Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии»

Встреча с Николаем I резко изменила отношение Пушкина к Царю, и он создает новую, третью по счету редакцию «Пророка». Он заменяет первый стих «Великой скорбию томим» на «Духовной жаждою томим», меняет порядок следования стихов, добавляет новую строфу («И он к устам моим приник / И вырвал грешный мой язык, / И празднословный, и лукавый…» и т. д.), метафорически передающую суть обещания Пушкина Императору, о чем уже шла речь. Наконец, он отбрасывает заключительное четверостишие с обвинением Николая и заменяет его новым:

«Восстань, Пророк, и виждь, и внемли,Исполнись волею Моей,И, обходя моря и земли,Глаголом жги сердца людей».

(III, 31)

В результате стихотворение приобретает более отвлеченно-философский характер, утрачивает характер политической инвективы, утрачивает связь с темой декабризма и прочитывается теперь как духовный результат встречи с Николаем I в Чудовом дворце. Чтобы подчеркнуть, что он говорит именно об этом, то есть о духовном значении встречи с Царем, Пушкин ставит под стихотворением дату того знаменательного дня, когда эта встреча состоялась: 8 сентября 1826 г.

Возможно, в ходе переработки стихотворения возникала еще какая-то промежуточная редакция, то есть в действительности было не три, а четыре редакции стихотворения «Пророк».

Часть III. Миниатюры: подробности и уточнения

Эта часть состоит из девяти миниатюр, больше половины которых посвящена не прочитанным до сих пор, с моей точки зрения, стихотворениям Пушкина.

Прочесть стихотворение – значит понять его смысл, воспринять то, что хотел передать своему читателю автор. Сделать это порой нелегко, а иногда – совсем трудно. Помню, как я был польщен, когда очень уважаемый пушкинист, прочитав мои соображения об одном из пушкинских стихотворений, сказал, как бы между прочим: «Пожалуй, вы первый сумели прочитать это стихотворение».

Почему же бывает трудно прочитать некоторые стихотворения, в частности, пушкинские? Прежде всего, потому, что не всегда понятно, к кому они обращены или о ком они написаны. Чаще всего это бывает непонятно потому, что Пушкин тщательно устранял из многих своих стихотворений идентифицирующие черты тех, к кому он обращался, или тех, о ком он писал. Делал он это в двух взаимоисключающих случаях: или потому, что кого-то очень любил и не хотел, чтобы его чувство стало достоянием гласности, либо потому, что кого-то сильно недолюбливал и не хотел, чтобы его насмешки, издевки и т. п. носили однозначно адресный характер.

Конечно, скрыть свои симпатии и антипатии Пушкину не всегда удавалось – большинство адресатов его любовных посланий или эпиграмм раскрыты. Их прочтению способствует, как правило, исследование автографов, установление точной даты создания стихотворения, соотнесение этих данных с содержанием стихотворения, с реальными обстоятельствами жизни Пушкина.

На протяжении предшествующих частей книги стихотворения, требующие тщательного прочтения, встречались уже не раз. В этой части предлагается прочтение еще нескольких стихотворений, связанных с именами Булгарина, Жуковского, Александра I («Аквилон»), Кюхельбекера, а также реконструкция одной из строф «Евгения Онегина». Еще два стихотворения и прозаический отрывок в плане их прочтения не являются проблемными. Заметки о них посвящены уточнению подлинного текста Пушкина, по тем или иным причинам измененного в печатных изданиях.

Будильник или урыльник?

22 августа 1827 г. Бенкендорф сообщал Пушкину:

«…Графа Нулина Государь Император изволил прочесть с большим удовольствием и отметил своеручно два места, кои Его Величество желает видеть измененными; а именно следующие два стиха:

“Порою с барином шалит”, и

“Коснуться хочет одеяла”,

впрочем прелестная пиеса сия дозволяется напечатать» (XIII, 336).

Думаю, что не меньшее удовольствие эта живая и остроумная «повесть в стихах», как назвал ее Пушкин, доставила большинству читателей. Пересказывать ее нет необходимости, но для нашей темы один из эпизодов и начало сюжета стоит напомнить.

Граф Нулин возвращается «из чужих краев», и где-то уже в России на косогоре его коляска опрокидывается. По счастью, хозяйка близлежащей усадьбы, на глазах которой это случилось, проявила должное сочувствие, т. е. оказала пострадавшему графу и помощь, и гостеприимство. И вот граф в отведенной ему комнате готовится ко сну, и его слуга мсье Пикар

…ему приноситГрафин, серебряный стакан,Сигару, бронзовый светильник,Щипцы с пружиною, будильникИ неразрезанный роман.

(V, 9)

Именно так был напечатан этот текст в «Северных Цветах» на 1828 год и во всех последующих изданиях вплоть до нашего времени, включая наиболее авторитетные Большое и Малое академические издания сочинений Пушкина.

Между тем, в двух дошедших до нас беловых рукописях повести приведенный текст имеет одно весьма существенное отличие. В более ранней рукописи (ПД № 74) вместо слова будильник в тексте – гасильник (кстати, вполне оправданное: «И Нулин свечку погасил»). В более поздней Остафьевской рукописи (из Остафьевского архива князей Вяземских) гасильник заменен на урыльник [172] – слово, более соответствующее иронической стилистике перечня принесенных Пикаром вещей и бурлескному характеру повести в целом.

172

Ночной горшок (от латинского urina – «моча»).

Сам Пушкин слово будильник в беловой текст повести не вносил и, судя по «Словарю языка А. С. Пушкина», в своих произведениях вообще никогда и нигде его не употреблял. Откуда же оно взялось в «Северных Цветах» и последующих изданиях?

Пушкин утверждал, что это цензурная поправка самого Императора Николая Павловича. Вот как рассказывает об этом в «Автобиографии» А. О. Смирнова-Россет:

«Государь цензуровал “Графа Нулина”. У Пушкина сказано – “урыльник”. Государь вычеркнул и написал – будильник. Это восхитило Пушкина. “Это замечание джентльмена. А где нам до будильника, я в Болдине завел горшок из-под каши и сам его полоскал с мылом, не посылать же в Нижний за этрусской вазой”» [173] .

173

Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 154.

Рукопись, в которой Царь, возможно, сделал свою поправку, до нас не дошла. Но сомневаться в том, что замена сделана Николаем I или по его инициативе, не приходится. Иначе Пушкин вернул бы урыльник хотя бы в одно из изданий «Графа Нулина», выходивших при его жизни. Едва ли есть основания сомневаться и в достоверности того, что пишет А. О. Россет: Остафьевской рукописи она видеть не могла, и то, что в первоначальном перечне вещей был урыльник, она могла узнать только от Пушкина [174] .

174

Вызывает удивление комментарий к этой части «Автобиографии» А. О. Смирновой в книге «А. С. Пушкин в воспоминаниях современников», где утверждается, что «сообщение Смирновой об изменении в “Графе Нулине” пока не находит подтверждения… во всех авторских рукописях поэмы – “будильник”» (!) (Пушкин в воспоминаниях. Т. 2. С. 420–421. То же – в издании 1985 г.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2. М., 1985. С. 461.)

И здесь возникает принципиальный вопрос.

В академических изданиях произведений Пушкина цензурные варианты справедливо заменялись исходным пушкинским текстом.

В «Графе Нулине» два стиха, отмеченные Бенкендорфом («Порою с барином шалит», и «Коснуться хочет одеяла») были переделаны самим Пушкиным. В первом случае он переработал только один стих: «Порою барина смешит», а во втором случае Пушкину пришлось продумать заново весь фрагмент, в котором один из стихов вызвал неодобрение Царя. Вот этот фрагмент: