Птицелов

Но Орелия не находила слов, она ничего не понимала. Что за речи о замужестве с Де Виттом? Какая ерунда! Ведь он мог понять, что Де Витт ей вовсе не нравится. И она доказала свою любовь к нему, Лайэму. И несколько раз говорила, что любит его. Но он не верит ей. Почему? Она могла понять только одно: у Лайэма все больше росли гнев и недовольство, и если сначала он примирился с тем, что он — не первый ее мужчина, то потом в его душе выросло, предубеждение, и эта мысль стала для него невыносимой. Может быть, недовольство усугубляется еще и тем, что он не только любовник ее, но и работодатель? Значит, он хочет избавиться от нее? Ну что ж, она облегчит ему задачу.

— Мне кажется, мое присутствие вас раздражает, — спокойно сказала она.

— Да, пожалуй, что так! — Он хрипло засмеялся.

Она вздернула подбородок.

— Тогда я ухожу из вашей фирмы.

Она сознавала, что потеряет любимую работу и что разлука с Лайэмом разобьет ее сердце. Но другого выхода не было. Она ждала ответа.

— Ах, вы хотите уйти из фирмы? — сказал он тоном обвинителя.

— Да, так, наверное, будет лучше.

— Не скоро же вы найдете хорошую работу, уйдя от нас! — язвительно заметил он.

«Ах, так он еще позаботится, чтобы она не могла найти работу!» — Побелев от гнева, Орелия заявила:

— Работу мне уже предложили. Я буду работать у мистера Фрэнка Ллойда Райта!

— Будете работать задаром. Из этого паразита и пенни не выжмешь.

Как он разозлился! Нет, она ничего не понимает. Что ж он, не хочет, чтобы она уходила? Но остаться она не может:

— Мне незачем думать о деньгах, — ответила она не менее язвительно, — я ведь выйду замуж за Де Витта Карлтона.

Захлопнув за собой дверь кабинета так, что задребезжали оконные стекла, Орелия подбежала к своему рабочему столу, сбросила нарукавники, надела жакет, схватила сумочку и вышла из конторы с надеждой никогда в жизни не видеть больше Лайэма О'Рурка.

* * *

Ковер с завернутым в него грузом был слишком тяжел, чтобы перелезть с ним через невысокую ограду, окружавшую Городок Увеселений. Двери на ночь запирались. Пришлось приставить к изгороди деревянный помост, оставленный строительными рабочими, и сверток с грузом соскользнул на другую сторону с глухим стуком.

— Конечно, это святотатство…— прошептал он. — Но иначе нельзя было. Теперь он должен перебраться сам. Он отвел свою лошадь, запряженную в маленькую каретку, в глубь купы деревьев, окружающих территорию ярмарки, и привязал вожжи к дереву. Потом перелез по помосту через ограду и, взяв сверток, прошел по улочкам ярмарочного Старого Каира к храмовому павильону. Опустив сверток на землю, достал из кармана ключ, открыл дверь и внес в храм свою ношу. Он оставил небольшую щель, чтобы в помещение проникал лунный свет: окон в храме не было, а взять с собой фонарь побоялся.

Протащив в темноте свернутый ковер к нише, он вынул из саркофага мумию-муляж и положил ее на пол рядом со своим свертком. Затем начал разворачивать ковер, но вдруг услышал мужские голоса под дверью и весь покрылся испариной. Неужели не удастся?..

— Дверь открыта… И кто-то ходил внутри…— Ну, что ж, давай войдем, Пит! — Он узнал голоса ночных сторожей. — Или ты мумий боишься?

— Да ты что, они же не настоящие! — возмущенно отозвался Пит.

Он притаился в нише. Полуразвернутый ковер остался лежать на полу. Рядом — мумия-муляж.

В дверях появился один из сторожей. Это был огромный, гориллоподобный, со срезанным лбом и маленькими глазками Пит.

— Кто там? Лучше выходи, не то пришибу! — крикнул Пит в темноту и двинулся прямо на него, освещая фонарем себе путь.

Но в этот момент он быстро и бесшумно сумел проскользнуть в другую нишу.

— Тут что-то лежит, — пробормотал сторож, направив луч фонаря на два свертка. — О-о-о! О-о-о! — раздался пронзительный крик. — Альфи, скорее сюда! Оружие захвати! — с этими словами Пит стремительно выбежал из храма.

Он вздохнул с облегчением — боги все-таки благосклонны к нему, они позволят ему выполнить свою миссию. Он быстро уложил тело вместе с ковром в саркофаг. Уже собравшись уходить, вспомнил о мести и, достав из кармашка для часов что-то маленькое, блестящее, положил эту вещицу на ковер в угол саркофага. Потом выбежал из храма, перелез через изгородь и уехал домой.

* * *

— Немедленно откройте! — И раздался нетерпеливый стук.

Лайэм был еще в постели. Покрытый потом, он метался среди смятых простынь — ему снился какой-то дикий кошмарный сон. Он и Орелия…

— Откройте, откройте же!

Кто это? Отец? Лайэм вылез из кровати, завернувшись в простыню, и побежал к входной двери. Неистовый стук продолжался.

— Я иду, иду!

Если это отец, жаждущий поведать ему, как обернулись его дела с Федрой, то Лайэм вовсе не расположен его выслушивать. Хватит с него собственных проблем с Орелией. Проклятая упрямица! И не подумала разуверить его в своих отношениях с Карлто-ном, ускользнула от него!

Но, открыв дверь, он увидел не Сина, а двух полицейских в униформе.

— Вы — Лайэм О'Рурк? — спросил старший, направив на него свет фонаря.

— Да. В чем дело?

— Я— лейтенант Энтони Фрайго. — Он, показал удостоверение. — Вы должны поехать с нами в полицейский участок и дать показания о том, где вы провели последние несколько часов.

— Я был здесь всю ночь! — пробормотал еще сонный Лайэм. — В чем дело? Что-то случилось?

— Убийство. Вы должны следовать за нами.

Глава 17

Рассвет еще только занимался, когда Лайэма привезли в полицейский участок. В узкой темноватой комнате с серым дощатым полом стояли только стол и две простых скамьи, на одну из которых лейтенант Фрайго жестом предложил сесть Лайэму. Тот отказался и стоял, пытаясь уловить смысл реплик, которыми перебрасывались лейтенант и его помощник. Наконец Лайэм с изумлением понял, что в египетском храме на ярмарке нашли этой ночью настоящую мумию. «Конечно, этого не может быть, — подумал Лайэм, — наверное, это та мумия-муляж, в которую вделан скелет из коллекции Росситера».

Вдруг в комнату стремительно ворвался пожилой человечек в поношенном мятом костюме.

— Это правда? Ночной сторож нашел на ярмарке настоящую мумию? — Он быстро вытащил из кармана карандаш и записную книжку.

— Скорее, имена свидетелей!

— Тише, Миллер, посидите пока в сторонке, — урезонил его лейтенант Фрайго.

— Но читатели должны немедленно получить информацию! — Лайэм узнал Джереми Миллера, знаменитого репортера «Чикаго ивнинг пост». — А как же свобода печати? — вскинулся тот.

Фрайго проводил Лайэма в комнату, где собрались уже другие члены Общества: Росситер, Кэннингхэм и Мэнсфилд. Женщин не было, а Лайэм надеялся увидеть Орелию. Нелепая, безумная надежда — увидеть женщину, которая бросится к любимому человеку, узнав, что ему, возможно, угрожает опасность.

Все собрались вокруг стола, на котором лежало забинтованное льняными бинтами тело. Кроме членов Общества, был мужчина, незнакомый Лайэму, в плотной защитной накидке с прорезями для рук. Лайэм подошел к столу со смешанным чувством ужаса и любопытства; очевидно, все присутствующие испытывали то же самое. Под льняными бинтами с иероглифическими надписями угадывались формы человеческого тела.