Пуля для императора

Интересно, мы ещё на Ольхоне или нас уже вывезли с острова? То есть я знал, конечно, что он самый большой на Байкале, но не помнил, есть ли на нём русские поселения.

Да, собственно, я и сейчас никого из местных не видел – вдоль улицы прохаживались всё те же узкоглазые китайцы, окна изб были занавешены, неуверенно гавкали собаки, никаких признаков русской власти или хотя бы намёка на её присутствие видно не было.

Хорошо, я поверю, что не в каждой деревеньке есть управление полиции, но хоть какой-нибудь староста должен быть, или как?!

Неужели эти наёмники просто оккупировали деревню? Запугали винтовками местных жителей, разогнали всех по домам, люди и нос за забор боятся высунуть! Возможно такое?

Как видите, вопросов хватало, но ответы я мог получить только там, куда меня вели. Мои строгие конвоиры остановились у самого добротного дома, ворота охраняли сразу шесть китайских солдат. Вражеский штаб?

Я был передан с рук на руки и под ружейными стволами сопровождён до крыльца. Там на пороге стоял неизвестный мне человек в тёмно-зелёном мундире простого, пехотного кроя, с револьверной кобурой на поясе, очень бледным, незагорелым лицом и коротким ёршиком соломенных волос. Голубые, почти до бесцветности, глаза пристально, с нескрываемым презрением осмотрели мою потрёпанную и усталую личность.

– Майкл Строгофф, как я понимаю, – на практически безупречном русском начал он. – Что ж, я рат приветствовать вас ф этой забытой Богом глуши. Цивилизованные люди ретко посещают эти края. Тем более приятно видеть здесь выпускника Оксфорта.

– А вы, как я понимаю, заканчивали Венский университет? – с трудом разлепив губы, бросил я.

– Берлинский. Странно, что фы спросили. Мало кто ф этой дикой стране считает меня чужеземцем. Я что-то говорю не так, проблемы с произношением, заметный акцент, та?

– Для меня – да.

– О, простите! Ф вашем досье сказано, что вы свободно владеете тремя или четырьмя европейскими языками. Это ферно?

– Ферно, – пародируя немца, нагло подтвердил я. – Vielleixht wird es praktisch um die sprache Schillers und Goethes zu sprechen? [3]

– Sie haben verschiedene aussprachen fur die briten [4] .

– Ich bin russe [5] .

3

Быть может, нам будет удобнее говорить на языке Шиллера и Гёте? (нем.)

4

У вас отличное произношение для британца. (нем.)

5

Я русский. (нем.)

– Тогда глупо говорить на тругом языке, не находите? – Мой собеседник дал отмашку, и китайцы послушно отошли в сторону. – Слетуйте за мной, Михаил Строгофф. Надеюсь, вы бутете фести себя благоразумно?

– Это был чисто риторический вопрос?

– О, та, – немец криво улыбнулся, демонстративно положив ладонь на кобуру. – Вижу, мы прекрасно понимаем труг труга. К тому же мисс Энни Челлендер явно скучает по фашему обществу…

Последние слова мгновенно разрешили все мои сомнения. Энни жива, она у них, она в плену, и, возможно, с ней плохо обращаются. То есть, если я правильно запомнил слова того человека в феске, он хотел взять девушку себе или отдать на потеху своим солдатам. Вторым номером. Первым, естественно, всегда будет он.

Кто-то, возможно, тот самый немец, не позволил ему этого! Данного факта было вполне достаточно, чтобы я, скрепя сердце, пообещал самому себе не делать глупостей и всеми силами способствовать спасению жизни рыжей англичанки. Не знаю, почему я до сих пор говорю о ней так отстранённо. Если верить сердцу, мне бы давно стоило называть её…

– Прошу фас, герр Строгофф.

Я послушно поднялся за немцем по ступенькам крыльца, прошёл в дом и был остановлен в так называемой горнице или гостиной.

Там, за широким русским столом, сидели двое мужчин. Один явный европеец, с тонкими чертами лица, высоким лбом с залысинами и длинными кудрями на затылке, одетый в яркую военную форму французской кавалерии.

Если память мне не изменяет, нечто подобное носили отряды зуавов ещё во времена Наполеоновской империи. Хотя, конечно, могу и ошибаться, всё-таки я не специалист.

Второй был китайским офицером, судя по высокомерному виду – в чине подпоручика или даже капитана, не особо разбираюсь в их знаках различия. Его круглое лицо казалось непроницаемым для любых эмоций. Казалось, что легче расшевелить ту же Белую гору.

На столе стояла простая русская еда – варёная картошка, большой котелок кислых щей, ржаной хлеб и блюдо с рыбными расстегаями. Венчала пиршество полуторалитровая бутыль мутного самогону. Я вдруг почувствовал лютый голод…

– О ля-ля, мсье Стррогоф?! Наконец-то мы иметь честь вас видеть! – француз, даже не делая попытки привстать, отсалютовал гранёным стаканом в мою сторону. – Будьте такь добрры и пррисядьте с нами. Вам выпить чуть-чуть?

Похоже, они все тут убеждены, что идеально владеют русским и никто никогда не заподозрит в них чужеземцев. Ну, для китайцев, возможно, все они действительно выглядят на одно лицо и говорят одинаково, но для любого нормального русского…

– Не имею чести быть представленным по всем правилам, мсье, но вы получили передо мной преимущество. Vous connaissez mon nom, mais moi, je ne connais pas le votre [6] .

– Ах, что за важность эти имена, – по-русски откликнулся он, хотя брови его изумлённо дрогнули.

Он явно не ожидал, что я столь свободно говорю на языке его родины.

Оксфордское образование не напрасно держит марку одного из лучших в современном мире и, надеюсь, не уронит этой заслуженной славы в обозримом будущем.

6

Вам известно моё имя, а мне ваше нет. (франц.)

– Так фы готовы фыпить с нами? – Немец развязно плюхнулся на скамью рядом с французом, кивком головы указывая мне на табурет напротив.

Я игнорировал его приглашение.

– О, вам не стоит прояфлять излишнюю самоуференность, – поморщился немецкий гость, и француз поддержал его мягким кивком головы. – Настоятельно прошу фас присесть к столу. Как это у фас принято – откушать, чем Бог послал! Ужасная дикая формулирофка, не находите? Как можно предполагать, будто бы Господу нечего телать, кроме как посылать фам что-то на стол?! Фы не находите, что у Бога может быть много иных, более важных тел?

– Я не склонен вступать в философские или теологические споры с тем, кто напал на меня и без объяснений захватил в плен ни в чём не повинную гражданку Великобритании, мисс Энни Челлендер.

– Он всегда быль так упррям? – обернулся француз, сокрушённо покачивая кудряшками. – Мсье Стррогоф, мне кажется, что вы сейчас не в томь положении, чтобы иметь диктовать какие-либо условия, неть?

Да ну вас всех к Вольтеру в потную задницу, можно подумать, я этого не знаю!

Вся моя цивилизованная английская воспитанность требовала признать сложившееся единственно возможным и следовать сообразно сложившимся обстоятельствам.