Пушкин и Натали. Покоя сердце просит…

Но если бы Наталья Николаевна была только красивая женщина, она не привлекала бы так внимания всех мужчин, ее не мог бы страстно и безгранично любить такой тонкий знаток женской души, как Пушкин. Это была женщина исключительного обаяния, доброжелательная, приветливая, готовая все понять и всем помочь, и именно поэтому и дети, и взрослые так любили ее [175] . И выйдя вторично замуж, она по-прежнему хлопочет о делах Дмитрия Николаевича, теперь привлекая и влиятельные знакомства Ланского. Мы становимся свидетелями ее забот о бывшей гувернантке детей г-же Стробель, которую она навещает, когда та болеет, привозит ей врача. Она беспокоится о старике лакее, прослужившем у нее много лет, и когда он ушел на покой, снимает ему комнату поблизости, чтобы он не был оторван от семьи, к которой очень привязан. Желая сделать приятное своей гувернантке-англичанке, которую очень любила в детстве, Наталья Николаевна посылает ей за границу письмо.

175

Курсив наш. – И. О. и М. Д.

«…Вернувшись в 9 часов, я села за английское письмо, которое должно быть послано с Каролиной [176] сегодня. Ко всеобщему и моему удивлению я прекрасно с ним справилась, не знаю право, как я вспомнила построение английских фраз, ведь уже прошло 17 лет, как я не упражнялась в языке. В общем все получилось неплохо, и моя гувернантка будет иметь право гордиться мною».

Однако свойственная ей доброта и некоторая слабохарактерность часто оборачиваются против нее. Так, например, она чрезмерно балует, как мы увидим далее, свою дочь Александру, доставлявшую ей много неприятных и даже тяжелых минут; в отсутствие Ланского не умеет держать в руках слуг, которые пьянствуют и устраивают драки (она сама же их защищает, умоляя мужа и вида не показывать, что он об этом знает). «Я была бы в отчаянии, если бы кто-нибудь мог считать себя несчастным из-за меня», – говорит она. Очевидно, не могла она повлиять и на сестру, в натянутых отношениях которой с Ланским виновата, несомненно, была Александра Николаевна. Несмотря на то что это в какой-то степени омрачало ее семейную жизнь, она в силу своей привязанности к сестре не смела даже и подумать о том, чтобы предложить ей оставить их дом.

176

Гувернантка.

В то же время она была, видимо, очень импульсивна: вспылит, а потом себя же казнит и просит извинения: «Я, как всегда, пишу под первым впечатлением, с тем чтобы позднее раскаяться». «Гнев это страсть, а всякая страсть исключает рассудок и логику», – говорит она. «Твердость – не есть основа моего характера», – признается Наталья Николаевна. Она очень самокритична, в ее письмах к Ланскому мы часто встречаем осуждение своих необдуманных поступков. И очень редко она осуждает других, наоборот, обычно старается найти хоть какие-нибудь оправдывающие моменты в неблаговидном поведении тех или иных лиц.

Как большинство женщин ее круга того времени, Наталья Николаевна была далека от политики, в чем откровенно признается мужу. И если она и пишет иногда о «политике», то, видно, это с чужих слов.

«Ты совершенно прав, что смеешься над тем, как я говорю о политике, ты знаешь, что этот предмет мне совершенно чужд. Я добросовестно стараюсь запомнить то, что слышу, но половина от меня ускользает, я определенно не в ладах с фамилиями, поэтому когда решаюсь говорить об этом, то это должно выглядеть смешно. Я более привыкла к семейной жизни, это простое, безыскусственное дело мне ближе, и я надеюсь, что исполняю его с большим успехом».

Невольно опять мы возвращаемся к Пушкину. Д. Д. Благой писал в предисловии к книге «Вокруг Пушкина»: «Его печальный закат был озарен улыбкой любви – большого личного счастья, к которому он так давно и так настойчиво стремился… Вносила это большое счастье в личную жизнь поэта именно его жена». Цитируя далее строфу из «Путешествия Онегина» (вариант первоначальной восьмой главы):

Мой идеал теперь – хозяйка.Мои желания – покой.Да щей горшок, да сам большой,—

Д. Д. Благой приводит черновые варианты первой строки: «Простая добрая жена», «Простая тихая жена», и говорит, что именно эти-то простота и тихость делали Натали непохожей на всех остальных и столь пленяли Пушкина.

Наталья Николаевна в своих письмах почти не упоминает о Пушкине. Не будем упрекать ее в этом. Ланской, по-видимому, ревновал ее к первому мужу, и, как женщина в высшей степени деликатная, она щадит его чувства и даже старается убедить его, что ничто прошлое не может повлиять на ее отношение к нему. Но Наталья Николаевна не скрывала от Ланского, что память о Пушкине ей дорога, и он, в свою очередь, лояльно относился к ее постам по пятницам (день смерти Пушкина) и к уединению и молитвам в горестные траурные дни. Страстная, необыкновенная любовь Натальи Николаевны к детям Пушкина, каждый из которых был чем-то похож на отца, также говорит нам о многом…

Наталья Николаевна и дети

Незадолго до женитьбы Пушкин писал (как мы говорили), что молодость его прошла шумно и бесплодно, а счастья не было, что нужно искать его на проторенных дорогах – в семейной жизни. И любовь к жене и детям дала ему это счастье.

Будущее детей тревожило Пушкина. В известном письме к Дмитрию Николаевичу он пишет, что в случае его смерти жена окажется на улице, а дети в нищете. С этими мыслями мы постоянно встречаемся в его письмах к жене.

Но сам того не подозревая, Пушкин оставил своим четверым малолетним детям кусок хлеба. За посмертное издание его сочинений вдова получила 50 тысяч и, как мы уже писали, положила их в банк как неприкосновенный капитал для детей. Капитал, правда, очень небольшой, но все же что-то было на черный день. Получили дети в наследство и любимое их отцом Михайловское. Издавались также не раз его сочинения и после. Заботу о будущности детей приняла от Пушкина его жена. Эта мягкая, покорная и добрая женщина, как только дело касалось защиты интересов ее детей, становилась настойчивой, деятельной, непреклонной. Она добилась выкупа Михайловского, отстояла капитал от посягательств Гончаровых и Пушкиных. Выйдя второй раз замуж, продолжала заботиться о благосостоянии детей. Вот что писала она Ланскому: «Я тебе очень благодарна за то, что ты обещаешь мне и желаешь еще много детей. Я их очень люблю, это правда, но нахожу, что у меня их достаточно, чтобы удовлетворить мою страсть быть матерью многодетной семьи. Кроме моих семерых, ты видишь, что я умею раздобыть себе детей, не утруждая себя носить их девять месяцев и думать впоследствии о будущности каждого из них, потому что любя их всех так как я люблю, благосостояние и счастье их – одна из самых главных моих забот. Дай бог, чтобы мы могли обеспечить каждому из них независимое существование. Ограничимся благоразумно теми, что у нас есть и пусть бог поможет нам всех их сохранить» (20 июля 1849 года).

Однако не все было безоблачным в отношениях между супругами Ланскими. В письмах Натальи Николаевны обращает на себя внимание ее настойчивое стремление к тому, чтобы расходы на детей Пушкиных не ложились на плечи Ланского. Гордость не позволяла ей этого. Но материальное положение ее было трудным. Содержание всего семейства требовало больших средств. Кроме того, в связи с частыми отъездами Петра Петровича приходилось жить на два дома; как командир полка, он должен был некоторую сумму тратить на «представительство». Наталья Николаевна жаловалась на нехватку денег. Расходы на гувернанток и учителей, на прислугу, постоянное присутствие посторонних детей – все это причиняло ей много хлопот. Трудно сказать, вызывалось ли это ее неумением вести хозяйство или действительно денег постоянно недоставало, но, очевидно, Ланской упрекал ее в том, что она слишком легко тратит деньги. «Если бы я любила деньги, это было бы может быть лучше, – пишет она мужу, – я бы сумела для дома откладывать, а я, однако, только и делаю, что трачу. Но что приводит меня в отчаяние, это что отчасти это падает на тебя; я не чувствую себя виноватой, и все же нахожу, что ты вправе меня упрекать. Мои гордость и чувствительность от этого страдают, вот почему я так часто плачу над своими счетами. Ах боже мой, если бы я тратила мои собственные деньги, ты бы ни слова от меня об этом не услышал, а так все-таки больно» (21 августа 1849 года).

Михайловское приносило ничтожный доход, пенсии своей по выходе замуж Наталья Николаевна, вероятно, лишилась. Дети Пушкина, как мы упоминали, получали по полторы тысячи в год каждый, но этого было совершенно недостаточно. Мы не знаем, учились ли мальчики на казенный счет, и если нет, то их пребывание в Пажеском корпусе стоило дорого. Большие суммы тратились и на воспитание и образование девочек Пушкиных. В 1849 году Наталья Николаевна делает попытку переиздать сочинения Пушкина и обращается к книгоиздателю Я. А. Исакову. 20 июня этого года она пишет: «…Затем я заехала к Исакову, которому хотела предложить купить издание Пушкина, так как не имею никакого ответа от других книгопродавцев. Но не застала хозяина в лавке; мне обещали прислать его в воскресенье». Переговоры ее с Исаковым тогда ни к чему не привели, и, как известно, второе издание сочинений Пушкина выпустил в 1855-1857 годах П. В. Анненков. А Исаков издал собрание сочинений поэта только в 1859-1860 годах.

Из доходов Полотняного Завода Наталье Николаевне выделялось всего полторы тысячи в год, но, как всегда, деньги задерживались, и ей приходилось постоянно напоминать об этом брату. Приведем еще одно ее письмо к Дмитрию Николаевичу. Начало его не сохранилось, поэтому нет даты, но лежит оно в архиве среди писем 1845 года, поэтому есть основание датировать его этим годом…

«…Мой муж может извлечь выгоды из своего положения командира полка. Эти выгоды состоят, правда, в великолепной квартире, которую еще нужно прилично обставить на свои средства, отопить, и платить жалованье прислуге 6000. И это вынужденное высокое положение непрочно, оно зависит целиком от удовольствия или неудовольствия его величества, который в последнем случае может не сегодня, так завтра всего его лишить. Следственно, не очень великодушно со стороны моей семьи бросить меня со всеми детьми на шею мужа. Три тысячи не могут разорить мать, а нехватка этой суммы, уверяю тебя, очень чувствительна для нашего хозяйства. Я рассчитываю на твое влияние на ее характер, так как ты единственный в семье можешь добиться от нее справедливости, а я не осмеливаюсь хоть что-нибудь требовать, это значило бы навлечь на себя ее гнев. Строганову удалось с помощью писем получить 1000 рублей за сентябрь; к ним было приложено письмо, в котором ему дали понять, что в дальнейшем на нее не должно рассчитывать. Эти намеки она, кажется, хочет осуществить, так как вот уже апрель, а январские деньги за квартал не поступают, и мы накануне мая, который, я предвижу, также не оправдает мои ожидания. Бога ради, сладь это дело с нею и добейся для меня этого единственного дохода, потому что ты хорошо знаешь, что у меня ничего нет, кроме капитала в 30.000, который находится в руках у Строганова. Надеюсь только на тебя, не откажи в подобных обстоятельствах в помощи и опоре…».