Пушки и колокола

– Лис он знатный, – задумчиво пробасил правитель, глядя прямо перед собой. – И титул князя Великого Литовского получил, и про православие поет, и в гонцах – брата, пусть и двоюродного.

– А чего мудреного? – пожал плечами Владимир Андреевич. – С тевтонами вон как сцепились! Ему бы Бога благодарить за брата своего – Витовта, что хоть и предан уже Ягайлой не единожды, а тот все одно: рядом.

– Им по одному нынче никак нельзя, – помотал головой учитель. – И на того, и на другого у тевтонов – обида большая. По одному – сожрут. Парой им всяко сподручней; разумеют оба то, хоть и собачатся.

– Ну, что говорил-то, – выслушав обоих, усмехнулся Дмитрий Иванович. – Не с лихом идет. Видать, братец ему уже – поперек горла, вот и ищет союзничка, чтобы руками его Витовта удушить. А паче – самим тевтонам из-за спины широкой вызов бросить. Аспид! – решительно подытожил Донской. – Аспид, хоть и над землями православными властен.

– Хоть и родственник, а православным с латинянами, а тем паче – с язычниками дороги разные, – твердо добавил Киприан.

– Ягайло – тот грех, а не родственник. Мошна – владыка его, но не совесть. Такого приблизить, что змея на груди пригреть. Хоть и Великий князь Литовский, а все одно, – Дмитрий Иванович отрицательно помотал головой. – Витовт ему под стать, да понадежней будет уже в том, что хитрости в нем нет ягайловской. С ним бы союз вершить.

– С латинянами, а паче язычниками союз вершить – грех великий, – упрямо повторил Киприан. – И с Иудой дела творить – грех! – От упоминания про последнего Николай Сергеевич невольно вздрогнул, да так, что это не укрылось от взглядов спорящих, впрочем, растолковано это было совсем иначе. – Вон, и Николу в дрожь бросило, едва только про грех такой услыхал!

– А ты, владыка, за труд не сочти, да крести тех, кто придет, – усмехнулся Дмитрий Иванович. – В Белокаменную родственничков пригласим, а там и таинство. А мож, за тем и идут?

– Грех то! Предательство! Сначала с латинянами заигрывать, а потом – к православным в ноги падать! Вон, и змеи те же самые едут, что с тевтонцами спелись, да потом и предали их!

– Предупрежден заранее, так и все одно, что с дружиной верной за спиною, – спокойно отвечал правитель. – С помощью божьей яд гада против него же и направим. Да и где ты грех увидал, владыка? – продолжал Донской. – Вон и Русь поперву языческой была, и Рим.

– А то, что по доброй воле крест меняя, сгинешь в дороге, искусам поддавшись! Сего дня так желаю – латинянин, завтра что случись – православный! А дальше как?! Снова чего не так вывернись, и опять крест менять?!

– А ты, Никола, что скажешь? – Все трое в упор поглядели на молчавшего до этого пенсионера.

– Прав ты, Дмитрий Иванович, – аккуратно подбирая слова, начал преподаватель. – Лисы они все. И так и сяк крутить будут друг другом, особенно Витовт с Ягайлой, своего добиваясь. И ты прав, – переведя взгляд на Киприана, продолжал пожилой человек. – Сменит Витовт веру. Сначала латинянин, потом – православный, после снова латинянин, хоть и по воле брата, – следя за реакцией мужчин, продолжал он. – И Ягайло в латиняне так же уйдет, на корону польскую покусившись, да обещание в жены взять дочь Великого князя Московского. А и не правы в то же время самое… – обдумывая каждое свое слово, продолжал учитель. – Князьями они крепкими будут, да уделы свои поднимут, да память о себе добрую оставят. Витовт, Ягайло… – задумчиво проговорил учитель, словно бы на самом деле выбирая между двумя огнями. – Витовт – груб, Ягайло – изворотлив. Оба змеи, да кто нынче без греха-то? Витовт союзник вернее, как оно мне сдается…

– Так, говоришь, – пристально, словно испытывающе, в упор глядя на пенсионера, с нажимом отвечал Киприан, – Витовт покровителей менять будет.

– А то, что из одного в другой метаться лагерь будет, – выдержав этот взгляд, спокойно отвечал Николай Сергеевич, – так от того все, что и за земли свои, и за власть радеть будет; так, чтобы и от соседа не зависеть, и крепко стоять, и княжества новые присоединять. В той истории, что мне ведомо, Софью должен выдать за Василия Дмитриевича. Так то – через семь лет. Так то – если бы историю не переиначили. А теперь – и не ведаю, как оно там вывернется.

– Силен, говоришь, да крепок князь, – усмехнулся Дмитрий Иванович. – Да о своей суме беспокоен, да без хитрости лисьей? Коли все речь о нем такую ведут, знать, и вправду хорош, – Булыцкий утвердительно кивнул. – А Ягайлу одолеет?

– О своем каждый наделе печься будет, – подумав, отвечал пришелец. – Ягайло – король польский, Витовт – Великий князь Литовский.

– А после Витовта кто?

– После него, – задумавшись, замолчал учитель, – Свидригайло.

– А тот как?

– Тот за православие будет горой.

– Так, стало быть, православным Великому княжеству Литовскому суждено?

– В латинянство свернет, – снова помотал головой Николай Сергеевич. – Сигизмунд после придет.

– Гонец, что ли?!!

– Он самый…

– И что Сигизмунд?! – продолжал допрос Дмитрий Донской.

– Тот… – Николай Сергеевич задумался, вспоминая, что там ему известно. – Послушен, верен… За католичество будет стоять. Ягайлы холоп. Вот и все, – еще чуть подумав, закончил Николай Сергеевич.

– А чего раньше про все то не сказал-то, а? – угрожающе насупился Дмитрий Иванович. – Чего таил-то?

– Да ничего я не таил, – учитель устало пожал плечами. – Ты вон все больше о Тохтамыше пекся, вот я про него, да Орду тебе… Да и с диковинами маета; вот и не до того было. Ты, князь, прости, – чуть подумав, вздохнул пришелец, – мож, и надо было нам с тобою сесть, да все, что творилось, упомнить. А мож, и нет. Шибко оно все теперь попеременилось. Мож, что правда там, у меня, так нынче – и ложь.

Дмитрий Иванович удовлетворенно кивнул, переводя взгляд на священнослужителя.

– Вот чего, владыка, – негромко, но твердо начал князь. – Крестить надо их всех. И крестить в Москве. За Ягайлу – старшую мою выдать, дабы землями общими уже не князья буйные, – сам себе хозяин, – правили, но потомок общий владел. Крестить да поддерживать родственников православных так, чтобы и мысли не было о латинянстве!

– Погоди, князь, – попытался остановить его брат. – А берешь не много на себя, а? А с боярами потолковать, а? А как гвалт подымут?

– Кому поднимать-то? – оскалился Дмитрий Иванович. – Самые лихие головы в сечах сложили! Тех, кто верность свою уже не единожды доказывали, к себе приблизил. А остальным мы языки поукоротили! Кто теперь хоть и слово поперек князю Московскому и всея Руси?! [50] Я теперь – указ! Нынче – сила, а как с Ягайло на пару выйдем, так и вдвойне. Он-то не просто пожаловал! Ему от меня лавры надобны князя, Тохтамыша разбившего, да в усобице помощь! Брата удавить да правителем сделаться. Только – кукиш! По моим правилам сыграем! Коли предать решит, так и Витовта оберну супротив него, да все равно по-своему все сотворю! Коли нет – то и слава Богу, и внук мой да Ягайлы правителем Руси Великой будет!

50

В реальной истории это лишь отчасти так. С одной стороны, Дмитрий Иванович Донской лишь заложил основы для дальнейшего развития самодержавия на Руси, упразднив практику тысяцких. Также титул Великого князя Московского перешел к его старшему сыну, а не к Андрею Храброму. При этом, по завещанию Донского, после смерти Василия Дмитриевича власть должна была перейти не к сыну последнего, а к его брату, что явилось причиной Смутного времени. С другой – годы правления Дмитрия Ивановича Донского называют Золотым веком боярства на Руси. Именно бояре Дмитрия Донского стали основоположниками многих великих русских родов. Первым князем, себя назвавшим Великий князь всея Руси, был Иван Грозный.

Все, ежели как Никола сказал, то и дать власть ему княжество великое творить! А пока – своими землями беспокоиться, да Свидригайло поддерживать, да Сигизмунда на княжение готовить! Сам же гонец наш речь держал, – усмехнувшись, продолжал тот, – отрокам дела отцов и далее вести. А ежели отцы одно дело творят? И отроки если с малолетства вместе?! – распаляясь все больше и больше, вещал московский князь, и, глядя на него, даже и сам Булыцкий перепугался, в очередной раз поняв, какую историю, сам того не ведая, учудить ухитрился. А поняв, еще тверже решил для себя: университет нужен вон, правителей чтобы будущих готовить людьми мудрыми, толковыми да образованными. А раз так, то еще надобно с Киприаном говорить. Ему-то от университета такого – своя радость, очки зарабатывать перед Богом, пастырей готовя. Вот только с момента последнего разговора времени утекло – будь здоров, а воз и ныне там. Хотя вроде и собираются посольство великое в Царьград отправлять.