Птица солнца

«Подходящее настроение для последней битвы, эта смесь горя и гнева», – думал Хай, обходя вместе с Ланноном ряды.

Взошло солнце, и на бледно-коричневую траву равнины легли длинные тени. Слева расстилалась веселая лазурь озера в белых островках пены, взбитой утренним ветерком. Низко пролетел птичий клин, белый на голубизне безоблачного неба. Справа возвышались утесы, розовые и красные, в зеленых пятнах растительности.

Хай, глядя на озеро и утесы, видел в них только точки, где он укрепит свои фланги.

Впереди, за стенами, расстилалась открытая местность с низким кустарником и редкими большими сикаморами, она мягко нисходила от утесов к берегу озера примерно на ширину римской мили. Фронт был отчетливо виден – никакой засады не спрятать, хотя есть ряды небольших низких холмиков, похожие на волны спящего океана.

В тылу – улицы и строения нижнего города, лабиринт низких глиняных стен и плоских крыш, а еще дальше массивные каменные стены храма, и над ним вершины солнечных башен.

Хорошее место для последней битвы, с широким фронтом, крепкими флангами и открытой дорогой к отступлению.

Ланнон шел вдоль рядов. Его энергичная уверенная походка не вязалась с усталыми глазами и потрясенным, горестным лицом, лицом человека, видевшего, как его семья сгорает заживо. Хай шел в шаге за ним своей знакомой всем размашистой походкой. Топор он нес на плече, доспехи, сделанные по форме его горбатой спины, были начищены и сверкали на солнце. Дальше шел Бакмор с командирами.

Легионы стояли в боевом строю, и Хай не видел погрешностей в построении. Легкая пехота образовывала внешний заслон. Каждый пехотинец был вооружен связкой легких дротиков и ручным оружием. За ними – тяжелая пехота, рослые люди, вооруженные топорами и длинными копьями. У каждого – тяжелые защитные доспехи. Эти люди составляют костяк легионов. При сильном натиске врага легкая пехота отступит сквозь ряды тяжелой, и неприятель окажется перед сплошной стеной оружия.

В тылу размещаются лучники. Они стоят на прямоугольных возвышениях, откуда могут стрелять через головы пехотинцев.

Еще дальше – подносчики с грудами копий и стрел, мешками холодного мяса и лепешек, амфорами воды и вина, запасными шлемами, мечами и топорами и прочими предметами, которые могут быть уничтожены в ходе битвы.

Вначале Ланнон проходил мимо рядов в тишине. Солдаты стояли вольно, чистили оружие, многие без шлемов, некоторые дожевывали последние куски пищи, все – внешне спокойные ветераны, которые много раз ходили на свидания с госпожой Смертью, знают в лицо эту шлюху и смрад ее дыхания. На многих видны свежие следы ее когтей, но на лицах нет страха, в глазах – тени.

Хай чувствовал робость, встречая их спокойные взгляды, и гордость, когда один из легионеров улыбнулся и сказал:

– Нам тебя не хватало, избранник бога.

– Возвращаться приятно, – ответил ему Хай, и все, кто слышал это, одобрительно загудели. Под оживленный шум Хай прошел дальше.

Небольшой обмен репликами, в котором приняли участие Ланнон и командиры.

– Оставь нескольких и для нас, Птица Солнца, – крикнул седой центурион.

– На всех хватит, – улыбнулся Хай.

– Слишком много? – послышался другой голос.

– Не слишком, – ответил Ланнон. – Тех, кто противостоит легиону Бен-Амона, не может быть слишком много.

Ответ вызвал одобрительный шум и был передан по рядам от утесов до озера. Теперь царя и жреца сопровождали волны шума и криков. Они заняли место в центре линии, на возвышении, откуда было видно все поле битвы.

Над ними возвышались штандарты, яркие, золотые, с многоцветными шелковыми кистями, за их спиной была сотня храмовой стражи. Хай окинул взглядом эту когорту – блеск оружия на солнце, сверкающие шлемы – и подумал, что это хорошие солдаты, с ними хорошо идти в последнюю битву, хорошо умирать.

Он развязал шлем, снял с головы и промостил на сгибе руки.

– Вина сюда! – крикнул он, и подносчики заторопились с чашами и амфорами. Это было лучшее вино из запасов Хая, густое и красное, как кровь, которая скоро окропит поле.

Хай приветствовал военачальников поднятой чашей, потом повернулся к Ланнону. Они долго смотрели друг на друга.

– Лети для меня, Птица Солнца, – негромко сказал Ланнон.

– Рычи для меня сегодня, Лев Опета, – ответил Хай, и они выпили, и разбили свои чаши, и в последний раз смеялись вместе. Окружающие услышали их смех, воспрянули духом и посмотрели на север.

Манатасси появился в разгар жаркого ясного утра. Он заполнил всю равнину от утесов до озера. Он шел, распевая пятьюстами тысячами глоток, и ритмичный топот его ног и грохот оружия звучал, как небесный гром. Он шел ровными рядами, у каждого воина было пространство для сражения, но задние ряды едва не напирали на передние, готовые закрыть любую брешь в цепи, создавая единый неразрывный фронт.

Он шел бесчисленными рядами, и не было ему конца, и пение его звучало зловеще и приглушенно.

Он шел, как медленно и размеренно движется по земле тень грозового облака, шел темный, как ночь, и многочисленный, как трава в поле, и пение его звучало все более грозно.

Хай надел на голову шлем и затянул ремешок. Снял чехол с топора и стал смотреть, как на миллионе ног приближается Манатасси, похожий на гигантского черного зверя в пене перьев головных уборов; в этой черноте, точно многочисленные глаза, блестели копья.

Никогда в жизни не видел он ничего, сравнимого с Манатасси в его полной силе. «Достойный враг для последней битвы, – подумал он, – ибо нет бесчестья в поражении от такого врага».

Манатасси неспешно накатывался на ориентиры, которые наметил Хай, чтобы измерять расстояния: двести шагов, сто пятьдесят – и пыль от миллиона ног поднялась над ордой, закрыв ее, как облако дыма, и из этого облака бесконечными рядами стал выходить Манатасси.

У Хая пересохло во рту, кровь быстрее побежала по жилам. Он высоко поднял топор и посмотрел по сторонам, желая убедиться, что все командиры лучников увидели его сигнал.

Сто пятьдесят шагов. Черная волна близилась, пение зазвучало по-новому, превращаясь в кровожадный крик, истошный вопль, от которого стынет кровь. Хай почувствовал, как волосы у него встают дыбом, а желудок проваливается куда-то вниз.

Они приближались, топая, ударяя копьями о щиты, в колыхании перьев. Хай стоял с высоко поднятым топором.

Сто шагов. Хай опустил топор, и сразу воздух наполнился звуками, похожими на свист крыльев диких уток в полете.

Лучники встали и выпустили стрелы в черное множество, и из этой черноты донеслось рычание зверя, но копья и стрелы как будто свободно пролетали сквозь ряды: все бреши в них мгновенно заполнялись, а павшие скрывались под ногами тех, кто проходил над ними.

Легкая пехота Хая растаяла, отступила за тяжелую, и Манатасси всей силой насел на центр.