Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Шрифт:
– Умри, проклятый! – взвыл Петенька, нанося удар.
Рука, сжимавшая знамя, отлетела в сторону, и Петенька уже рванулся было, чтобы подхватить вожделенную добычу, но опоздал – прусское знамя успел схватить вахмистр. Добыча упорхнула прямо из рук! В бешенстве он едва не ударил вахмистра и лишь в самый последний момент успел остановить клинок. Однако бешенство требовало обязательного выхода, иначе грудь просто разорвалась бы. Петенька пришпорил коня и бросился вдогонку за убегающими пруссаками. После того как пало знамя, из пруссаков словно выдернули стержень, и они рассыпались. Поле размокло, и пехотинцам бежать было довольно тяжело, но кони пока могли скакать довольно резво. Петенька с налившимися кровью глазами, с пеной на губах, нагнал какого-то
А тут, видя успех кавалерии, в атаку пошли русские пехотные полки. После того как был прорван центр позиции на Зееловских высотах, прусская армия начала стремительное отступление.
Впереди на дороге в Дидерсдорф будто из ниоткуда возникла группа всадников, нещадно нахлестывавших своих коней. Они выскочили совершенно неожиданно из-за каменной стены, окружавшей горящую ферму, и оказались буквально в сотне сажен от Петеньки и его группы. Судя по мундирам, это были прусские конногвардейцы, и Петеньке даже показалось, что он видит щуплую фигурку в заношенном синем камзоле с болтающейся смешной косичкой. И действительно, до него долетел сдавленный вопль:
– Retten Sie den K"onig!
Часть пруссаков повернула навстречу русским, и закипела страшная сеча. Никто даже не успел выстрелить, в ход сразу пошли сабли. Пруссаки попытались было остановить русских, но бесполезно, они были быстро смяты. Не помогли ни выучка, ни сила, хотя каждый пруссак был на голову выше любого из русских. Трижды они пытались сомкнуть строй, и трижды русские разбрасывали их в разные стороны. На земле уже валялось несколько трупов, а Петенька окончательно превратился в исчадие ада, с ног до головы забрызганное кровью. То-то удивился бы сейчас дядюшка Василий Петрович, если бы каким-то чудом увидел племянника. Ничего не осталось ни от благовоспитанного и чуточку застенчивого юноши, впрочем, от лощеного гвардейца тоже не сохранилось совершенно ничего.
Королевский конвой растаял, точно кусок масла на раскаленной плите, и теперь стало хорошо видно, что впереди мчится совсем небольшая группа всадников, человек шесть или семь. Радостно взревев, Петенька ударил коня шпорами так, что несчастный взвизгнул, но все-таки прибавил галопа. Кто скакал рядом – Петенька не видел, да и не хотел видеть, но вроде бы кто-то из корнетов старался удержаться неподалеку. Северьян исчез бесследно, что было вполне понятно – тот еще кавалерист, да и гусары либо отстали, либо полегли в последней схватке с прусскими кавалергардами.
Бешено нахлестывая коней, противники мчались по раскисшей дороге, и расстояние между ними медленно, но неотвратимо сокращалось. Все-таки тяжеловесные кирасирские кони не предназначены для таких гонок, да и всадники на них сидели более грузные. Петенька сейчас только и успевал молиться за своего благодетеля графа Александра Ивановича, который подарил ему такого превосходного коня. Годревур стоил любых денег. Поэтому первого из пруссаков он настиг довольно быстро. Тот оглянулся через плечо, и белое лицо исказила гримаса ужаса – столь ужасен был вид русского. Оскалившись, Петенька ударил его саблей, и снова уральский булат не подвел. Чудовищный удар отрубил пруссаку руку вместе с плечом.
Следующий пруссак, какой-то совсем молоденький белокурый офицерик, которого настиг Петенька, успел еще вякнуть что-то вроде «Вир капитулирен», но отточенное лезвие вошло ему под мышку, почти не встретив сопротивления. Пруссак заверещал по-заячьи и мешком свалился с коня. Петеньке помстилось, что он еще услышал сдавленный вскрик: «Oh, du "armster Hans!» Но безумная скачка продолжалась. Следующей жертве майор разрубил голову, одновременно пришпорив несчастного коня, чтобы любой ценой догнать короля. Больше он ничего не видел, не слышал, не знал.
Теперь на Петеньку бросились сразу двое, однако, когда он взмахнул
окровавленной саблей, пруссаки, не сговариваясь, шарахнулись в стороны, пропуская его, они просто не решились схватиться с русским офицером. Впрочем, вряд ли судьба обошлась с ними лучше, Петенька услышал взрыв проклятий и лязг сабель. Мальчишки не пожелали отставать от него и схватились с врагами. Особых сомнений в исходе стычки не было, длительное бегство не способствует боевому духу, рука сама наливается свинцом, а глаз теряет меткость. И даже мысль, что сейчас на карте стоит твоя жизнь, мало что меняет – бегство есть бегство.Вот уже их разделяет не более тридцати шагов и последний конногвардеец. Он, видимо, решил попытаться спасти короля, пусть даже ценой собственной жизни, потому что бросился на Петеньку, словно пушечное ядро. Тот рванул поводья, заставив коня взвизгнуть от боли и свернуть в сторону, ведь столкновение с тяжелым битюгом даже для чистокровного англичанина ничем хорошим кончиться не могло. Одновременно майор вслепую отмахнулся саблей, начисто снеся голову коню пруссака.
Фридрих, втянув голову в плечи, даже не оглядывался, он явно мечтал лишь об одном – оказаться как можно дальше от проклятого русского, который столь безжалостно истребил весь его конвой и сейчас угрожал самому королю. И хотя конь у Петеньки был, пожалуй, получше королевского, но долгая скачка измотала его, и Петенька с ужасом увидел, что расстояние понемногу увеличивается. Казалось бы, вот он, совсем рядом, но не достанешь. В отчаянии Петенька взревел: «Halt! H"ande hoch», полностью исчерпав свои запасы немецкого.
Однако Фридрих даже не оглянулся, только пришпорил своего коня. Петенька снова взвыл и принялся охаживать своего коня саблей, понуждая нестись не только изо всех сил, но и сверх того. Но это не помогало, король уходил, медленно, мучительно медленно, но неотвратимо. Петенька пожалел, что у него не осталось пистолетов, выброшенных во время атаки прусского строя, не до того было. Да если бы даже и остались, разве получилось бы перезарядить их на полном скаку? Поэтому в полном отчаянии он сорвал ременную петлю, на которой висела его знаменитая сабля, швырнул ее вдогонку королю, уже ни на что особо не надеясь. Сначала ему показалось, что ничего не произошло. Сабля, неуклюже кувыркаясь, шлепнула королевского коня по крупу, конь неловко взбрыкнул, и сабля отлетела в сторону. Да, Петенька сумел отыграть на этом пару саженей, но что дальше?
А дальше произошло совсем неожиданное. Внезапно королевский конь жалобно заржал, начал припадать на правую заднюю ногу, резко сбросил аллюр и уже совершенно неожиданно повалился на бок, придавив всадника. Ошарашенный Петенька в запале даже пролетел мимо, но тут же остановил запаленно дышащего коня, спрыгнул на землю и опрометью бросился к Фридриху. Конь короля уже поднялся и стоял, шатаясь, поджимая ногу. Сумасшедший бросок оказался очень удачным, конь, брыкнув, порезал себе ногу, похоже, бритвенно-острое фиолетовое лезвие надрезало сухожилие, еще пара шагов – и оно порвалось. Но Петеньку сейчас это не слишком волновало. Он бросился к неподвижно лежащему королю, холодея при мысли, что Фридрих насмерть расшибся при падении, свежи в памяти были предостережения графа Петра Ивановича. Но, к огромному его облегчению, король дышал, хотя глаза его были закрыты. Судя по всему, Фридрих сильно ударился, но жизнь его была вне опасности. Петенька присел и похлопал короля по щекам. Ресницы его дернулись было, но глаза так и остались закрытыми.
Тут послышался стук копыт, и Петенька вдруг понял, что остался совершенно безоружным, даже сабля валялась где-то позади. И если это пруссаки, они его прикончат не задумываясь, так как будут уверены, что спасают короля. Он помотал головой, отгоняя подступающую к глазам муть, медленно поднялся, но голова снова закружилась, и он пошатнулся. Но это были всего лишь корнеты, двое или трое – различить уже не было сил.
– Ваше превосходительство, так это же король?! – взвизгнул кто-то из мальчишек.