Пушкин, кружка, два ствола

— Заткнись! — яростно зашипела Дина, подхватила Сумарокова под локоть и потащила к выходу. На клумбах покачивали нежно-розовыми головками лилейники, у забора весело топорщились молоденькие туи. А за калиткой печально и вкрадчиво шелестел до боли знакомый сосновый бор.

— Валим отсюда! Быстро валим! — рявкнула Дина, дергая Сумарокова за форменную куртку. — Пошли, пока она не передумала!

— Не ори. От тебя голова раскалывается, — Сумароков остановился, тяжело помотал разлохмаченной башкой, прочистил пальцем сначала одно, потом другое ухо. — Вот черт. Все спекшейся кровью забито.

— Ты меня слышишь? — удивленно прищурилась Дина.

— Ну да. Я же не глу… — Сумароков замер, так и не вытащив из левого уха указательный палец. — Ну да. Я слышу. Я слышу!

— Отлично. Подарок тебе на прощание. Вежливо поклонись воротам, поблагодари хозяйку за милость — и валим!

Глава 20 Татьяна, русская душою, сама не зная, почему

Глава 20 Татьяна, русская душою, сама не зная, почему

Возиться с угощением не хотелось, но noblesse, мать его, oblige. Заскочив утром в магазин, Дина вслепую смела с полок пачки печенек, какие-то шоколадки и запаянные в пакеты крохотные кремовые рулетики. Наверняка львиная доля купленного окажется лютой гадостью, но что-нибудь приемлемое должно попасться.

Просто по теории вероятности.

Школьники, увидев одноразовые тарелочки с конфетами и печеньем, приуныли. Даже тактичная Маша, украдкой вздохнув, поджала губы. И только Маркушев радостно устремился к столу с победным воплем «Ура! Печенье! Налетай, братва!».

Пробегая мимо Дины, Маркушев быстро ей подмигнул — и плюхнулся на ближайший стул.

— Ух ты! Горяченький кофеечек! Кому налить, мужики и дамы?

Пока Маркушев вертелся вокруг стола, разливая в чашки кипяток, Дина попыталась собраться с мыслями. Плана занятия не было, конспекта — тем более. Все, что имелось у Дины — раскалывающаяся после контузии голова и гребаный томик Пушкина.

Но с этим тоже можно работать.

Хреново, конечно, работать — но ведь работать!

Дина поднялась, обошла стул и уперлась ладонями в спинку.

— Домашнего задания у нас сегодня не было. Но все вы слушали Марию Степановну, а если не Марию Степановну, то телевизор, или первую учительницу, или подругу бабушки, или черта лысого в ступе. Поэтому все вы заучили как дважды два: Татьяна Ларина — умная, искренняя девушка, подарившая Онегину великое чувство. А он, сволочь, не оценил. Но давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны, — потянувшись за чашкой, Дина подула на кофе и сделала маленький глоток. — Во-первых, возраст. Точной цифры в романе нет, а косвенные данные довольно противоречивы. С одной стороны — Пушкин постоянно упоминает возраст тринадцать-четырнадцать лет, называет Татьяну девочкой и говорит про игру в куклы. Теоретически Татьяне действительно может быть четырнадцать. В Российской империи были другие законы, традиция выдавать девушку замуж в столь юном возрасте уже отмирала — но все еще существовала. И это было легально. Но с другой стороны… Первой замуж должна была выйти младшая сестра Татьяны, Ольга. Но не в тринадцать же лет! К тому же вскоре после отъезда Онегина родители увозят Татьяну в Питер, чтобы подыскать ей мужа. При этом они беспокоятся, что девушка приближается к возрасту старой девы. Таким образом мы получаем взаимоисключающие параграфы… Но есть нюанс. Пушкин несколько раз уточняет, что любовь у Татьяны первая, по-детски восторженная, отмечает неопытность девушки и ее наивность. Да и ведет себя Таня как полная… малолетка. Поэтому сделаем предположение — Татьяна Ларина действительно все еще подросток. Может быть, вашего возраста, может, чуть старше. Поэтому, давая оценку ее поступкам, попробуйте примерить их на себя. Так проще понять персонажа.

Дина снова отпила кофе и обвела школьников взглядом. Маркушев из-под стола выразил одобрение, показав два больших пальца.

— Итак. Танечка Ларина — подросток. Практически старшеклассница. Пушкин описывает ее как очень эмоциональную, мечтательную девушку, грезящую о великой любви. Сейчас Таня пачками читала бы фанфики и любовные романы, но в девятнадцатом веке… В девятнадцатом веке фанфиков не было. А вот любовные романы были — и пользовались чудовищной популярностью. Пушкин перечисляет книги, которыми зачитывалась Таня. Нам эти имена ничего не говорят, но для современников Александра Сергеевича образ получался кристально ясный. «Любовник Юлии Вольмар, Малек-Адель и де Линар, и Вертер, мученик мятежный, и бесподобный Грандисон, который нам наводит сон» — процитировала Дина. Вольмар, Малек-Адель, Грандисон, Вертер — все это персонажи ужасно слезливых романов о великой любви. Идеальные мужчины, утонченные женщины, роковые страсти и разбитые сердца отсюда и до луны. Как сейчас говорят, розовые сопли в сахаре. И вот что нам говорит Пушкин о том, как Татьяна, используя собственный литературный опыт, воспринимает Онегина: «Все для мечтательницы нежной в единый образ облеклись, в одном Онегине слились». То есть, простыми словами. В Онегине она видит живое воплощение идеального героя из дамского романа. Для нее Женя вообще не человек. Не личность со своими достоинствами и недостатками, достижениями и потерями. Это созданный мечтательной девичьей фантазией персонаж. Думаю, каждому знакома такая ситуация — вы влюбляетесь в человека, ничего о нем, по сути, не зная, и выдумываете ему идеальный образ. Случалось такое? — Дина сделала паузу.

Парни и девушки, смущенно улыбаясь, вразнобой закивали.

— Вот именно. Но есть еще один интересный момент. Среди персонажей Пушкин упоминает некоего Ловласа. А это, между прочим, не кто-нибудь, а Ловелас. Тоже герой-любовник, но отрицательный персонаж. Соблазнив благородную добродетельную девушку, негодяй продает ее в публичный дом. Несчастная, естественно, умирает от горя, а Ловеласа убивают на дуэли. Готично и романтично. Эта книга в библиотеке у Таниной мамы точно была. И сто процентов, что любопытная Таня ее прочитала. При этом опыта реальных отношений у нее не было, только сценарии из романов. И тут перед бедной провинциальной Танюшей появляется Женя Онегин — столичный красавчик, который лично общался с князьями и графами, вот прямо за ручку с ними здоровался. Стильный, богатый, четкий и дерзкий. Как думаете, был ли у Танечки шанс устоять?

— Ни одного, — широко ухмыльнулся Маркушев. — Онегин — секс-машина. Простите, ДинМаратовна.

— Грубо по форме, но верно по сути. Конечно же, Таня вляпалась. И как это описывает Пушкин? Давайте прочтем вместе. Алина, пожалуйста — третья глава, седьмая строфа. Начинай со слов: «Пришла пора, она влюбилась».

Алина, пошуршав страницами, отыскала нужную и начала читать — сначала медленно и неуверенно, но постепенно голос ее взлетал и креп. «Пора пришла, она влюбилась. Так в землю падшее зерно весны огнем оживлено. Давно ее воображенье, сгорая негой и тоской, алкало пищи роковой. Давно сердечное томленье теснило ей младую грудь. Душа ждала... кого-нибудь, и дождалась... Открылись очи. Она сказала: это он!»

— Стоп. Спасибо, Алина, отлично прочитала. А теперь вопрос. Как вы думаете, то, что описывает Пушкин — это действительно самая настоящая любовь? Или это просто накрученная фантазия юной девушки, подогретая коктейлем из гормонов? Напомню еще раз: давно сердечное томленье теснило ей младую грудь, душа ждала — кого нибудь. Кого-нибудь — это, вообще-то, кого угодно. Любого мужчину, который хотя бы приблизительно соответствовал заданным критериям. Как вы думаете, это любовь?

Алина насупилась. Маша задумчиво вертела в пальцах фантик от конфеты, парни растерянно улыбались и переглядывались.

— А почему нет? — решилась наконец Маша. — Ну, дождалась, ну увлеклась — и что? Надо же с чего-то отношения начинать. А там уж пойдет, не пойдет… По-всякому бывает.

— Справедливо. Есть еще мнения?

— Честно говоря, это вообще на любовь не похоже, — подняла голову Алина. — Ну, то есть, конечно, похоже… Но это не та любовь, что между людьми. Это, скорее… ну, типа… это как фанатеешь по персонажу. Тони Старк лучший, Роберт Дауни офигенный. А какой он на самом деле — да черт его знает? И не очень-то интересно, если по-честному. Вдруг окажется, что козел? Нет, лучше представлять, что Роберт Дауни котик.

— И в личную жизнь такое тащить? — скептически хмыкнул внезапно оживший Андрей.

— Зачем? Просто сидишь, фичочки читаешь, кино в тысячу первый раз пересматриваешь. Да… — задумалась, погрустнев, Алина. — Не повезло Тане. В ее времена фиков еще не придумали.

— Откуда ты знаешь? — тут же встрял в дискуссию Маркушев. — Может быть, очень даже придумали. Сидела Таня, строчила ручкой в тетрадке фичочки про Онегина рейтинга столько не живут.

— Но это же девятнадцатый век!

— А в девятнадцатом веке что, не люди жили?

Некоторое время дискуссия кружила вокруг вероятных фичков девятнадцатого века, потом сама собой переползла на вопрос, кого можно считать правильным мужиком, достойным фичков и всеобщего обожания. Девушки выдвигали требования, раскрасневшиеся, взъерошенные парни яростно их опровергали, а Дина время от времени подбрасывала в дискуссию отвлеченные философские комментарии, не позволяя разговору скатиться в откровенную свару.

По домам расходились поздно. Рассовывая по карманам утешительные призы в виде остатков конфет, подростки нехотя потянулись на выход.