Пуля

— А скажите мне, голуба, как выбраться из вашего бунгало?

— Тебе у нас плохо?

— Мне у вас хорошо, вот только по голове часто бьют, а у нас душевная натура тонкая, организм слабый и нервы ни к черту. Организму крайне необходим покой в привычной обстановке.

— Хорошо, я поговорю с дядей, — пожала плечами Катя.

— А вот этого делать не стоит. Дядя у вас, Катерина, человек серьезный. И так меня подозревает в организации покушения на вас, так что добром не выпустит. На всякий случай… Кстати, а кто это вас, радость моя, пытался укокошить?

Катя смешно наморщила нос.

— Да так, придурки какие-то. Дядя у меня… бизнесмен. Наверное, конкуренты.

— Странные конкуренты какие-то, — недоверчиво протянул я. — Если уж им твой дядя насолил, в него и надо было стрелять. Ты-то причем?

— Не знаю, — отрезала Катя. — Чего это ты расспрашиваешь?

Я тяжело вздохнул.

— Да просто так. Ты вот тоже нервничаешь. Так зачем мне мозолить вам глаза? Давай я слиняю по-тихому, без забот и проблем.

Катя хитро сощурилась.

— А вдруг дядя прав? Может, ты и есть злодей?

— Может, — согласился я, подумав про себя, что девочка обладает поразительной интуицией. — Только я тогда бы преспокойно уехал и оставил тебя на расправу лютую купцам чужеземным, а не прыгал бы под пули с воплями команчей.

Катя еще раз пожала плечами.

— Ну, не могу я здесь. Не люблю, когда мне в спину дышат, нервирует это меня. Выведи меня за ворота, а я уж сам доберусь.

— У тебя машины больше нет, — напомнила Катя.

— Да черт с ней, она пять сотен стоила, переживу. Здесь бог знает, какие дела закручиваются, а я не Александр Матросов на амбразуры бросаться.

Катя обиженно хлюпнула носом, слегка наиграно, но в целом вполне достойно. Если бы за пазухой у меня не было спрятано камня, то купился бы как лох.

— Значит, больше ты меня спасать не будешь?

— Буду, — пообещал я, повалив ее на спину, — всегда буду. Только не здесь. В каменных джунглях я чувствую себя Бэтмэном. Давай удерем?

— Странные у тебя глаза, — сказала Катя. — Змей прав был.

— Какой такой Змей?

— Начальник службы безопасности, — ответила Катя. — Я тоже заметила сейчас.

— Что?

— Ну… — закатила она глазки, — ты сам по себе, а глаза сами по себе. Я как-то книжку читала, про маньяков. Ну, там Чикатило всякие и их истории. И вот там была история про какого-то американского маньяка, Фишера, кажется. Его еще называли "убийцей с лазерным взглядом". Вот теперь я поняла, что значит это определение.

— Спасибо, блин, большое! Вот сейчас я над тобой надругаюсь, а потом покромсаю в мелкий винегрет и съем.

— Да уж, пожалуйста, надругайся, — мяукнула Катя и свернулась калачиком. — Так, как в прошлый раз. Я даже не буду против.

— Ты меня выведешь? — тихо и серьезно спросил я. Катя подняла голову и вздохнула.

— Выведу. Ох, и взгреют меня. Мы на осадном положении, так что выбираться будет тяжело. У тебя размер какой?

— Чего?

— Обуви. Не побежишь же ты в тапочках?

— Тридцать восьмой. Но если надо, я могу и в тапках и босиком.

— Тридцать восьмой? В первый раз слышу, чтобы у парня был такой размер ноги. И где я тебе такую обувь возьму? Твоя развалилась, когда мы тебя втаскивали внутрь. Ты ее, падая, совсем порвал.

— Шлепанцы резиновые пойдут, — сказал я. — Шлепанцы пляжные в вашем дворце имеются?

— Найду. Где-то у бассейна валяются. Дядя охрану усилил. Не знаю, получится ли, но я что-нибудь придумаю.

Катя поднялась и упорхнула, оставив за собой шлейф сладковатых духов и горячего запаха напеченной солнцем кожи. Я лег на спину, раскинул руки и уставился в потолок. В голове было восхитительно пусто, как в барабане.

— Не нравится он мне, — упрямо произнес Змей, холодно глядя в глаза Тимофею Захарову.

— Чем? — осведомился босс, потягивая из высокого бокала пиво. Пена уже не лилась через край. Напиток был приятно прохладным, в самый раз в такой душный день. Кондиционер сломался вчера. Из-за этой суматохи с покушением никто не удосужился его починить. Захаров восседал на кожаном диванчике, положив ноги на круглый журнальный столик из толстого стекла. Змей, облаченный в ярко-синюю рубашку и черные брюки, стоял напротив, сунув руки в карманы. Фигура его была напряженной. Чисто выбритый череп блестел и лоснился от выступившего пота.

— Не знаю. Я отправлю ребят проверить его. То, что его не опознали ребята Большого, еще ни о чем не говорит. Гога хоть и дуб дубом, но у него вполне могло хватить мозгов нанять человека со стороны. Если же парень человек Бека, то тем более они могли его не знать. А еще доктор сказал, что у него плохо залеченная травма головы. Спрашивается — откуда?

— А версию, что этот… как его…

— Всеволод Рындин. Во всяком случае, так написано в его правах. Мы нашли их в его кармане, пока он был без сознания. Выдали их не у нас. Мы сделали запрос, но пока это придет…

— Всеволод… человек вообще случайный и ни к Беку, ни к Большому отношения не имеет?

— Допускаю, но в сложившейся ситуации выпускать его из вида не могу себе позволить. Мне не нравится, что в городе началась война. Мне не нравится, что неизвестный стрелок убирает людей из обеих группировок. И мне не нравится, что этот Всеволод появился в нужном месте в нужное время.

— Больше всего мне не нравится, что Большой приказал убрать Катю. Правда, Гога это отрицает. Говорит, что ребятки сами решили поискать справедливости, а его братки подтвердили, что эти придурки были явно отмороженными. Гога сам их пришил, так что я могу допустить, что он говорит правду. Но мне очень не нравится теперешнее положение дел. Как-то быстро все началось и непонятно из-за чего. Ты уверен, что киллер, убирающий людей в обеих группировках, один и тот же человек?

— Не совсем. Батона положили грамотно, а он не подпустил бы к себе близко ни одного человека, тем более со спины. На Большого, как считают его ребята, покушался какой-то неудачник, так и не убивший ни Гогу, ни одного из его людей. Это меня и тревожит.

— То есть?

— Я разговаривал с Мефистофелем, спецом из команды Большого. Он говорит странные вещи. Для неудачника, пули слишком кучно легли, а ведь киллер стрелял с мотоцикла по движущейся мишени. Причем в него палили ребята Большого и ни разу не попали. Для простого бойца слишком сложно. И, если мне будет позволено сравнение, слишком театрально.