Пуля вместо отпуска
Шрифт:
— Мистер Джордан, я задал вам вопрос.
Крипп едва не подпрыгнул на стуле: маска спокойствия сползла с его лица.
— Вы пытаетесь запугать меня, доктор, чтобы оставить его здесь на неопределенное время? Чтобы вы могли держать его взаперти и пестовать как тепличное растение в своей оранжерее, где вы царь и бог? Но позвольте в таком случае рассказать вам о Томми Фелле. Я был знаком с ним задолго до того — да, счет идет на годы! — как вы начали отращивать и носить свои усы. Он…
— Нет, это вы позвольте мне сказать вам! — прервал Криппа Эмилсон, и то, как он холодно и с нажимом произнес это, заставило Криппа прерваться на полуслове
Эмилсон видел, что Крипп воспринимает его откровения как некий свидетель тонкого психологического трюка, с помощью которого можно прочесть чужие мысли. Эмилсон же между тем продолжал:
— Но все это находится под очень хорошим контролем, могли бы вы добавить, мистер Джордан. Если что-то и имеет место, то развивается достаточно медленно, чтобы не дать Феллу возможности держать себя в руках и оставаться в пределах нормы… Но я скажу вам другую вещь. Иногда Томас Фелл впадает в состояние депрессии, становится робким, забывчивым, и у него все валится из рук. Бывает такое?
— На моей памяти — всего лишь дважды, — ответил Крипп и вновь весь обратился в слух.
— По существу, это все, что я хотел сказать вам, — произнес Эмилсон. — И сказал лишь затем, чтобы описать истинное состояние Фелла. То, как все это представляется вам, вы уж никак бы не охарактеризовали как бзик, отклонение, не так ли? В действительности, с вашей точки зрения, такое должно скорее помогать Феллу, когда дело касается управления бизнесом? Но достаточно пустить это на самотек, Джордан, и вы увидите, что тогда случится.
Мягкие, небольшие руки Эмилсона нервно двигались, и Крипп переводил взгляд с неспокойных пальцев на усы Эмилсона и обратно. Он слушал вполуха, ибо все это имело смысл лишь наполовину, но в конце концов потерял терпение.
— Вы хотите мне сказать, что у него крыша поехала? — воскликнул он.
— Я говорю вам, что он может стать невменяемым, — тихо ответил Эмилсон.
— Можно подумать, вы открыли что-то новенькое? — Крипп уже взял себя в руки. — Любой может свихнуться!
— У этого бзика есть название, Джордж, Фелл — потенциальный маник.
— Маньяк, вы хотите сказать?
— Нет, маник. Стремительный, веселый малый, вечно шутящий, преисполненный рвения, и нет конца тому, до чего он может докатиться, и предела тому, что может натворить.
— Фелл никогда…
— Я же не утверждаю наверняка, а говорю лишь — может. У него все задатки для того, чтобы вот так просто взять и рвануть в космос, да еще и смеясь при этом. И раз уж он, закусив удила, рванет напропалую, то всем остальным лучше убраться с его пути, потому что Фелл не станет оглядываться и терять время на извинения.
Какие-то секунды они пристально смотрели друг на друга: Эмилсон — в желании убедиться, достаточно ли он сказал и ясно ли выразился, а Крипп — в надежде, что тот наконец высказался. Все, что Крипп услышал от Эмилсона, складывалось во вполне понятную картину. Крипп пытался пренебречь этим, ибо не верил еще до конца,
что происходящее — грустная реальность, но картина от этого не становилась менее яркой, а скорее наоборот. Не маньяк, как сказал Эмилсон, а маник. Нет, не тот, кто рвет и мечет, а кто, возможно, — всего лишь возможно! — еще только станет тем, кто рвет и мечет. Нет, Эмилсон сказал не так. Трудно было вспомнить дословно, как точно говорил доктор, а тут еще он заговорил опять.— Вы хотели бы сейчас увидеть его?
Крипп ничего не ответил, молча последовав за Эмилсоном из кабинета.
Опять прошли коридоры, окрашенные в пастельные тона, а затем они оказались в большом солярии. Чем не отель? Двое мужчин играли в карты за небольшим столом, а чуть дальше группа людей спорила о будущем хлопка. Что может быть заумного в карточной игре или в споре о хлопке? Никаких детских игрушек для взрослых людей, смирительных рубашек и санитаров! Доктор Эмилсон, в слаксах и гавайской рубашке, как и остальные служащие штата клиники, если таковые были в солярии, ничем не выделялись среди пациентов.
И тут Крипп заметил Фелла. Он еще никогда не видел своего босса, не облаченного в строгий деловой костюм, поэтому не усек сразу, что это Фелл. Трое мужчин вышли из ярко выкрашенного коридора. Все одетые в домашние куртки; самый представительный из них завернул шею красным шарфом, заколов концы бриллиантовой булавкой в виде подковы. Он улыбался другому мужчине, слегка сутулому, который произносил слова, словно жевал солому. Этот сутулый тоже улыбался, а тот, что шел в середине, не улыбался. У него были каштановые с проседью на висках волосы. Морщины на лбу могли бы навести на мысль, будто он усиленно размышляет о чем-то, если бы не слишком странные глаза. Необычным казалось видеть и длинные ресницы на столь суровом лице. Здоровяк зашелся оглушительным смехом, показывая золотые зубы. Сутулый тоже расхохотался.
Когда они подошли к доктору и Криппу, то остановились. Фелл выступил вперед и пожал руку Криппу.
— Рад тебя видеть, — произнес он. — Санитар покажет тебе мою комнату, — не дожидаясь ответа, сообщил Фелл. Он кивнул на здоровяка, и Крипп уставился на красный аскотский галстук [3] с бриллиантовой булавкой. Фелл посмотрел на доктора Эмилсона и сказал: — Приготовьте мне счет. Я выписываюсь.
Глава 5
3
Аскотский галстук — часть костюма, которую по традиции носит привилегированная публика на скачках в Аскоте.
Крипп вел машину, а Том Фелл сидел на заднем сиденье. Автомобиль был с откидным верхом, и, когда Крипп видел голову в зеркальце заднего вида, ему удавалось разглядеть, как от ветра шевелятся волоски на висках Фелла. В основном же была видна лишь верхушка кожаной спинки сиденья да шоссе, убегающее назад и теряющееся вдали. Фелл не попадал в поле обозрения и молчал. Присутствие босса выражалось лишь в том, что Крипп ощущал какую-то странную тяжесть в затылке и легкий холодок, время от времени пробегающий между лопатками. С наступлением темноты пустыня осталась позади, и дорога медленно начала подниматься в гору. Но по-прежнему было тепло и не проходила духота, что было не совсем обычно для местных ночей.