Пушки и колокола

За заботами полдня пролетело, а там и мелодичный звон била известил об обедне. Доходяги, закинув лопаты на плечи, направились к дому благодетеля.

– Ох, и мать! – всполошился тот, вдруг вспомнив, что про кормежку и забыл распорядиться-то.

– Цего словесами хулись? – нахмурился Никодим.

– Да про обед запамятовал! – выругался пенсионер. – Пироги, что ли, остались?

– А цто тепе пилохи? Вон, зенка-то смекалиста, узе и слатила все непось!

– Да не просил вроде ее.

– А и увитим.

Прибавив ходу, товарищи буквально вбежали во двор Николиного дома, где уже вовсю хлопотала Аленка. На вытащенном из комнаты столе пыхтели несколько чугунков, а длинная цепочка оборванцев выстроилась к емкостям в ожидании своей очереди.

– Гляти-ка, Охалины! – оскалился Милован, увидав убежавших от работ. – Ох, я вас! – замахнулся было гончар.

– Не замай пока, – остановил его Булыцкий.

– Далмоеты!

– Не суди. Всему время свое.

А очередь между тем двигалась. Собравшись вокруг столов с горячим, нищие, ловко орудуя ложками, прямо из общих чанов жадно хлебали сготовленные под наставления Алены каши. Насытившись, они отходили прочь, уступая места следующим партиям работников.

– Твои-то где? – поинтересовался пенсионер.

– Да вон, – кивком указал тот на женщину с несколькими детьми, сгрудившихся в кучку, чтобы согреться.

– А где я их видеть мог? – поглядев в сторону семьи, призадумался пожилой человек.

– А мне почем знать-то?

– Звать-то как?

– Офтафка. Фдовица, – упреждая вопрос товарища, пояснил гончар. – Муша пли нашествии Тохтамышевом потеляла.

– Осташка? – призадумался трудовик. – Осташка… Погоди! А не Калиной мужа-то бывшего звали?!

– А Бох ехо снает-то. Оно жизнь прошлая, что сума за спиной, – не заметив, как вздрогнул его собеседник, просто отвечал Никодим. – Утафить все шелаешь, а она и насат утяхивает. А как остафил, так и фпелед идти оно сноловистей.

– Чего-чего? – Булыцкий тяжело встряхнул головой.

– Того, цто былое кануло ф Лету, и не самай. Оно фпойкойней буде.

– Мудрено как, да только попусту.

– Цехо это?!

– А того, что мне мое прошлое, так то – для княжества Московского и грядущее. И как прикажешь быть здесь, а?

– Ох и неплостые ты фопросы садаесь, Никола, – на пару минут задумавшись, негромко отвечал мужик. – Я тепе вот цто скафу; пло тебя уш вон гофолено столько. Мол, и посланник поший, и цуть ли не спаситель… Не знал кабы я тепя, так ше тумал пы. Та фишу, цто мушик ты доблый по пломыслу пошьему сдесь окасафшийся. Латный, та в воле своей и фере – непопетимый; хоть пы и целес поль, а все отно, цто утумал, так то и ладись. Я пы не стюшил, а ты – клемень! Снай сепе, тело плагое тволись.

– Спасибо тебе, Никодим.

– Пох с топой, Никола.

– У тебя, поди, дом-то уже готов? – резко сменил тему пришелец.

– С Пошьей помошью, да твоими руплями, – неумело улыбнулся в ответ мужик.

– Продай!

– Цехо?

– Продай, говорю, мне. Зиму у меня досидишь, а по весне новый тебе отстроим.

– На цто тепе?!

– Казарму устроить для бедолаг, – Булыцкий кивком указал на разбредающихся по своим участкам нищих.

– Так и фсех не прислеешь! Кута фсех в отин-то том?!

– Всяко лучше, чем на улице.

– Луцсе, – с готовностью согласился гончар. – И цто, садалма колмить будес?

– Отчего задарма? Дело найду. Так, чтобы и польза, и во славу Божью.

– Ох, Никола, – покачал головой его собеседник. – Поху отному ведомо, цто там на уме у тебя… Сам бы не снал какофо это; нисенстфофать, ни в зизнь бы не сохласился!

– Так, значит, по рукам?

– А Аленка? Она не путет тохо?!

– Не будет. А если и удумает, тебе какая забота?

– Мошь, я не отин плибуту. Мошь, с папой та титями.

– По рукам? – настойчиво повторил пенсионер.

– А и пес тепя ешь! По лукам!

– Вот и славно. Сколько за дом хочешь свой?

– Ты цего, Никола? Пелены опъелся?! И том постлоить, и тенех тать. Не фосьму! И не плоси даше!

– Рублей возьмешь, да потом вернешь, как дом отстроим. Я тоже не вечный, – продолжил пришелец, жестом останавливая товарища. – Не дай Бог чего случись со мной, так и ты и без денег, и без дома, да еще и с женкой с мальцами.

– Селебло оно, Никола, луки шшет, – задумчиво протянул мастеровой. – Фсю шисть и не фитывал, так и нецехо. От хлеха потале… Ты, са меня есели так латеешь, луцсе сфиток напиши: мол, лабу пожьему Никодиму в слуцае, коли Пог дусу мою пессмелтную плипелет, фытать семь луплей. И мне – лат; селебло луки шечь не путет, и тепе – о людинах тосата не фосьмет, – еще чуть помявшись, кивнул Никодим.

– Вот и ладно, – усмехнулся трудовик. – Пойдем поглядим, как там работники наши.

– Посли.

До самого ужина бродили они с Никодимом по переулкам, наблюдая за работягами, да дивясь произошедшим метаморфозам. Если до обеда все, кроме изначально отколовшихся, одинаково рьяно работали лопатами, то теперь кто-то просто утек. Кто-то, расслабившись и забыв про все на свете, вел неторопливые беседы со знакомцами. Кто-то же, напротив, с утроенной энергией разбрасывал снег, рассчитывая закончить как можно раньше. Тут, кстати, приметили несколько человек, ранее убежавших или вообще с утра не принимавших участия в работах. Такие теперь, либо сменив кого-то, либо вооружившись досками или еще какими-то там немыслимыми инструментами, раскидывали снег наравне со всеми.

– Ну, каково? – заприметив уже знакомых Охалиных, прилежно трудящихся на делянке, ранее занятой другими, усмехнулся учитель.

– Ох, цудеса.

– Приглядывай да запоминай. Мне сейчас самые усердные нужны да крепкие.

– Мнохо нушно-то?!

– Да хотя бы человек двадцать.

– Тватцать? – от Булыцкого знакомый со счетом мужик призадумался. – Путут тебе уселтные.

– Вот и слава Богу.

На том и закончился тот разговор, после которого Никодим остался выполнять просьбу товарища, а трудовик умахнул хлопотать по размещению работников.

Дом Никодима располагался крайне удачно: на том берегу Москвы-реки, с приличным куском земли (тоже, кстати, подарок Дмитрия Ивановича. Не пожалел, как узнал, откуда такая нужная сейчас плинфа, да расщедрился). А еще, по совету Николая Сергеевича, Донской, монополизировав производство строительного материала, жалованье назначил и Булыцкому, и Никодиму. Тут, правда, слукавил немного пенсионер и решил не посвящать в секрет тот мастерового своего, но, лишь дождавшись выплаты, огорошить товарища, буквально осыпав его денежным дождем. Ведь, по прикидкам трудовика, там никак не меньше рублей шести на двоих выйти должно было.