Птица счастья

Карина вытащила из холодильника вино и орешки. Это называется «развлекать глотку».

Надька поведала о своей жизни. Ничего не скрыла. Выложила всю правду, иначе какой смысл в беседе.

— А ты его любишь? — спросила Карина.

— Кого? Ребенка или Андрея?

— Андрея, естественно…

Надька мрачно смотрела перед собой, будто вглядывалась в перспективу.

— Ужасно… — проговорила она. — Это мужчина моей жизни. Я хочу быть с ним на моих условиях. Я хочу замуж.

— А если бы он был водопроводчик, ты бы пошла за него?

— Пошла бы… — убежденно подтвердила Надька.

Она не могла представить Андрея без себя и себя без Андрея.

Карина испытала легкую зависть. Ей тоже захотелось безоглядного чувства, несмотря на стабильность и благополучие своей жизни.

Одно из любимых занятий — пробежаться по магазинам.

Подарки Надька покупала в «Тати» — это был уровень ярмарки «Коньково». Себе — в «Галери Лафайет», здесь можно было найти что-то вполне качественное и недорогое. Дешевле, чем в фирменных магазинах, где дерут втридорога только за имя. Однако в фирменные магазины Надька тоже заходила — просто поглазеть. Ухоженные продавщицы улыбались Надьке радостно и приветливо, будто ждали ее с самого утра.

Надька зашла в магазин «Балли» и высмотрела там Левку Рубинчика. Он покупал женскую сумку, похожую на огромный кисет. Кожа, тонкая как шелк, стягивалась на кожаных шнурках. Это была последняя мода сезона.

— Жену одеваешь? — спросила Надька, подходя.

Левка обернулся. Его брови вздрогнули и полезли на лоб.

— Смешно… Мы находим друг друга в магазинах.

— Место встречи изменить нельзя.

— Можно, — возразил Лева. — Если хочешь повидать русских, надо идти в «Тати». Французы туда не ходят.

— Мне не нужны здесь русские. Через неделю я вернусь в Москву, там их навалом.

Зашли в кафе. Заказали луковый суп. Хотелось горячего.

Лева рассказал, что живет по-прежнему в Германии. Жена до сих пор в Москве. Здесь, в Париже, у него бизнес — картинная галерея, совместно с Жан-Мари. Вывозить картины стало труднее. Русские свирепствуют на таможне. Законы не работают, только деньги. Нация испортилась.

— Жан-Мари играет? — спросила Надька.

— Все как было. Хоть и игрок, но мозги на месте. Не голова, а компьютер.

— Жена вернулась? — спросила Надька.

— Не знаю. Я ему личных вопросов не задаю. На Западе это не принято.

— А меня он помнит? — спросила Надька.

— Наверное. Он же не склеротик.

Официант принес суп в горшочках. Некоторое время они ели молча.

— Я ужасно рад, что встретил тебя, — признался Левка. — Мне тебя Бог послал.

— Зачем? — Надька заподозрила просьбу, и просьба последовала:

— Передай моей жене деньги. На нее наехали. Надо срочно переправить деньги в Москву.

— Много?

— Сто пятьдесят тысяч.

— Чего?

— Что за вопрос…

— Нормальный вопрос. В Париже франки, в Германии марки.

— Кому нужны франки в Москве? Доллары. Я положу их в эту сумку. — Левка указал глазами на коробку. — А ты передай моей жене. Тебе не сложно?

— Только ты меня проводи, — велела Надька. — Проблемы возникают на выезде.

— Не волнуйся. У меня все здесь схвачено. Я не первый раз переправляю деньги.

— А кто наехал? — поинтересовалась Надька.

— Сволочи. Месяц не могут подождать. Не верят. Нация испортилась. Никто никому не верит, потому что сами врут.

— А сумку тоже отдавать? — невинно спросила Надька.

Лева непонимающе уставился на нее.

— Сумку отдать или можно себе оставить?

Лева понял, что сумка «Балли» пойдет как гонорар за услугу. Сумка дорогая, но и услуга не маленькая.

— Ладно, — согласился Лева, но настроение у него не улучшилось.

Из кафе поехали к Леве в гостиницу. Отель — четыре звезды, но номер крошечный. В нем умещались только кровать непомерной ширины и маленький холодильник в углу. Это значило, что французы придают большое значение сну и сексу, как, впрочем, еде и винам. Французы умеют любить себя.

Лева достал из сейфа деньги, завернул в красивый пакет, опустил в новую сумку.

— Я привезу к самолету, — сказал Лева. — Скажи мне номер рейса и время.

Лева выглядел подавленным. Надька предположила, что ему жалко сумку. Захотелось его утешить. Она разделась и легла. Лева подумал и тоже разделся. Лег рядом. Но почему-то не проявлял инициативы. Просто лежал, и все. Ему что-то мешало, как тормоз.

Этим тормозом являлась сама Надька. Ее тело отторгало чужое биополе. Душа не принимала сигналы, идущие от чужого. Андрей заблокировал ее тело, и душу, и разум.

Надька быстро встала и оделась. Стала торопливо собираться.

— Что с тобой? — не понял Лева.

— У меня роман, — сказала Надька. — Я не могу изменить.

— А ты не изменяй. Я же тебя не изменять зову, а трахаться.

— Я не могу…

Ее душа была заполнена Андреем до краев, как стакан с водой. И больше в нее ничего не помещалось.

Лева проводил Надьку в аэропорт. Все обеспечил, договорился, из чего явствовало, что дело не в нации, а в размере взятки.

Надька благополучно долетела. Самолет мягко приземлился на родную землю.

На таможне она шла через зеленый коридор. Таможенник спросил:

— Валюту везете?

— Ни в коем случае, — полушутя, но очень определенно ответила Надька.

Был вечер, таможенники устали, им было все равно. Тем более что ввозить валюту не запрещается.

Надьку встречала Ксения — наряженная и надушенная, в хорошем настроении. Торопилась рассказать свои новости: там заплатили, сюда пригласили, — веселье и достаток.

— Как дети? — спросила Надька.

Ксения радостно переключилась на детей: Маша ревнует Луку и бьет его кулачками. А кулачки — как камешки.

— А Лука отвечает?

— Нет. Ревет басом, как слон, и ждет, что Машу накажут.

— Мне звонили? — Надька напряглась. Это был вопрос жизни.

— Нет. Не помню. Нет, по-моему…

Ксения не помнит. Не обращает внимания на то, что составляет стержень Надькиной жизни. Но ведь и Надька тоже не вслушивается в свою дочь Машу. А оказывается, Маша ревнует и мстит своими маленькими кулачками. Восстанавливает справедливость, которой нет.