Птичка

Мокко, с молочным шоколадом, и взбитыми сливками, и десерт пирожное Эстерхази, которое я себе позволяю очень редко. Всё это ставит передо мной улыбчивая девушка и выходит.

И вот вроде бы вернувшееся благодушие снова затапливает раздражением.

Вот зачем он так?

И если с тюльпанами, я ещё думала, что Назар просто угадал, то теперь уж понятно точно, навел справки.

Я поддаюсь гневному порыву, и, схватив телефон, набираю его номер. Он берёт через два гудка.

— Да Вик, привет, — голос сухой, деловой, и это немного меня сбивает.

Я выдыхаю.

— Назар, это конечно всё мило, но так не честно. Вероломно воровать информацию обо мне, подсовывать мне мои любимые вещи, выдавать за сюрпризы. Ты бы мог спросить, я бы тебе рассказала, что я люблю тюльпаны, и какой кофе я люблю, и когда у меня день рождения, и про цвет, и время года. Для этого люди и общаются. А ты, похоже, не представляешь уже по-другому, сразу нужно знать о человеке всё и сразу. Ну и как тебе? Всё выяснил? Не передумал? А может, есть моменты, которыми я не хочу делиться ни с кем! Это только моё. Для меня! А ты словно вор без спроса взял! — выдала на одном дыхании, вцепившись побелевшими пальцами в столешницу.

На том конце послышалась возня, и какие-то фразы, шуршание.

— Что, я не во время? — всё ещё в образе, спросила я.

— Немного, — коротко бросил он, — у меня совещание, и ты на громкой связи… была… и все мои подчинённые узнали много интересного, но всё уже хорошо, продолжай.

Я опешила от такой новости.

— Почему ты не остановил меня, и вообще…

— Хватит меня отчитывать Вик, я тебе не мальчик, — разозлился Назар.

— А ведёшь себя именно так, и прошу, давай закончим всё это.

— Что это?

— Всё это. Не надо меня очаровывать подарками, и вниманием, сюрпризами. Ничего не надо.

— Даже так? — процедил в трубку Назар. — Настолько я тебя разочаровал, что даже не достоин личного разговора. Ну что ж спасибо, что хоть не в сообщении это сказала.

Я почувствовала укол совести.

— Прости, так вышло, — уже тише добавила я.

— Всё в порядке, Птичка, я это заслужил, жаль только тебя не заслужил.

Я сглотнула ком. Почему-то почувствовав, вместо облегчения, разочарование и сожаление.

— Мне тоже жаль, — сказала напоследок и положила трубку.

Вот теперь можно поддаться на уговоры мозга и сдохнуть. Стало так паршиво, что остаток дня я провела в своём кабинете, забив на все обязанности, вяло отбиваясь от деятельных подчинённых, и сидела, зависнув в окно.

Я сожалела о поспешном решении. Причем сразу, как, только мы поговорили. Во мне просто жила обида, и жёсткий недосып. И потому что, от правильного решения не становиться так тоскливо, словно тебе кусок плоти выдрали. Правильное решение, приносит удовлетворение, даже через боль, как это было в моих прошлых отношениях. Тебе больно, но ты понимаешь, что больше никак, никуда, не за что. А здесь мне кажется, что мы ещё о стольком не успели друг другу сказать.

И на следующий день, мучимая, всё это время совестью, я вновь набираю Назара, я хочу извиниться, и чего-то ещё хочу, сама не знаю, просто надо поговорить с ним не по телефону, он прав. Хочу донести до него свои переживания, а там пусть сам решает, что делать.

Но Назар не берёт. И я тоскливо смотрю на тюльпаны, которые поселились в моей комнате, рядом с пионами. А бабочек мы выпустили, как я свои не начавшиеся отношения.

На работе встретила Фёдора, теперь очень учтивого, но так и не решилась задать не единого вопроса про Долохова, ограничилась рабочими вопросами.

А в обед Назар сам перезвонил. Я как раз закончила сверку отчётности и подумывала сходить на обед, как увидела его номер, так и не подписанный, просто цифры его запомнила, которые высветились на экране телефона. И зависла.

Раз вибрация, два вибрация.

Вытерла вспотевшую ладошку о юбку, и после третьего трепыхания трубки всё же приняла вызов.

— Да, — вышло пискляво.

Блин!

— Вика, ты звонила, у меня пропущенный от тебя, — его голос кажется мне уставшим, и вдали много шума.

— Да Назар, я звонила…

— Прости тебя плохо слышно, я сейчас в аэропорту, только, что приземлился в Москве.

— Ты улетел? — я даже не стала скрывать разочарования.

— Да, что-то случилось? — он говорил, громко перекрикивая гвалт, царивший на заднем плане.

— Нет, нет, всё нормально извини, что потревожила…

— Вика говори уже, — немного резко перебил Назар.

— Я просто хотела извиниться за вчерашнюю несдержанность, и думала встретиться и всё же поговорить…

— Поговорить, — переспросил Назар, — мы не достаточно поговорили, хочешь сказать?

Я молчала. Что тут скажешь, его самолюбие уязвлено.

— Вик, мне некогда, если у тебя всё, то мне пора, — отчеканил Назар в трубку.

— Всё, — выдохнул я и сглотнула.

— Тогда пока, — и он сбросил.

А я стояла и слушала гудки. И никак не могла прийти в себя.

Вот он настоящий Долохов, совсем, такой каким был при нашем знакомстве.

Жесткий, практичный, сухой.

Нужны ему мои извинения. Он уже и думать забыл обо мне. Это я тут совестью мучаюсь, а у человека работа, дела, его миллионерские. Я же вчера всё чётко обозначила, чего ещё спрашивается надо.

Всё Вика упустила ты свой поезд, меньше выпендриваться надо. Думала, услышит твой голос и растает.

Не растаял.

Он таких лохушек на завтрак по десять штук есть.

Вот только разъедает нутро горечь обиды. Жжет внутри. Ведь дал понять, что важна я для него, и так легко сдался. Самоустранился.

Не закрыл клетку, освобождая Птичку.

18. «Насильно мил не будешь! Или…»

Какого хрена он делает? Что с ним происходит?

Все эти вопросы Назар задаёт себе уже постфактум. Когда просит Ирину заказать ему билет на ближайший рейс, чтобы снова метнуться к ней.

Когда переносит дела, чтобы эта поездка состоялась.

Когда снова срывается, скоро собирает дорожную сумку, все, прокручивая и прокручивая в голове их последний разговор.

Она приняла решение, донесла до него его.

Что ещё?

Насильно мил не будешь!

Да немного переусердствовал, когда выяснил всё до деталей о ней, хотел удивить и цветами и мелочами всякими.

Может и зря. Птичка не прониклась. Снова стервочку включила, отчитала его прямо при всех его сотрудниках.