Пушки и колокола

– А и не ищу! – неожиданно дерзко даже для самого себя бросил в ответ Булыцкий. – Дело молча свое делаю и не спрашиваю ничего в ответ!

– Дело, говоришь, свое!!! – сорвавшись, проорал Дмитрий Иванович, но тут же согнулся, давя очередной приступ кашля. – Да уйди ты!!! – оттолкнул он бросившегося на помощь пенсионера. – Кто мне Ваську не сгубил чуть, – сквозь кашель прохрипел Донской, – на озере Плещеевом с лодьями своими окаянными?!! – Не в силах говорить более, муж снова зашелся в натужном кашле, однако в этот раз пришелец остался безучастным. Более того, подойдя вплотную к задыхающемуся в приступе правителю, тот вдруг проорал в ответ.

– Я!!! Я страсть к мореходству привил! Я!!! Я за лодьи быстроходные радею!!! Я люд рукастый собрал вокруг!!! Я!!! И лодьей той управлять научил – мой человек!!! Про науки военные тоже я поведал! И металл лить научил, и пушек дал, и пользоваться научил! Я! Я! Я – все, окаянный! Есть грех! И народу тьму к делу пристроил да с голоду подохнуть не дал! А еще я бумагу делать научил! Теперь у латинянских купцов и закупать не надобно, да свою и – в книги, и – в летописи!!! А еще пилораму тебе сладил! Так, чтобы не топорами тесать бревна да пилить!! И Некомата, – прооравшись, разом сдулся он, без сил опустившись на лавку, – я простил. Милован там еще, на причале, живота лишить хотел его, да я отговорил. Я его в Троицкий монастырь привез. Я его с собой взял. Ибо Бог прощать велел да зла не держать.

– Выйдет толк из Васьки-то? – откашлявшись да отдышавшись, поинтересовался вдруг Донской, словно и не было перепалки.

– А то – как сам решишь, так и будет.

– А ты чего?

– А я – в поруб.

– Напраслины не городи! – сдавливая очередной приступ, выдохнул Дмитрий Иванович. – Чугунками, бумагой да сукном твоим уже почитай на шестьсот рублей уторговали! В порубе, если и место кому, так то – Бреху [105] , но не тебе!

– Коли ему, так и мне заодно, – холодно отвечал пришелец. – Я его вопреки воле твоей простил да трогать запретил. Значит, мне и ответ держать. А пуще: мне да Фролу.

105

Наиболее часто встречающееся в источниках прозвище Некомата Сурожского – Некомат-Брех.

– А Фрол-то тебе чем не люб?

– Мне не люб?! Бог сохрани! То я ему не угодил чем-то! А чем, вот тебе крест, не знаю, – пришелец яро перекрестился.

– Тебе почем знать?

– Не дадон, чай. Вижу, что зуб точит, – буркнул в ответ трудовик. – А Некомату сам Сергий Радонежский грехи отпустил, наказав постриг монашеский принять.

– Так ведь и не принял, – шумно выдохнул князь.

– Потому и не принял, что прощения у тебя да князя Тверского поперву испросить пожелал.

– Прощения? Испросить?! А чего тогда ты за него слово держишь, а?!

– А того, что ты и меня сейчас готов в поруб кинуть, а его бы и слушать не стал. Голова – долой, и всех дел! Долго, что ли, княжьей-то волей?! Как Вельяминова. Или – нет?! Или путаю я чего?!

– Мож, и не стал бы, – откинувшись, прошептал Донской.

– Ты, князь, прости, что указываю… – сбавив обороты, попросил трудовик. – Прошлое – как добро, так и манна небесная. А худо ежели, то и камень в суме, что назад тянет. Ты лиха не помни; я тебя о том прошу. Натворил Некомат дел, да и сам то видит. Не дурень. Прощения испросить хочет.

– Прощения? А ежели я не приму? А пуще приму, да простить не прощу?

– А нужен тебе камень тот за спиной, а?

– А вот и поглядим, – вновь закашлявшись, выдавил Дмитрий Иванович. – Сюда Бреха кличь. Видеть желаю Иуду! А про лодьи свои – забудь! – чуть подумав, добавил князь. – Оно и покойней, да и от греха подальше.

– Как скажешь, Дмитрий Иванович, – поклонившись, Николай Сергеевич отправился на поиски товарища. Тот как чувствовал: неуверенно топчась на крыльце хором, словно бы ждал чего-то, оказался рядом.

– Князь кличет, – позвал товарища учитель. – Видеть желает.

– Буянит, что ль? – невесело усмехнулся Некомат.

– А и увидишь. Тебе сейчас – попусту: что лютует, что покоен. Все одно.

– Твоя правда, – перекрестившись, купец решительно толкнул дверь.

– Ну, – остановившись на пороге, еще раз перекрестился тот, – что ль, с Богом!

– Стой! – в последний момент остановил его учитель. – А не удумал ли чего худого, а? – Вместо ответа Некомат степенно и решительно перекрестился. – Пошли тогда. Бог в помощь, – мужчины вошли внутрь, где уже поджидал Великий князь Московский.

– Здравствовать тебе, Дмитрий Иванович, – нерешительно потоптавшись, поклонился ему Некомат. Потом, сообразив, поспешно стянул с головы добротную меховую шапку.

– Благодарю, коль не потешаешься. Тебе же, прости, такого пожелать не могу.

– Твоя воля. Не дадон, что ль. Ведаю, что повинен перед тобой, замятню едва не сотворив.

– Передо мной?! – Донской резко подался вперед, однако тут же, согнувшись в приступе кашля, тяжело осел на скамейку. – Мое дело – княжье, – отдышавшись, продолжал он. – Русь от ворогов отбивать да земли воедино собирать. Уже на том слава Богу, что ни ордынцы, ни литовцы тогда не вступились в замятню, что вы с Ванькой на пару учудили. Богу спасибо, что я к стенам Твери, крови почти и не пролив, подступил. Нет на то злобы, – закашлявшись, ненадолго прервался князь, – тем паче что оно и без вас двоих к усобице шло. Не в тот год, так во следующий. Вон в Орду за ярлыками, кто шибче, да к хану ладному наперегонки людишек отправляли… И бояре в Тверь потекли, как тысяцкого упразднил. Должно было так выйти, да не иначе, – Дмитрий Иванович снова закашлялся, прервав свою тираду. – За все то – Бог тебе судья, но не я. – Некомат молча поклонился. – А вот сколько в стенах Твери народу поперемерло, покуда я осаду держал, так и не ведает никто, – сквозь кашель продолжал князь. – За то, Брех, и обида моя на тебя, – чтобы перевести дух, прервался муж.

– Справедлива обида, – негромко, но твердо отвечал тот. – И грех тот – мой. Не вижу, что ль, вовек его не отмолить; пред Господом с ним и предстать суждено.

– Ну так и прикажешь что с тобою делать-то, а? Голову долой, как дружку твоему? Или в поруб? Или, может, в Тверь? На площадь, да толпе на суд? Благо Михаил Александрович явится со дня на день.

– К нему допустишь, что ль?!

– Да он и сам увидать тебя возжелает. Только, – усмехнувшись, добавил он, – он меня похлеще будет. Ты ему большую обиду учинил.

– Прости, Дмитрий Иванович! – опустившись на колени, склонился сурожанин. – Как на духу тебе говорю: живот мой – в твоих руках. Как рассудишь, так тому и быть. Решай, что ль, слова поперек не скажу. Об одном прошу: как бы оно там ни вышло, позволь поперву, что ль, с Михаилом Александровичем свидеться.

– Своею же волею явился, – князь испытующе посмотрел на собеседника. – Волоком никто не тянул?

– Мож и не тянул, да, что ль, Николу по пути не встретил бы, мож, и смалодушничал да не пришел бы.

– Так, – неожиданно усмехнулся Донской, – все одно – сам.

– Выходит, что ль, сам. Прости за лихо за все то, что учудил.

– Бог простит, – тихо отвечал князь. – Рабам божьим прощать наказано. Грех ослушаться, – склонившись, купец молча кивал, а Дмитрий Иванович между тем продолжал: – У князя Тверского прощения испросишь. Как он решит, так и быть тому.

– Благодарю, князь! – не вставая с колен, купец припал к ногам Дмитрия.

– Бога благодари. А теперь – поди. Худо мне, – Некомат, молча поклонившись, удалился.