Пуанкаре

Основное содержание первой книги Пуанкаре составили его доклады на философском, математическом и физическом международных конгрессах 1900 года, а также некоторые его более ранние статьи. Вторая книга, выпущенная в 1905 году под названием "Ценность науки", включала в себя среди других материалов статью "Измерение времени", две статьи 1903 года — "Пространство и три его измерения", а также доклад на Международном конгрессе в Сент-Луисе. На долю этого произведения выпал такой же успех в широких читательских массах. Еще три года спустя, в 1908 году, издается третья книга ставшего уже популярным автора, которая носит название "Наука и метод". В ней продолжен рассказ об общих проблемах науки и ее последних достижениях.

"…Известность, от которой охотно отказался бы"

Нет, не правы были те, кто на заре научной деятельности Пуанкаре видел в нем только математика, или механика, или физика. Начиная с последнего десятилетия XIX века он демонстрирует свою склонность к глубокому анализу общих проблем развития точных наук. В печати появляются его статьи, в которых обсуждается происхождение тех или иных научных положений, дискутируется сущность наиболее актуальных проблем науки и дается критическая оценка наметившихся тенденций и путей преодоления трудностей, возникающих в математике, механике и физике. К этому общенаучному творчеству Пуанкаре идет от своих многообразных исследований по конкретным вопросам той или иной науки. "Математика должна помогать философу углубляться в понятие числа, пространства и времени", — пишет он. Эту его склонность уже подметили ближайшие коллеги и друзья. Вспоминая весьма общую тему доклада Пуанкаре на Международном конгрессе математиков в Цюрихе, Пикар выступил на заключительном банкете с полушутливым тостом: "…И мы имеем своих математиков-философов, и под конец века, как и в прежние эпохи, мы видим, что математика вовсю флиртует с философией. Это на благо дела, но при условии, чтобы философия была весьма терпимой и не подавляла изобретательного духа".

Неутомимый интеллект Пуанкаре и в этой новой для него области творчества поразил всех обилием интереснейших мыслей и смелых суждений, которые может себе позволить только автор, сочетающий широкий взгляд на процесс научного познания с глубоким и свободным владением идеями и методами конкретных наук. Но далеко не все его оригинальные высказывания заслужили в последующие годы всеобщее признание и одобрение, как это было с многочисленными естественнонаучными достижениями выдающегося ученого. Некоторые его взгляды были классифицированы философами-материалистами как явные заблуждения. В своем неукротимом стремлении к познанию истины Пуанкаре порой, сам того не ведая, удаляется от нее.

Обсуждая вопрос о достоверности научного знания, Пуанкаре не мог избежать тесно связанного с ним вопроса об объективности истины. Всякое познание начинается стой информации, которая получается нами через ощущения. Но человек не может передать свои ощущения другим лицам, в этом смысле ощущения субъективны. Как же тогда понимать объективность научных истин? "Ручательством в объективности обитаемого нами мира служит общность этого мира для нас и для других мыслящих существ", — утверждает Пуанкаре на страницах книги "Ценность науки". По его мнению, "что объективно, то должно быть общо многим умам и, значит, должно иметь способность передаваться от одного к другому…". Понятие объективности он сводит к понятию общезначимости, даже не касаясь вопроса о том, существует ли внешний мир как источник наших ощущений. Что находится по ту сторону ощущений — это он старается не обсуждать.

Рассматриваемая сама по себе, вне связи с внешней реальностью, общезначимость не может, конечно, привести его к объективному знанию, содержание которого не зависит ни от отдельного человека, ни от всего человечества. [55] Хотя объективной истине присущ элемент общезначимости, объективность ее к этому не сводится.

В тех случаях, когда мысль Пуанкаре все же прорывается за пределы человеческих ощущений, он говорит только о реальности отношений между вещами. "Истинные соотношения между этими реальными предметами представляют единственную реальность, которую мы могли бы постигнуть" — таково его мнение. Порой он говорит о внутренней "гармонии мира", являющейся той самой истиной, которую постигает наш разум. "Наилучшее выражение этой гармонии — это закон".

55

55] Выступая против попыток некоторых непоследовательных марксистов провести подобную же трактовку объективности в марксистскую философию, В.И. Ленин с иронией замечал, что общезначима и религия, отрицающая объективную истину.

Именно в трактовке сущности научных законов проявился совершенно новый, глубоко своеобразный взгляд Пуанкаре на научное познание. Уже в книге "Наука и гипотеза" он утверждает, что некоторые основные начала науки следует понимать как конвенции, то есть условно принятые соглашения, с помощью которых ученые выбирают конкретное теоретическое описание физических явлений среди ряда различных и одинаково возможных описаний. По убеждению Пуанкаре, эти конвенции, предписания, принимаемые учеными, должны быть взаимонепротиворечивыми и должны отражать отношения между вещами. "Эти предписания необходимы для нашей науки, которая была бы без них невозможна; они не необходимы для природы. Следует ли отсюда, что предписания эти произвольны? Нет, тогда они были бы бесплодны. Опыт сохраняет за нами нашу свободу выбора, но он руководит выбором, помогая нам распознать наиболее удобный путь". Если бы наука строилась на основе произвольных конвенций, то она "была бы бессильна. Но мы ежедневно видим, как она действует у нас на глазах. Это было бы невозможно, если бы она не давала нам познания чего-то реального…".

Один из примеров, приводимых Пуанкаре для демонстрации условности соглашений в науке, связан с определением массы Юпитера. Эту массу можно рассчитать, исходя из наблюдений за движением его спутников, из возмущений путей больших планет, вызываемых притяжением Юпитера, и из возмущений путей малых планет и астероидов. Нетрудно убедиться, что эти три способа дадут близкие между собой, но тем не менее различные величины. Опытный результат можно объяснить, положив, что во всех случаях коэффициент притяжения неодинаков. Придя к такому соглашению, легко увязать между собой данные астрономических наблюдений. Почему же этот путь считается учеными неприемлемым? Потому, что, хотя такое объяснение и согласуется с опытом, оно бесполезно усложняет всю теорию.

Сами по себе естественнонаучные конвенции еще не означают конвенционализма как философского направления и имеют только внутринаучное значение. Конвенциальность некоторых элементов научной теории, например формы математического представления физических законов, в наше время стала общепризнанной и не оспаривается пи философами, ни представителями точных наук. Но обоснованный Пуанкаре естественнонаучный конвенционализм тут же был распространен некоторыми приверженцами идеалистических взглядов на процесс познания в целом, развернут в философский конвенционализм, отрицающий объективное содержание в любых научных построениях и в науке вообще. И повод для таких идеалистических спекуляций, для извращения своей позиции давал порой сам Пуанкаре. Утверждая, что выбор той или иной формы теоретического описания среди Ряда равноправных форм производится лишь на основе «удобств», «полезности», он породил обоснованные толки о том, что ученые творят научные теории, подчиняясь своей прихоти или капризу. Построениям науки стали приписывать исключительно субъективный характер. Такое же субъективистское толкование научных положений можно найти и в отдельных высказываниях Пуанкаре, на что он был подвергнут В. И. Лениным суровой и справедливой критике. "Пуанкаре, например, вполне в духе Маха выводит законы природы — вплоть до того, что пространство имеет три измерения, — из «удобства», — пишет он в своей книге "Материализм и эмпириокритицизм". Подобные суждения авторитетнейшего ученого тут же подхватывались и широко использовались идеалистами всех мастей, что способствовало рождению его славы как основателя конвенционализма в худшем понимании этого термина.

Представители идеалистической философии всегда стремились заручиться поддержкой крупнейших ученых, подкрепить свои позиции их авторитетным мнением. Любые неопределенности и недомолвки в выступления х этих ученых они используют для того, чтобы представить их своими сторонниками в борьбе с материалистическим направлением. Об этой вероломной тактике своих противников писал В. И. Ленин: "…Идеалистические философы ловят малейшую ошибку, малейшую неясность в выражении у знаменитых естествоиспытателей, чтобы оправдать свою подновленную защиту фидеизма". Поэтому в трудах Пуанкаре по общим проблемам науки нужно строго разграничивать положения, касающиеся проблем естественнонаучного познания, и высказывания сугубо философского характера, в которых он был крайне непоследователен. С точки зрения сегодняшнего дня некоторые взгляды и суждения этого выдающегося представителя точных наук, казалось бы, свидетельствуют о его отступлении от материалистического понимания объективной истины. Но в то время, в начале нашего столетия, когда четкие и последовательные положения диалектического материализма еще не были известны подавляющей массе европейских ученых, [56] когда многие из них находились под влиянием позитивистских течений, главным образом махизма, Пуанкаре своей позицией по основным вопросам научного познания резко противостоял философам-идеалистам, проповедовавшим агностицизм и неверие в силу человеческого разума. К сожалению, не этим он был популярен среди большей части своих современников, читавших его общенаучные работы, и не на этом концентрировалось их внимание.

56

[56] Книга В.И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" вышла на русском языке в 1909 году, но западным ученым oнa стала известна значительно позднее, когда некоторые из ведущих естествоиспытателей перешли на позиции марксизма.

Беспокойства и тревоги времени, кризисные явления в науке — все это сказалось на интеллектуальном климате той переходной эпохи, усиливало настроения разочарования и неверия. Поэтому широкие круги читателей, далеких от научной деятельности, весьма избирательно воспринимали из знаменитых книг Пуанкаре именно критическую сторону его высказываний, всячески преувеличивали, гиперболизировали присутствовавший в них мотив сомнения. Если автор говорил о неизбежном падении старых физических теорий и замене их новыми, многим мерещились лишь дымящиеся «руины» поверженных научных теорий; когда он указывал на угрозу, нависшую над основными принципами науки, для многих это означало всеобщий разгром научных принципов. Толпе непосвященных нравилось видеть в выдающемся представителе естествознания вождя интеллектуального нигилизма, разрушителя всяких ценностей, созданных человеческим разумом. "Вы, с одной стороны, усомнились в официальной науке, с другой стороны, вы проникли в ее бездну. Ваш труд двойной: в математике вы создали научной истине храм, доступный редким посвященным, вашими же философскими минами вы заставили взлететь на воздух часовни, вокруг которых собираются для славословия чудес самозваной религии толпы рационалистов и свободомыслящих… — с такими словами обращается к Пуанкаре в своем публичном выступлении член Французской академии Ф. Массон. — Какое побоище производят ваши доказательства… Аксиомы, мудрость веков, становятся там, где вы прошли, только определениями, законы — только гипотезами, а гипотезам этим вы даете только временное существование…"

Общенаучные работы Пуанкаре, на страницах которых сталкиваются весьма контрастные его мысли, сводятся стоустой молвой только к одному цвету, только к одному звучанию — к всеразъедающему скептицизму. В широких дилетантских кругах, не осознавших глубоко идей автора этих работ, он знаменит приписываемой ему всеразрушающей, ничего не щадящей силой. Один из видных тогда ученых иронически заметил: "Философия Анри Пуанкаре стала популярной, что показывает, насколько она трудна, чтобы ее понять". За Пуанкаре тянется длинный шлейф «пристегнутой» к нему славы неистового ниспровергателя научных истин, не оставляющего в науке камня на камне. И эта слава немало его беспокоит. Он вынужден порой публично выступать против тенденциозного восприятия некоторых своих высказываний.