпав их льдом. Один из стаканов он протянул Бенъярду. Тот взял его в руки, пригубил, и сменил тему разговора:

– Кого назначишь комендантом дворца вместо Эйнекса? Меня?

– нет, Генри! С тобой мы уже всё решили. Джойд Куом неплохо разбирается в вопросах охраны. Уже завёл парочку сторожевых собак. Кроме того, он имеет военное образование...

– С этим не могу спорить. Только не забывай, что он служил Кимбе.

– Ему служили двести тридцать человек из тех сорока пяти десятков, что состоят на государственной службе сегодня, - перебил Бенъярда президент.
– Их всех надо использовать. Это ты сказал!

– Не отрицаю. Но всё-таки, это довольно опасно держать рядом с собой офицеров Кимбы.

– Тогда для чего мне старший вахмистр Картр и мадмуазель Брегма? Для чего гвардейцы, лучшие среди волонтёров?

– Ясно. Как я понимаю, пост управляющего хозяйством займёт Фортус Кан?

– Верно. Чем не показатель лояльного отношения к служащим прежнего режима!
– в голосе президента зазвучала ирония.

– А что будет с Эйнексом?

– Ничего. Проведём суд, оправдаем. Всё свалим на португальца и двух-трёх солдат. Так сказать, эксцессы на местах.

– Казните перед строем?

– Нет. Обоих офицеров разжалуем, солдат отправим в Загорье. Глядишь все про них позабудут...

– Парня жалко. Он ведь хотел учиться.

– Не спорю, жалко. Но кто-то же должен ответить за расстрел больных.

– Признайся, это ведь была твоя идея?

– Нет, не моя. Хотя с точки зрения человечности, это было лучшее решение для пациентов гипносерия. Они были обречены на медленную и мучительную смерть. Это можно рассматривать как насильственную эвтаназию. Пройдёт двадцать или тридцать лет, я думаю, и этот вопрос будет обсуждаться в медицинских кругах...

– А как это соответствует врачебной этике? Ты же имеешь медицинский диплом.

– Слушай, Генри, отстань!

– И всё-таки!

– Это недопустимо, конечно! Так мне заявил и доктор Арвидсон. Доволен?

– Скорее опечален.

– Вот она - цена власти.

– - ЧТО ПРОИЗОШЛО В ХАНИПЕ

Отношения и судьбы докторов медицины Окойе и Арвидсона складывались не просто. Когда-то очень - очень давно они вместе проходили практику в одном из британских госпиталей на Карибах. Остров назывался Сен-Барт. В его столице, Гусавии, проживало немало шведов. Поэтому, когда юному Сэмюэлю предложили поехать туда на практику, он сразу согласился. Немалое влияние на его выбор оказали путевые заметки его соотечественника Бенгта Шёнгрена, описавшего этот тропический кусочек Швеции. Юноша быстро разочаровался в острове, но навсегда полюбил тропики. В этом ему помог старший санитар госпиталя по имени Вайянт Окойе. Он подрабатывал в этой дыре, чтобы закончить курс обучения в Сорбонне. Второй раз их судьбы пересеклись в Биафре, где оба доктора работали по линии Красного Креста. Однако, если Окойе стал близким сотрудником генерала Оджукву, то Арвидсон поступил на службу в ООН. Конечно, он сочувствовал бедным ибо, но не настолько, чтобы пойти по пути графа Розена и работать за идею. Через несколько лет опыт и квалификация Арвидсона были оценены по достоинству, он подал на конкурс и вскорее получил назначение на пост директора госпиталя в Кларенсе. Это произошло примерно за полгода до переворота. Сначала Арвидсон обрадовался, когда узнал, что его хороший знакомый возглавил Зангаро. Однако, со временем, его отношение к новому режиму стало меняться. Его стали раздражать манеры Шеннона и его наёмников, произвол и дефицит лекарств. Всё это имело место и при Кимбе, но тогда врачи госпиталя выступали против его режима единым фронтом. Теперь доктора Мильтадес, Каэли и даже его Флорис, точнее доктор Кейм, оправдывали новое правительство. Сначала это вызвало у Арвидсона чувство раздражения, но потом, когда он узнал с кем проводит время Флорис, чувство неприятия. Он стал всюду искать изъяны и регулярно сообщать о них по инстанции. Однако, вместо какой-то реакции на его доклады, начальство никак не реагировало. Более того, он узнал, что в скором времени планируется поставка пяти машин скорой помощи общей стоимостью в десять тысяч долларов.

Слухи о расстреле в Ханипе дошли до директора госпиталя почти молниеносно, благодаря многочисленных больным, пришедшим на амбулаторное обследование. Он сразу же ухватился за этот повод и напросился на приём к Окойе. Когда он ворвался с обвинением против наёмника, то был обескуражен: Шеннон уже двенадцать часов находился в морге при его госпитале. Президент Зангаро не отрицал причастности его жандармов к расстрелам в Ханипе, но делал это как-то завуалировано, постоянно уходя от прямого ответа, Сэм не ожидал от своего старого товарища такой наглости и заявил о своей отставке, на что Окойе сочувственно улыбнулся:

– Жаль мой друг, что ты хочешь покинуть Кларенс. Ты сделал для его жителей столько полезного. Знай мой друг, что твоё дело не пропадёт. Госпиталь возглавит доктор Хааг, он прекрасный практик. Естественно, я дам тебе наилучшие рекомендации...

Сэм поперхнулся от злости и неожиданности, когда услышал такой ответ. Он ожидал всего: упрёков, угроз, уговоров, но только не этого. В бешенстве он выскочил из президентского кабинета и поехал в госпиталь. Собрав вещи, он вызвал в свой кабинет своих ближайших сотрудников, чтобы заявить о своей отставке и высказать им всё, что он думает о марионеточном режиме доктора Окойе, но тут произошла неожиданность: вместе с его коллегами пришёл доктор Хааг и председатель Ассамблеи майор Кзур Пренк. В результате прощальная речь была скомкана, угрозы не произнесены, но прощальные подарки получены. Среди них оказалась "Звезда Зангаро" III степени. Отказаться от неё в присутствии коллег было как-то не удобно, и доктор был вынужден принять награду. На следующее утро рейсовый самолёт "Сабены" доставил его в Порт-Жантиль. Его проводы были торжественно обставлены: у трапа был выстроен почётный караул, а министр без портфеля майор Бенъярд произнёс короткую и прочувственную речь о заслугах доктора перед Зангаро, упомянув при этом о вручённой ему награде. Всё это несколько утешило Арвидсона, который рассчитывал всё это использовать в случае нового конкурса. Три дня спустя бывший директор госпиталя сидел в своей квартире в Стокгольме и строчил на печатной машинке доклад о ситуации в Зангаро. Один его экземпляр предназначался для начальства, другой же предназначался прессе...

Президент лично вызвал Бенъярда, чтобы узнать, как прошли проводы Арвидсона. Министр долго мялся, но потом честно сказал:

– Надо было отправлять Арвидсона по-тихому, а не с такой помпой. Не пойму, почему этот доктор так озлоблен на нас, Вайант. В его глазах светилась такая злоба. Казалось, что он меня испепелит.

– Видишь ли Генри, - рассмеялся доктор Окойе.
– Эта злость порождена завистью. Да, да обыкновенной завистью, Европейцы ещё больше чем мы больны меритократией: ордена, чины, должности для многих из них значат гораздо больше, чем деньги.