Птица не упадет

На его лице совсем не прочитывалась боль: лоб широкий и гладкий, как полированный янтарь, рот закрыт, а глаза темные, яркие и гордые. Красивое лунообразное лицо высокородного зулуса.

— Сакубона, Пунгуше, — сказал Марк. — Я вижу тебя, о Шакал.

Зулус некоторое время смотрел на него, обдумывая обращение и стиль приветствия, язык, на котором оно произнесено, и акцент говорящего. Спокойное выражение его лица не изменилось — ни улыбки на губах, ни оскала, только новый свет появился в темных глазах.

— Сакубона, Джамела. Я вижу тебя, Ищущий.

Голос, низкий и глубокий, прозвучал в неподвижном воздухе, как бронзовый гонг. А зулус сразу продолжил:

— Сакубона, Нгага.

Марк заморгал. Ему и в голову не приходило, что Шакал может дать ему такое унизительное прозвище. Нгага — это панголин, ящер, чешуйчатый пожиратель муравьедов, небольшое ночное животное, похожее на броненосца; если его застанешь днем, он кинется наутек как согбенный старец — останавливаясь, близоруко разглядывая предметы на своем пути.

Эти два имени, Джамела и Нгага, использованные вместе, описывают того, кто бегает кругами, разглядывает все встречное и ничего не видит.

Неожиданно Марк увидел себя глазами скрытого наблюдателя: вот он будто бы бесцельно объезжает долину, спешивается, разглядывая все, что привлекло его внимание, потом едет дальше, точно как нгага. Мысль не очень лестная.

И он подумал, что, несмотря на раны Пунгуше, несмотря на свое более выгодное положение, в чем-то уступает зулусу.

— Кажется, нгага наконец кое-что нашел, — мрачно заметил он и пошел к мулу за одеялом.

Под окровавленными листьями обнаружилась глубокая рана, нанесенная рогом буйвола. Если рог дошел до почек, этот человек считай уже мертв. Марк отбросил эту мысль и по возможности осторожно очистил рану акрифлавином*.

Его запасная рубашка была снежно-белой и все еще жесткой от тщательной стирки и глажки Марион. Марк оторвал рукава, сделал из рубашки тампон и наложил на зияющую рану, перевязав оторванными рукавами.

Пока Марк хлопотал, Пунгуше ничего не говорил, не возражал, не проявил никакого беспокойства, когда Марк усадил его, чтобы легче было обрабатывать рану. Но когда Марк разорвал рубашку, зулус с сожалением произнес:

— Хорошая была рубашка.

— Жил-был молодой и красивый нгага, который мог бы умереть от лихорадки, — напомнил ему Марк, — но старый шакал отнес его в безопасное место и дал питье и еду.

Пунгуше кивнул.

— Но он был не такой глупый шакал, чтобы рвать хорошую рубашку.

— Нгага хочет, чтобы шакал был здоров, тогда он сможет хорошо работать, колоть камни и выполнять другие тяжелые работы, когда будет почетным гостем в краале короля Георга, — закончил обсуждение Марк и снова упаковал одеяло. — Ты можешь пускать воду, о шакал? Необходимо проверить, насколько глубоко повредил тебя буйвол.

Моча была коричневой и чуть розоватой, но яркой крови не было. Казалось, почки только чуть ушиблены, толстая «стальная» спинная мышца погасила основной удар. Марк молча помолился, чтобы так и было, хотя не понимал, почему это так его заботит.

Он быстро срезал два тонких ствола и с помощью полосок свежей коры устроил носилки-волокушу. Потом накрыл носилки своим одеялом и кароссом Пунгуше, прежде чем привязать их к Троянцу.

Он помог рослому зулусу улечься, удивившись тому, какой тот высокий и как тверда его рука, которой он опирался на плечо Марка.

* Асептическое средство.

Пунгуше плашмя лежал на носилках, а Марк вел мула по звериной тропе, и два тонких ствола оставляли на мягкой земле длинные темные борозды.

Уже почти стемнело, когда они миновали место охоты на буйвола. Глядя на заросли тростника, Марк видел на деревьях уродливых черных стервятников, ждавших своей очереди у туши.

— Почему ты убил моего буйвола? — спросил он, не уверенный, что Пунгуше в сознании. — Теперь все знают новые законы. Я побывал во всех деревнях, говорил со всеми индунами, со всеми вождями, все меня слышали. Все знают, какое наказание ждет за охоту в долине.

— Если это твой буйвол, почему на нем нет следа твоего железа? Разве не в обычае белых людей выжигать клеймо на своем скоте? — спросил Пунгуше с носилок без улыбки и без следа насмешки, однако Марк знал, что это насмешка. И почувствовал, как оживает его гнев.

— Даже старый король Чака объявил это место священным.

— Нет, — возразил Пунгуше. — Оно было объявлено местом королевской охоты, — его голос гордо зазвенел, — а я зулус королевской крови. Я охотился здесь по праву рождения, это мой долг мужчины.

— Никто не имеет права здесь охотиться.

— А как же белые, которые уже сто сезонов приходили сюда с исибаму, ружьями? — спросил Пунгуше.

— Они творили злые дела, как и ты.

— Тогда почему их не отводили в крааль короля Георга, не оказали им такую же честь, как мне?

— В будущем их тоже будут туда отводить, — заверил Марк.

— Хо! — отозвался Пунгуше, и на этот раз в его голосе звучали презрение и насмешка.

— Когда я их поймаю, они пойдут туда же, — упрямо повторил Марк, но зулус рукой с розовой ладонью сделал выразительный жест, который говорил: существует много законов. Но одни для богатых, другие для бедных, одни для белых, другие для черных. Они снова замолчали и молчали до тех пор, пока Марк не остановился на ночь и не привязал Троянца.

Когда Марк у костра готовил для них обоих еду, из темноты с носилок снова заговорил Пунгуше.

— Для кого ты бережешь сильване, диких зверей долины? Сюда придет охотиться король Георг?

— Никто никогда не будет здесь охотиться, ни король, ни обычный человек.

— Тогда зачем ты охраняешь сильване?

— Потому что если этого не делать, настанет день, когда в этой земле никого не останется. Ни буйволов, ни львов, ни куду — никого. Большая пустота.

Пунгуше замолк. Марк налил похлебку из кукурузы с говядиной в крышку котелка и отнес зулусу.

— Ешь, — сказал он и сел напротив, держа на коленях собственную миску.

— Ты говоришь правду, — задумчиво сказал Пунгуше. — Когда я был ребенком твоих лет, — Марк заметил шпильку, но оставил ее без внимания, — в этой долине жили слоны, большие самцы с бивнями длиной в метательное копье, а львов и буйволов было как скота в королевских стадах. — Он помолчал. — Все это исчезло, и скоро исчезнет то, что осталось.

— Разве это хорошо? — спросил Марк.

— Это не хорошо и не плохо. — Пунгуше пожал плечами и принялся за еду. — Просто так устроен мир, и думать об этом бесполезно.