Пуля на закуску

Тем временем я сделала вызов, пользуясь обычным визуальным меню, появившимся на линзах. Потом закрыла лицо хиджабом, чтобы никто не увидел, как я сама с собой разговариваю.

— Резиденция Паркса.

— Шелби? — удивилась я.

Обычно — да нет, всегда! — Альберт на звонки отвечает сам. То, что трубку берет его сиделка, — плохой признак. Черт побери, мне нужно с папой говорить!

— Жас? Твоя контора наконец-то тебя нашла?

Черт, черт, черт! Шелби, заткнись, не хочу слышать, что ты мне сейчас скажешь.

— Нет.

Долгая пауза. Потом Шелби тяжело вздохнул.

— Жас, твой отец попал в аварию. — Не дождавшись от меня ответа, он добавил: — Он жив. Но состояние критическое.

Я продолжала идти по улице, будто у меня половина головы вовсе не улетела в стратосферу и сердце тоже не лопнуло. Я не заплакала, не закричала, потому что это привлекло бы ко мне внимание, а я на работе. Вот такой я профессионал. «Слышь, Пит, когда от папиной сиделки я услышала, что он при смерти, даже глазом не моргнула. Бонус бы ты мне за это добавил, что ли?»

— Что… — получилось хрипло, пришлось прокашляться. — Что произошло?

— Он ехал на мотоцикле по улице кварталах в двух от дома, и его какая-то женщина ударила сзади. Он ей влетел в ветровое стекло, потом скатился на мостовую. К счастью, рядом оказался коп — он там кого-то остановил и вручал штрафную квитанцию, так что водителя прищучил сразу. «Скорая» была на месте через три минуты — наверное, это спасло твоему отцу жизнь.

— Но он пока в плохом состоянии?

Сочувственные интонации Шелби были мне непереносимы. Уж лучше бы бурчал, как Альберт — я бы тогда разозлилась, и мне бы не хотелось плакать.

— Он диабетик, и ему шестьдесят один год. Конечно, сейчас он лучше, чем когда я начал им заниматься, но у него множественные переломы, в том числе пара в спине, и эта пара может оказаться очень серьезной — сейчас ничего нельзя сказать, пока не спадет отек. Ну, и с почками может быть не все хорошо. Молодой здоровый парень поднялся бы быстро. У твоего отца ситуация похуже. Но он, надо сказать, такой упрямый черт, каких я в жизни не видел.

Мы оба засмеялись.

— Да и я тоже, — отозвалась я.

— Если кто-то и выберется из такой передряги, то это он, — заверил меня Шелби.

— Шелби… — я проглотила всхлип. Дыши, Жас, дыши. —Я не могу приехать. Я сейчас не в Америке.

— Мне сказали.

— Ты с Эви связался?

— Она сейчас у него в больнице.

— О'кей. Скажи ей, что я позвоню как только смогу, и попроси прощения, что меня с вами нет.

Что меня никогда с вами нет.

До самого дома я шла в каком-то ступоре. Поскольку мысли шарахались прочь, не желая оценивать положение Альберта, у меня была только одна мысль: «Кому же мне теперь позвонить? Кто мне скажет, что делать теперь, когда магулы скрадывают Вайля?»

Когда я добралась до базы, дверь была заперта. Слишком усталая, чтобы вынимать из кармана ключ, я просунула руку в дырку от филенки, отперла дверь и вошла. Кассандра и Бергман перенесли свои изыскания в гостиную, оккупировали полуторное кресло и чуть головами не стукались, шепчась над «Энкиклиосом». Хотя шарики продолжали двигаться, образуя мириады форм, проецируемые ими картинки не имели для меня смысла. Может быть, потому, что были очень малы.

Я сбросила туфли, перелезла через спинку дивана и погрузилась в подушки, отчаянно желая того утешения, которое мне больше не испытать. Все же я достала карты из кармана, прощелкала большим пальцем колоду. Тр-р-рам. Чудесный звук.

Кассандра подошла и села рядом, оставив «Энкиклиос» вертеться.

— Что случилось?

— Тебе с какой новости начать: с плохой или с худшей? Тут и Бергман обратил на меня внимание.

— Может, тебе стоит новую привычку выработать, Жас. Я слышал про шарикоподшипники…

— Не надо. Я думаю, может, лучше начать пить. Долгое молчание, пока Бергман и Кассандра пытались понять, шучу я или нет. И чего они меня все достают? Наконец Кассандра сказала:

— Рассказывай все.

Я рассказала. И когда закончила рассказ — сознаюсь, была рада, что появились консультанты. Не важно, что еще они делают для нашего задания, важно, что они не стали надо мной смеяться, когда я заплакала, рассказывая про папу, с которым я едва уживаюсь и которого люблю — потому что другого выбора нет. И они не стали возражать, когда я заявила, что эту дурацкую идею Вайля насчет обращения Ясновидицы я на корню зарублю, пусть даже при этом погибну. Что, кстати, вполне вероятно. Но они не хотели помогать мне это планировать, потому что на уме у них было другое.

— Кажется, мы нашли, как обнаруживать щит, — сказал Бергман, ткнув пальцем в сторону «Энкиклиоса» и едва скрывая нетерпение поскорее рассказать.

— Да, — поддержала его Кассандра. — И это имеет прямое отношение к твоему знакомому, этому аманхе зейе.

Мне вспомнились грустные глаза Аши, и кольнула совесть, что я лезу в его дела. Но не особенно-то и кольнула. Тот, кто мешает мне убрать сборщика, должен понимать, что я за это как-нибудь отплачу.

— Так у вас там есть что-то про эту породу? — спросила я. Кассандра кивнула:

— Он — преследователь нруугов.

— А что такое нрууг? — спросила я устало.

— Нрууг — это другой,злоупотребляющий своим Даром.

С чувством облегчения я вскинула руки вверх:

— Так все устроено! Я его нашла возле дома Зарсы. Она явно употребляет Дар во зло. И этот преследователь сам все сделает.

— Не обязательно, — возразил Бергман. — Согласно некоторым историям, что показал нам «Энкиклиос», многие преследователи нруугов ничего не делают до тех пор, пока кто-нибудь не погибнет по-настоящему. У них такой менталитет, что они не считают преступлением несовершенное деяние.

— Да, неудачно.

— Но с ним точно можно поговорить, — обнадежила меня Кассандра. — И в разговоре, — они с Бергманом переглянулись, заранее радуясь, — ты ему сможешь сказать про идею Бергмана.

— Ну, начала Кассандра, — великодушно возразил Бергман.

— Но к выводу пришел Бергман, — не сдавалась она. Я снова подняла руки:

— Так, хватит расшаркиваться. Ей-богу, даже проще было, когда вы готовы были драться. Хотя бы работали мы тогда лучше.