Псы войны: пробуждение Ареса

Тек воздевает руки к небу. Младший по званию! Наконец-то есть кем командовать. Впрочем, покладистым Мишлена не назовешь. Он с трудом вытаскивает застрявший в мембране ботинок. Воздух закупоривает вход с таким громким хлопком, что у нас закладывает уши. Мишлен валится на спину между Диджеем и Казахом, отбрасывает экран шлема и сгибается пополам в припадке кашля. Проходит несколько минут, прежде чем он может говорить.

— Связь отказала! — хрипит он. — Чуть не подох!

— Мы тоже рады тебя видеть, — приветствует его Казах.

— Кто это «мы»? — Мишлен обводит нас налитыми кровью глазами. Видит, что вокруг него только старшие по званию, но ничуть не смущается. Тек передает ему тюбик с борщом и пару сосисок, потом, неохотно, флягу с водой. Эта палатка не рассчитана на шестерых, а другой у нас нет, но что поделать?

Красные глаза Мишлена останавливаются на Теке.

— Хвала небесам, я в раю! Сам сержант Фуджимори прислуживает мне. А где непорочные девы? — шепчет он, едва разлепляя лиловые губы.

Ему, видно, совсем плохо, но он быстро приходит в себя. Мишлен подносит к глазам тюбик с борщом.

— Что это за дерьмо? Похоже на кимчи [7] , только жидкое, — и он с оглушительным звуком пускает газы.

— А снаружи не мог пропердеться? — брезгливо спрашивает Тек.

У Мишлена нет сил извиняться. Он бормочет наши имена и звания и впадает в дремоту, точнее, ненадолго теряет сознание. Через двадцать минут он испуганно вскакивает. Садится на пол. Его бьет дрожь, глаза выпучены.

К этому моменту никто уже не спит.

— Чертовы капсулы, наверное, открылись слишком рано, — говорит Мишлен.

7

Кимчи — национальное корейское блюдо, острая закуска из квашеных овощей, основная составляющая — пекинская капуста.

Он перекатывается на живот и спрашивает, успели ли мы получить тактические установки.

— Нет, — отвечает Диджей.

И тогда наш скромный капрал застенчиво улыбается и признается, что у него, кажется, кое-что есть.

Выясняется, что Мишлен единственный, кому удалось засечь лазерный сигнал спутника, прежде чем зарево превратило небо в выжженную пустыню. Он делится информацией с нашими ангелами, те анализируют ее, попутно удаляя обрывки записей с прошлых бросков.

— Картина, как ни крути, неполная, — резюмирует Тек.

— Ни один из фонтанов не подает сигнал, — объявляет Диджей. — Может, получили повреждения во время броска, а может, уничтожены. Так или иначе, все молчат.

Есть о чем призадуматься.

— Запаса воздуха в палатке хватит только на восемь часов.

Мы злобно косимся на Диджея. Зачем озвучивать то, что и так всем известно? Нам нужны хорошие новости, а если их нет, то лучше помалкивать.

Диджей опускает голову, словно защищаясь от наших безмолвных нападок, и в его глазах появляется сонное выражение.

Тек продолжает разбирать тактические установки, полученные от Мишлена.

— Отличные новости! — объявляет он. — У роты европейцев, которые приземлились до нас, — Тек имеет в виду тех ребят, чьи сосиски и борщ наполняют наши желудки приятной тяжестью, — случился какой-то форсмажор, и они не воспользовались палатками. Шесть или семь штук должны лежать где-то поблизости…

Наши ангелы заканчивают передачу данных. Тек объявляет, что палатки разбросаны в радиусе десяти километров от пьедестала, на котором мы находимся. Если мы не хотим задохнуться, нам предстоит долгая прогулка.

Редкий космодесантник не ударяется в панику, когда заканчивается кислород. Неважно, насколько тщательно нас отбирают и тренируют, человек остается человеком, и когда в легких начинается пожар, то клаустрофобия берет свое, и мы откидываем экраны шлемов. Предпочитаем умереть быстро, а не корчиться в агонии лишние несколько минут. Такой вот парадокс.

— Пока отдыхаем, — командует Тек, и мы затихаем примерно на полчаса.

Я лежу в полудреме. Моя голова гудит словно растревоженный улей. Сигнализация звенит в третий раз, и в палатку протискивается Ними — штаб-сержант Неемия Бенчли из второго боевого расчета, круглолицый серфер с копной рыжеватых волос и татуировками в виде азиатских узоров, покрывающих его шею и руки. Ними сообщает, что небо на востоке уже светлеет, а по дороге он не встретил ни одной живой души. Ними и сам не понимает, как ему удалось продержаться так долго, а мы не пристаем с расспросами. Может, мы все уже на том свете. На Красной планете эта мысль приходит в голову так часто, что превращается в навязчивую идею.

Мы допиваем оставшуюся воду и с наслаждением отливаем в приемники регенераторов. В нос бьет резкий запах мочи. Вполне терпимый, когда принюхаешься. Наша палатка воняет как сортир в русском борделе. Впрочем, не надо плохо о русских. Они спасли нам жизнь этой ночью.

Холодный механический голос, раздающийся из динамиков, говорит что-то по-русски. Казах переводит. Нас предупреждают, что запасы воздуха подходят к концу.

Снаружи уже светает.

Пора в путь.

Бог любит дураков и пьяниц

К утру сильно похолодало.

Мы надеваем шлемы и опускаем экраны. Один за другим изумленно приподнимаем брови — никто из ангелов не подает голос. Лазерная связь отсутствует — очевидно, в небе над Марсом просто не осталось наших спутников, поэтому у ангелов нет новостей — ни хороших, ни плохих. Никаких. Им нечего сказать, и они молчат.

Мы по очереди протискиваемся наружу и совещаемся, что делать с бесполезной теперь палаткой. Решаем бросить ее как есть. Зарывать палатку в землю бессмысленно — ортштейн слишком твердый, а сжечь ее мы не сможем, ведь для горения нужен кислород. К тому же палатка пролежала тут целый месяц, и если бы кому-то было до нее дело, ее бы уже десять раз обнаружили. Похоже, всем плевать.

Потерянный, мать его, патруль.

— Мы по другую сторону от сражения, — предполагает Ними.

— Так и есть, — соглашается Диджей. — Скажи нам что-нибудь клевое, мастер-сержант Венн. Обнадежь нас.

— Было б чем, — хмыкаю я. — Мы остались без командира, все что мы можем — слоняться по округе в поисках воздуха, еды и питья. Хотя лично я пока не голодный.

Я наблюдаю за реакцией Мишлена, затем перевожу взгляд на Ви-Дефа. Сквозь экран лица толком не разглядеть, но могу поспорить, он расплылся в своей обычной идиотской ухмылке.

Мы снова и снова обшариваем глазами небо. Космо-фреймы и другие орбитальные объекты превосходно видны из любой точки Марса, особенно в предрассветных или закатных сумерках, когда углы и контрастность оптимальные. Но этим утром на небе нет ничего кроме алмазной россыпи звезд. В воздухе ни пылинки — на потепление можно не надеяться.

Я смотрю на запад, потому что у меня чешется левая рука, а это как раз западное направление. Коричневое пятно по-прежнему маячит к северу от нас. Слишком далеко, чтобы добраться до него, но нужна же нам хоть какая-то цель.