Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Нет, Антон, мне это безумно интересно, – сказала Таня. – А вот вы пишите картины, разве вы лично не получаете от этого удовлетворение?

– Конечно, получаю, иначе не писал бы.

– А не думаете, что другим людям может это не понравится?

– Знаешь, что… Конечно, я во многом тружусь для себя, но при этом так заразительно хочется поделиться с кем-то другим тем прекрасным, что я вижу. Но если бы я работал только для того, чтобы работать, то есть – не вкладывая душу, как-бы по заказу, или на публику, и не испытывал бы при этом никакого удовлетворения, то не написал бы и одной картины.

Наверное, это такой разумный эгоизм. Мне это нравится и нравится другому, и то, что это нравится другому, зажигает меня на дальнейший труд. А работа только ради денег, положения, дешевого эпатажа, когда наплевать на людей. … Это страшно. … Вообще эгоизм – спорная тема, непочатый край размышлений.

Таня заметила, что у Володи купили два офорта.

– Повезло, – сказал он. И добавил для Тани: – А вообще-то покупают немного, потому, что дорого.

Какая-то пожилая женщина долго смотрела «Лебедей», написанных Антоном, а затем, не торгуясь, купила и поблагодарила. Немного рассеянно, но довольно, она пошла дальше по парку, бережно сжимая в руках драгоценную покупку.

– Ну вот, дело идет, – говорил весело Володя.

Так в разговорах, размышлениях пролетал день.

***

К середине дня в отдаленной части парка, среди художников стал возникать неясный глухой шум, волнами долетавший до Антона, Володи и Тани. Слышались споры, с отдельными громкими возгласами, чей-то хрипловатый голос что-то доказывал.

– Видимо пожаловало какое-то начальство, – сказал Володя. – Сейчас будут придираться насчет цен, тематики и прочего…

Антон ушел в толпу, узнать, в чем дело. Вернулся он скоро, был хмур, махал рукой, что-то шепнул Володе на ухо. Лицо последнего стало сосредоточенным и замкнутым.

– Могут и разогнать, – сказал Антон Тане.

Таня хотела спросить его о сути дела, но не успела.

Толпа разошлась, и вот уже полотна соседних художников разглядывала группа представительных мужчин. Пожилой, достаточно крепкий человек, в дорогом сером пальто и шляпе, что-то громко говорил, указывая рукою в перчатке. Его спутник – длинный и худой, что-то отмечал в блокноте. Третий – молодой, маленький, временами щелкал фотоаппаратом, то отходя, то приседая, выбирая нужный ракурс. За ними шел милиционер.

Тане стал слышен отрывок их разговора:

– … Но отражения жизни народа, как не было, так и нет. … Где трудовые подвиги рабочих? Или колхозников? Где все это? Что это за полосы и круги? А тут просто краской наляпано. Мазня какая-то! Ничего непонятно, неудобно смотреть! А вам самим не стыдно? А сколько стоит эта…? С ума сошли!

Пожилой покачал головой, поправив шляпу и весь преисполненный достоинства, двинулся дальше, одновременно махая перчаткой, что-то выговаривая длинному. Тот кивал, вздыхая и разводя руками.

Они остановились у картин Володи и Антона. Цепкий, скептический взгляд пожилого мужчины, быстро скользил по полотнам.

Длинный, опережая своего начальника, сразу набросился:

– А где трудовые будни? Где то, что понятно и близко народу?

– Откуда вы знаете, что именно понятно и близко народу? Вы сами дома у себя картины вешаете? Неужели передовиков-комбайнеров? – сказал Володя.

Длинный махнул рукой, переглянувшись

с начальником ухмылками.

– Это народу тоже понятно, – сказал Антон. – Вы спросите об этом у людей. Мы воспитываем чувство красоты, стремление к идеалу. А что касается стилей, тем, то они разные…

Длинный перебил, процедив сквозь зубы:

– В колхоз, на поле надо выезжать и видеть, как там трудятся люди.

– Но об этом уже сотни раз писали. Я предпочитаю писать о вечном…

Молчавший пожилой мужчина подал голос:

– Ну, тут, в общем-то, красиво написано. Но это же декадентство, Виктор Петрович. Буржуазный дух, упадок культуры. В работах нет реализма! Зато секс и порнография имеются, это, пожалуйста.

И он указал на портрет женщины у зеркала, сидящей полуобнаженной.

– Нет, это не пройдет. В таком виде не пройдет, ни в коем случае, – покачал головой длинный Виктор Петрович.

Антон вмешался.

– Простите, но перед вами отнюдь не порнография. Обнаженное тело писали все художники всех времен и народов, стараясь при этом передать красоту человека. Вы вспомните статуи древних греков. Вам известен Пракситель? А «Венера с зеркалом» Веласкеса? А «Маха» Гойи? Красота вдохновляет людей, их нужно воспитывать на красоте! Тогда меньше вокруг будет некрасивого и уродливого.

– Что вы мне здесь лекции о красоте читаете? – возмутился, тот, кого называли Виктором Петровичем. – Я сам все знаю. Но у вас слишком уж откровенно все изображено. В общем – то все это – буржуазные штучки!

– Не могли одетой эту барышню нарисовать? – подхватил, ухмыляясь, человек с фотоаппаратом.

– Может быть, в робе или в комбинезоне? – также иронично и едко сказал Антон. – Это была бы, по-вашему, норма приличия.

Начальник, сощурившись, сказал:

– Ничего не хочу слышать! Никаких оправданий! Голых тел не должно быть. Это развращает молодежь, падает нравственность!

Вмешался Володя:

– Да чем больше будет запретов, тем больше и будет разврата. Будут покупать непристойные, действительно антиэстетические порножурналы, начнутся всяческие отклонения. А на красоте истинной люди воспитываются, она вечна. Ведь в человеческом теле нет ничего дурного…

– Бросьте вы, – сказал начальник, явно не желая вступать в дискуссию. – Все вы мастера болтать языком. Всех вас пора уже за решетку за растление.

И повернувшись, добавил:

– Виктор Петрович, чтобы я этого больше не видел. Как хотите!

– Так что же тогда можно? – спросил Антон, с таким отчаянием в голосе, что Володя дернул его за рукав.

Таня с горечью наблюдала всю эту сцену. Преодолевая неизбежное колебание, она всей своей душой чувствовала: «Быть этого не может. Не может быть, чтобы все было плохо. Нет, наоборот, это прекрасно, удивительно! Нет, эти люди жестоко ошибаются».

В это время Володя лихорадочно доказывал главному начальнику допустимость в советском искусстве обнаженной натуры, вспоминал скульптуру Шадра, и то, что в советских изданиях, и в музеях подобное имеется, но тот, слабо отвечая, все махал пренебрежительно рукой. Собравшись было идти дальше, он остановился у последней Володиной картины, изображавшей огромное заходящее солнце, спроси цену и тут же преувеличенно громко удивился:

Поделиться с друзьями: