Пушки царя Иоганна

— И что?

— А то, что всего гусарских хоругвей в войске королевича — двенадцать! И если бы ты с рейтарами от пехоты оторвался, то они бы вас тут и растоптали. Понимаешь?

— И что же теперь?

— А ничего, Ходкевич с Владиславом, тоже не дураки. И под пушечные залпы свою лучшую конницу так и не подставили… до последней атаки. И вот тут получили по полной! А, кроме того, их пехота, да казаки, да пушкари сегодня так получили, что еще пара таких сражений, и у королевича войска совсем не останется.

— Эдак мы с ними до Рождества ратиться будем, — пробурчал успокоившийся Вельяминов.

— Лишь бы не до цыганской пасхи, — засмеялся я. — Пойми ты, дружище, у поляков войска — как у дурака махорки! А вот нам новую армию в ближайшее время не собрать. Но вот желания деньги тратить на королевича у сейма нет. Так что если мы Владислава отобьем и войско сохраним, то поляки никуда ни денутся и пойдут на мир.

— Ты думаешь?

— Знаю! Причем, любая передышка нам на пользу, потому как речь Посполитая какая была, такая и останется, а вот мы с каждым мирным годом будем сильнее.

— Все же хотелось побыстрее ляхов побить.

— Побьем, дай срок! К тому же еще не вечер.

— Это ты про что?

— Да так, Никита, погода нынче хорошая и ночь должна быть безлунная…

— Ого, а это что? — Удивленно воскликнул Никита, глядя на четыре большие пушки, стоящих посреди нашего лагеря под охраной довольно потрепанных драгун.

— А я почему знаю, чего Федька Панин учудил, пока мы с тобой с гетманом переведывались! Ты у него лучше спроси.

— Подожди, так это все ты затеял, что бы пушки у ляхов отнять?

— Да господь с тобой Никитушка! Я ему велел их просто и без затей подорвать, а уж то, что он их сюда притащит и представить себе не мог. Я же не ясновидящий!

— Эва как! — удивленно покрутил головой окольничий, разглядывая пушки, и спохватился, только когда царь исчез в своем шатре.

Досадуя, что не успел спросить у государя, что такое махорка и отчего ее много у дураков, Вельяминов пошел к себе. Надо было привести себя в порядок и хоть немного отдохнуть. Мало ли что имел в виду царь, когда говорил о безлунной ночи.

Тем временем, день клонился к вечеру. Ратники, которым посчастливилось вернуться из боя целыми и невредимыми, поужинали и занимались своими делами. Одни чистили свои пищали или мушкеты, другие чинили поврежденные днем доспехи, третьи негромко переговаривались, вспоминая перипетии боя, а самые умные завалились спать, пока есть такая возможность. Те же, кто сегодня не вступал в бой, отправились на поле брани подбирать своих погибших, чтобы погрести их согласно христианского обычая. Впрочем, на самом поле русских полегло не так много, ибо они сегодня в основном оборонялись и главные потери случились на редутах. Тем не менее, и тех немногих надо было собрать, и импровизированные похоронные команды принялись за дело. Время от времени среди покойников попадались и еще живые, но для большинства из них это была лишь отсрочка приговора. Как раз на такой случай с похоронщиками на поле боя отправились священники, дававшие последнее утешение тем немногим кого еще не забрала смерть, но вряд ли могли помочь враги. Увязался с ними и чернобородый стрелец Семен. В правду сказать, нога его еще не совсем зажила, но мысль о том, что совсем рядом лежат убитые ляхи, у которых могут быть при себе ценности, не давала его душе покоя. При первой же удачной возможности он отстал от своих товарищей, и, морщась от боли, пополз в поисках добычи. Дело осложнялось тем, что поляки тоже собирали своих покойников, но у них погибших было много и находились они по всему полю, так что пока Семену удавалось избегать встречи с ними. Поначалу ему не слишком везло, павшие попадались все больше небогатые, в простом платье. Богато изукрашенного оружия ему тоже не встречалось, но алчный стрелец не унывал. Наконец и ему улыбнулось счастье — придавленный конем шляхтич в роскошном одеянии. Жупан его, впрочем, был весь залит кровью, но предприимчивый Семен быстро срезал с него серебряные пуговицы, отстегнул наборный пояс с саблей богато изукрашенной золотою насечкой. Затем распахнув верхнюю одежду, он собрался было обшарить покойника, но в этот момент тот неожиданно ожил и застонал.

— Чтобы тебя черти взяли, латинская морда! — Выругался испугавшийся стрелец, и хотел было бежать, но раненый остановил его.

— Помоги! — прошептал он еле слышно.

— Еще я католикам не помогал, — пробурчал Семен.

— Я православный, — еле слышно возразил ему шляхтич.

— И что с того? Видал я как вы наши храмы грабили, не жалели ни святых даров, ни чудотворных икон.

— Помоги мне, — не слушая его, продолжал раненый. — Не бросай здесь умирать без святого причастия!

Услышав эти слова, Семен невольно остановился. Бросать умирающего православного, хоть и врага было немного совестно. Однако попадаться его товарищам, да еще за таким неблаговидным делом, каким он занимался, тоже не хотелось. "Чего я тебя сразу не придушил", — с досадой подумал стрелец.

— Не бросай меня, — снова повторил шляхтич, — я богат. Не дашь пропасть моей душе без покаяния, тысячу червонных не пожалею!

Пока чернобородый Семен пытался представить себе, сколько это в рублях, послышались шаги и к ним из темноты подошел какой-то человек.

— Во имя отца и сына и духа святаго, — произнес он густым басом, по которому стрелец сразу узнал отца Василия.

— Аминь?

— Что тут у тебя, чадо?

— Да вот батюшка, пораненного нашел, говорит православный, хоть и лях.

— Бывает и такое, — вздохнул священник, — должно литвин. Последние видно времена настали, коли православные друг другу кровь проливают. Давай ка, чадо, вытащим его из-под коня. Так и быть, исповедаю его, хоть и враг. Не пропадать же душе христианской.

Однако не успели они взяться хорошенько за лошадь, их тут же окружили какие-то люди и, направив на них пистолеты, приказали стоять.

— Эй, подайте огня, — громко крикнул старший из них.

Осветив Семена и отца Василия, литвинский шляхтич присвистнул.

— Ого, какое зрелище, батюшка и стрелец покойников грабят.

— Грех тебе так говорить, — кротко отозвался священник, — ваш раненый просил последнего успокоения. Я не мог ему отказать.

— Раненый?

— Был жив покуда, — испугано затараторил Семен, — грит не дай душе уйти без покаяния, тысячу червонных не пожалею!

Однако тот не слушал его, а осветив принесенным факелом раненого, тут же засуетился, приказал слугам стащить павшую лошадь, а затем прижал его к своей груди.

— Николай, мальчик мой, я уж не чаял тебя найти!

Затем, спохватившись, приказал сделать из копий и плаща носилки и велел слугам уложить молодого человека. Пока те суетились, он испытующе посмотрел на отца Василия.

— Батюшка, возможно мой племянник выживет, но может случиться так что господь заберет его душу.

— Все в руках божих.

— Аминь! Однако он не единственный кто принадлежит к греческой вере, и кто нуждается сейчас в последнем утешении. Не согласитесь ли вы пройти с нами? Честью своей клянусь, по совершении всех треб, вас отпустят обратно, не причинив никакой обиды.

— У вас нет священников?

— Были, — поморщился шляхтич, — только этот проклятый ксендз Калиновский, не давал им никакого житья своими вечными придирками и они покинули нас. Ей богу, когда-нибудь я прибью этого ренегата, но сейчас речь не об этом. Идя в поход, мы не думали, что останемся без священников, а местные будут бежать от нас, как черт от ладана… простите, святой отец, вырвалось!