Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)

Из тайги сочился сырой, пахнувший прелым лиственным прахом воздух. Я чувствовал, как расширялась моя грудная клетка, и я становился сильнее от этого горьковатого, вольного запаха. Наверное, только летчики могут так остро ощущать радость от твердости земли под ногами и любить эту землю по-своему, по-особенному.

Вокруг торопливо бежали вихлявые ручейки. В лужицах дрожало и билось небо. Вот и Сафронов с Ожиговым по грязи пришлепали. Семен держал в руках красную заглушку от двигателя, а друг — шлемофон корзиночкой, будто по грибы собрался.

Протягиваю руку Ожигову:

— Спасибо, друг. Ты меня своей принципиальностью здорово выручил. Без подвесных баков буза бы получилась.

Семен покраснел, смутился.

— Момент, командир, руки грязные, — передернул он плечами, положил заглушку на землю и вытер ладони о мокрую траву.

— Рассказывай, герой, как в паре с Ильей пророком на сверхзвуке ходил, групповую слетанность отрабатывал? — рассмеялся Генка.

— Так я что, последним садился? — спросил я у него.

— Последним.

Прибежал Сидоров. На лице неизменный румянец.

— Горючки много осталось? — спросил он с ходу.

— Баки сухие, — ответил техник. — Хорошо, что на заруливание керосину хватило.

— Подвезло, — протянул Виктор, сложив в трубочку губы. — Удачливый ты мужик!

— Это вот Семен удачу ко мне на поклон привел, — похвастался я.

— Честно скажи — испугался? — лукаво щурясь, спросил Генка.

Он думал, что я совру, а я промолчал.

Домой шли втроем: Генка, Виктор и я. Миновав летное поле, мы стали переходить горбатый деревянный мосточек, переброшенный через большую канаву. И тут я увидел закутанную в бордовый плащ Наташу. Она стояла на бугорке и счастливо улыбалась.

— Я давно вас заметила, — радостно сказала жена.

— А ты чего это сюда прискакала? — спросил я.

— Не прискакала, а пришла, — поправляя сбившуюся на затылок косынку, обиделась Наташа. — Такая гроза — жутко! А вы еще летаете. Олежку к соседке отнесла, а сама сюда прибежала. А кто из вас сейчас садился?

Сидоров вопросительно, не без намека глянул на меня: дескать, и твоя жена «вмешивается во внутренние дела» — все они на одну колодку.

— Генка садился, — соврал я, не зная для чего.

— Гена — герой! — восторженно произнесла жена.

— У тебя все мужчины — герои, кроме меня. Я сверху вижу все — ты так и знай, — в шутку заметил я.

— И ты, и ты у меня — герой! Все вы, ребята, герои, — обнимая нас, затараторила Наташа.

— Чур, не всех! Чур, не всех! — снова пошутил я.

Мы шлепали по грязи между насквозь промокших деревьев. Шли и смеялись, забыв обо всем на свете. Да, не беззаботная и сытая жизнь дает человеку радость, а постоянное напряжение и заботы. А опасность? На земле о ней мы и думать перестали. Просто знаем, что есть такая вредная штука в небе, но становиться перед нею на колени никто не собирался. Такова была моя жизненная позиция, такой же она была и у Генки с Виктором. Кое-что в этой «позиции» смылила и Наташа. Не понимала ее пока Юля.

У самой большой и широкой улицы гарнизона, как ее называют «Летящей», нас догнал рядовой Могильный.

— Товарищ старший лейтенант, вас командир полка вызывает! — сообщил он.

— Это зачем? — вырвалось у меня.

Солдат вначале оторопел, даже ямочка у него на подбородке потемнела, но, тут же спохватившись, бойко ответил:

— Забыл спросить, товарищ старший лейтенант. Позвонили откуда-то. Техник велел догнать.

— Что-нибудь натворил? — заволновалась жена.

— Не всегда же я должен что-то творить, — обиженным тоном произнес я. — Не беспокойся, все в норме.

— Он за наградой пошел. За сегодняшний полет, — успокоил Наташу Сафронов.

Я побежал к штабу напрямик, по кустам синей жимолости, строя догадки: зачем я понадобился командиру? «Прокрутил» в голове прошедшие за день события, все вроде бы в пределах нормы, и «пленка» нигде не порвалась. Значит, предстояло увидеть и услышать что-то «впервые».

У входа в штаб стоял «газик» командира. Я притормозил, чтобы остыть, отдышаться, привести мысли в порядок.

Постоял с минуту перед входом в кабинет. Волнение улеглось. Перед опасностью не сробею. Рванул за никелированную дверную скобу. Смело шагнул через порог. Хлопок двери за спиной разом обрезал уверенность. Сделал шаг, набирая в грудь ветра:

— Старший лейтенант Шариков по вашему приказанию прибыл!

А командир сразу и не сказал, зачем вызывал.

— В небе-то во время грозы страшно было? — в лоб спросил он.

— Немножко, — признался я и бойко добавил: — На всякую беду страху не напасешься.

— Это верно, — подтвердил Строгонов и встал из-за стола, казалось, заполнив собой весь кабинет. — В нашем деле всякое бывает. К таким неожиданностям всегда надо быть готовым. Тут предосторожность равна храбрости. Но и у страха советов не спрашивай. Главное, к самолету надо пупком подключиться. Он выведет. Оно-то ведь как бывает. Попадешь в такую круговерть, идешь и все на свете проклинаешь, а выйдешь из нее — и тоскливо становится, вроде бы что-то важное потерял. Так ведь?

— Так, — уверенно подтвердил я. Мне было приятно, что командир угадал мое состояние и что вот и он, такой большой, взрослый, седой почти, тоже любит подобные шутки. «Но зачем же вызывал? Не для того ведь, чтобы поделиться своими соображениями насчет грозовых облаков и ощущений летчика, когда сквозь них продирается…»

Командир окончил то же самое училище, что и я. Только давно, еще до войны. Его фотокарточка до сих пор висит в училище в спортивном зале. Он был чемпионом по боксу. Представляю его на ринге! Убьет!

— Инструкцией всего не предусмотришь, — продолжал полковник. — С небом шутки плохи. Оно, так сказать, лишено чувства юмора. Напряжение и напряжение.

Все это правильно. Знает, что я шутки люблю. Но не для того же он вызывал, чтобы пошутить со мной. А зачем? Чтобы держать в напряжении?

Зазвонил телефон. Строгонов взял трубку.

— Так я его и вызвал, Иван Акимович. Он у меня в кабинете.

«Про меня речь. С замполитом разговаривает. Вот бы перехватить, подслушать. Сразу бы узнал, зачем вызвал…»

Командир положил трубку. Посмотрел на меня.

— А пригласил я вас вот зачем. Хотим поручить вам звено. Командиром назначить, вместо Сафронова. Уходит он от нас. Как, справитесь?

— Постараюсь, товарищ полковник, — сдерживая волнение, ответил я и опустил голову. И только сейчас заметил, что ботинки у меня заляпаны грязью. «В таком виде в кабинет поперся», — упрекнул я себя.

— Справлюсь, — уже увереннее подтвердил я. Первый ответ мне показался слишком скромным: командиром звена быть очень хотелось. Больно неожиданно стерлась эта жесткая грань между грезами и явью.