Псы войны

Потом, еще раз оглядев переулок, он махнул ей: можно выезжать на улицу. Когда она поравнялась с ним, он наклонился к окну машины.

— Вот увидишь, это хорошая дурь, — уверил он ее. — Людям, и не каким-нибудь там ненормальным, она действительно нравится. Сама же знаешь тунеядцев, которые стали делягами. Они первыми появляются утром на улице, потому что хотят заработать на дурь.

— И ты небось пользуешься случаем.

— Точно, — подтвердил Холи-о. — Ты права.

— Со мной по-другому, — сказала Мардж. — Я хочу попробовать из принципа.

Холи-о поспешил согласиться, что так оно и есть. Он кивнул на прощанье, и она поехала, спокойно, словно в Сан-Франциско и не было никаких индейцев. Она никогда не видела его таким счастливым.

Перед мостом она свернула на Мишшн-стрит. Машина у нее была желтый «форд» 1964 года выпуска, и Мардж очень ее любила, считая, что прекрасно в ней смотрится. Она знала, что, когда она за рулем, у нее очень респектабельный вид, — было нечто осенне-академическое в ней и ее машине, что даже могло вызвать ностальгию у тех, кому нравился 1964 год. Полицейские почти никогда ее не останавливали.

Ее дом стоял на склоне холма, напротив главных ворот университета Беркли. Неподалеку находился тот самый угол, где полиция Окленда разогнала студенческую демонстрацию против войны во Вьетнаме, и Мардж была там в тот день, хотя тогда еще не жила в Беркли. С тех пор прошло уже восемь лет.

Она вошла в подъезд и поднялась на второй этаж по лестнице, отделанной панелями красного дерева. Прежде чем вставить ключ в замок, дважды стукнула в дверь.

— Марджи?

Это была миссис Диас, приходящая няня.

— Ну как вы тут? — спросила Мардж, входя. — Все хорошо?

Она прошла мимо миссис Диас в комнату, где спала Джейни.

— Разумеется, — ответила миссис Диас. — Звонил твой отец.

Джейни спала, съежившись под желтым одеялом, дыша тяжело, простуженно.

— Черт! — выругалась Мардж. Нашла в стенном шкафу еще одеяло и укрыла ребенка. — Чего он хотел?

— Он просил позвонить ему завтра.

На кухне Мардж поставила воду для кофе.

— Как дела на Третьей улице? — поинтересовалась миссис Диас.

— А, да вы сами знаете, — ответила Мардж. — Отвратительно.

Таблетки были в кармане кардигана. Она достала одну и проглотила.

— Там очень опасно.

— Это меня не беспокоит, — ответила Мардж. — После трех лет работы на Калифорнийский университет я уж лучше буду рисковать.

Она слушала, как закипает вода на кухне, и ждала, когда миссис Диас уйдет.

— Не хотите остаться на чашку кофе?

— Нет, — ответила миссис Диас. — Надо идти.

Надевая плащ, она поинтересовалась у Мардж, как там, во Вьетнаме, ее муж. Мардж ответила, что, кажется, у него все хорошо.

— Тебе бы надо встретиться с моей племянницей, — сказала миссис Диас. — Ее муж тоже там.

— Правда?

— Ты не волнуешься за него? Если бы мой муж был там, я бы волновалась.

— Волнуюсь, — сказала Мардж. — Но ему всегда везет.

Миссис Диас поморщилась:

— Не следует так говорить. Но, наверно, он там много увидит такого, о чем можно написать.

— Наверно.

— Ты говорила, он пишет книгу о войне?

— Да, хочет написать. Книгу, или пьесу, или еще что. Поэтому и поехал туда.

— Нет, ну разве это не безумие? — вздохнула миссис Диас. — Ты меня извини, но это ведь безумие, когда можно оставаться здесь. Тут полно такого, о чем стоит писать.

— Да, он странный парень, — сказала Мардж.

Когда миссис Диас ушла, Мардж вернулась в комнату Джейни и постояла, прислушиваясь к дыханию ребенка. Потом села в гостиной перед телевизором, но включать его не стала.

Закурила сигарету и набрала номер отца в Атертоне.

К телефону подошла подружка отца, Франсес — Франсес с силиконовыми титьками.

— Шестьдесят девяносто девять, — ответила Франсес. — И вообще, уже три утра.

Мардж знала, что они еще на ногах, знала и то, что отец взял параллельную трубку.

— Здравствуй, Франсес, здравствуй, Элмер!

— Привет! — ответила Франсес и положила трубку.

— У тебя все в порядке? — справился Элмер Бендер.

Мардж положила в рот еще таблетку и запила ее кофе.

— Я только что проглотила таблетку, — сказала она отцу.

— Как замечательно!

Она ждала, что он скажет еще, и секунду спустя он спросил:

— Хочешь покончить с собой?

— Нет. Просто мне все осточертело. Я с ума схожу.

— Приходи завтра. Хочу, чтобы ты рассказала о Нью-Йорке.

— Ты ради этого звонил мне?

— Я хотел узнать, как ты. Почему не сходишь к Лернеру, если с тобой такое творится?

— Лернер, — фыркнула Мардж, — дряхлая венская задница. Да еще развратник.

— Зато хотя бы не торчок, — изрек Элмер Бендер.

— Я загляну к тебе. Если не завтра, то на днях.

— Тот парень из Санта-Росы все еще шантажирует тебя?

— Нет, — ответила Мардж. — Он уехал.

— Расскажи мне о твоей ситуации.

— Как я могу рассказывать? Твой телефон прослушивается.

— Конечно, — сказал Элмер, — и что с того?

— Я потеряла всякий интерес к сексу. Секс — это просто сборище «бродяг», которые дрочат, сунув руку в карман брюк.

Элмер Бендер помолчал. В одном разговоре с ним Мардж обнаружила, что он в ужасе от лесбийской любви и боится, как бы она не стала спать с женщинами. Похоже, ее мать грешила этим.

— Не думаешь, что Джону пора бы вернуться?

— Это будет странно, — сказала Мардж. — По-настоящему странно.

— Я думаю, авантюра слишком затянулась. Ты понимаешь, что было безумием начинать ее? И что хорошего получилось?

У Мардж было такое чувство, что она тонет в кресле. Буквально растворяется в синей обивке. Левой рукой прижимая трубку к уху, она, растопырив пальцы, вытянула правую к окну, выходящему на улицу. Это было приятно. Отсюда, из кресла, окно казалось Огромным Миром.