Пулеметчик

В отделы “Собрания” шел поток людей — вступать в члены, подписывать петицию и слушать агитаторов, толковавших ее содержание.

Общий порыв, сродни религиозной экзальтации, охватил питерских рабочих и мы никак не могли переломить этого настроения. Даже если нам удавалось убедить несколько человек, остальные тут же начинали стыдить “отступников” и кричать на нас, все усилия уходили, как вода в песок. Решимость была необыкновенная, случайные недоразумения гасились суровыми словами “Не время спорить!”, если кто-то спрашивал, а вдруг царь долго не выйдет, то ему отвечали, что тогда придется ждать до глубокой ночи и на такой случай просто надо взять с собой еды.

Уже к обеду стало ясно, что в шествии примут участие все отделы Собрания и что наша попытка провалилась. Вечером мы собрались на квартире путиловского инженера Петра Рутенберга, практика из эсеров, носившего усы и очки прямо как у американского президента Тедди Рузвельта.

Настроение было, прямо скажем, подавленное, в первую голову из-за собственного бессилия перед народной стихией, которая грозила смыть каждого из нас, как щепку.

Снова проскакивали малодушные мысли о том, что я сделал все, что мог, что я уже не мальчик, что у меня семья и любимая работа и надо бросать игры в революцию и просто жить. В конце концов, уехать в Штаты, денег с патентов хватит и мне и даже внукам, с Эдисоном разберемся…

Но, ммать, ребята смотрят на меня и надо держаться.

— Остановить шествие мы, очевидно, не сумеем. Поэтому давайте думать, что делать дальше.

— Полагаю, после того, как царь так или иначе примет петицию… — начал один из питерских, по виду техник или младший инженер.

Я лишь махнул рукой

— Не примет. В город уже прибывают войска, то есть власти намерены не допустить шествия, а рабочие наоборот, настроены во что бы то ни стало дойти до Зимнего дворца.

— Кровопролитие неизбежно? — поднял голову Петр.

— Думаю, да.

Вот так вот, хотел спасти миллионы, а предотвратить бойню и спасти хотя бы несколько сотен не можешь… Спасти несколько сотен… спасти…

— Товарищи, а есть среди нас медики?

Неожиданный вопрос вызвал некоторое оживление, Красин оглядел собравшихся и ответил:

— Здесь нет, но среди наших много студентов медицинских факультетов…

— Развернуть перевязочные пункты? — Савинков, как всегда, соображал быстрее прочих.

— Да. Несколько, лучше всего что-то вроде санитарных летучек за колонной каждого отдела.

— Людей найдем, нужны деньги на закупку марли, бинтов, йода и прочего, — собравшиеся оживились, почувствовав хоть какое-то дело с реальной пользой.

— Деньги — последнее, что можно сегодня жалеть. Никитич, вы отвечаете за санитарные дружины.

— А если войска нападут на наши перевязочные пункты?

— Нужен флаг Красного Креста и повязки.

— Сделаем.

— Узнайте у медиков, кто из профессоров имеет влияние в Красном Кресте, — обратился я к питерским, я завтра с утра постараюсь его убедить и уже вместе поедем, договоримся об использовании флага.

— А может, выкрасть Гапона? И запереть его где-нибудь на пару дней, а? — вдруг с надеждой предложил Рутенберг.

Все посмотрели на Бориса.

— С ним постоянно два телохранителя из рабочих, вокруг десятки людей, ночевать он наверняка будет в одном из отделов. Придется действовать силой, а коли так — без стрельбы не обойдется и будут жертвы.

Снова воцарилось тяжелое молчание. Что мы еще можем? Помощь, координация…

— Нам нужен штаб, где мы можем принимать сообщения, какая-нибудь контора, желательно с несколькими телефонами.

— Механический завод Нобеля, — тут же предложил техник и начал деловито перечислять. — Расположен на Выборгской, близко к центру. Большая контора, четыре абонента. Хозяин, Эмиль Людвигович, относится к нам с симпатией, да и завод все равно бастует, конторе делать нечего. Если с ним поговорить, он наверняка не откажет.

— Хорошо. Дальше, нам нужно подготовить две листовки от имени “Правды”.

— Почему две? — спросил кто-то из табачного дыма в глубине комнаты, где собрались курящие.

— На завтра о том, как себя вести при столкновении с войсками. При выстрелах ложиться на землю, отходить дворами и так далее. На воскресенье… — я на несколько секунд задумался, — раз уж не можем предотвратить, то должны извлечь максимальную пользу для дела. Нужно писать о том, что мы пытались остановить, ничего не вышло и потому мы считаем все произошедшее провокацией и возлагаем всю вину на самодержавие. И сворачиваем поддержку полицейских профсоюзов, как полностью дискредитированных. И призываем ко всеобщей забастовке.

— А если шествие пройдет мирно и сумеет вручить петицию? — все еще надеялся техник.

— Просто уничтожим тираж.

— Тогда нужен текст, — Савинков что-то попутно отмечал в маленьком блокноте. — Напечатаем завтра, но при такой спешке и двух листовках подряд мы засветим печатню.

— Напишу сегодня ночью, к утру, — вряд ли я на таком нервяке засну, так хоть делом займусь. — А типографию нужно будет сразу свернуть.

— Не знаю… может, даже не успеем вывезти оборудование, — Борис привычным жестом потер подбородок.

— Да черт с ним, с оборудованием, когда такие дела, главное, люди! — неожиданно громко воскликнул Петр.

— Тише, товарищ! — шикнули на него из угла. — Окна же открыты!

— Ну так давайте закроем!

— Не надо, — остановил я. — Задохнемся от табачного дыма, так что прошу всех умерить пыл.

И тут мне в голову стукнули еще две идеи.

— Коллеги инженеры и техники, а есть среди нас кто умеют пользоваться фотокамерой Кодака?

После некоторого недоумения таких в комнате нашлось двое, а с учетом всех питерских практиков — человек восемь.

— А что вы хотите фотографировать?

— Разгон шествия. И последствия. Власти наверняка наложат цензурные запреты на всю информацию о событии, нам нужно будет записать свидетельства очевидцев, а если мы к тому же сможем сделать фотографии — мы всколыхнем всю Россию и всю Европу.

— Да, это будет правильно, — поддержал Красин. — Но нужны деньги на фотоаппараты.

— Держите, — я вынул из бумажника и передал ему несколько сотенных. — Деньги вообще всегда нужны, поэтому вот еще что… Завтра надо послать гонцов к нашим известным либералам.