Пушкин – либертен и пророк: Опыт реконструкции публичной биографии

Вместе с тем, как видно из приведенной цитаты, и Лотман считал отзыв Горбачевского опосредованным «слухами из третьих рук», полученных от людей, «лично с Пушкиным не знакомых». Между тем совершенно очевидно, что одних слухов о «дурном поведении» недостаточно, чтобы сделать шокировавший всех вывод о том, что Пушкин «по своей развратной жизни сделает донос тотчас правительству о существовании Тайного общества».

В самом деле, поведение Пушкина в Одессе, как, впрочем, до того в Петербурге и Кишиневе, имело настолько скандальный характер, что у декабристов с их установкой на строгие моральные нормы не было никакой необходимости прибегать к поиску дополнительных обстоятельств, которые могли бы привести к запрету на знакомство с поэтом.

Приведем одну забавную и необязательную, но очень показательную параллель: родители семнадцатилетнего графа М. Д. Бутурлина, узнав, что он подружился с Пушкиным, запретили мальчику всякое общение с поэтом [68] . Никаких инсинуаций для этого не потребовалось, хватило той репутации, которую поэт к этому времени приобрел.

Следует отметить, что имелось важное обстоятельство, которое могло отрицательно сказаться на репутации Пушкина: формальным поводом для его ссылки было обвинение в атеизме. Поэтому поэт был сослан в Михайловское под духовный (церковный) надзор [69] . Хотя не вполне ясно, когда именно широкая публика узнала об этом обвинении (скорее всего, это произошло уже после отъезда поэта из Одессы), совершенно очевидно, что атеизм портил репутацию Пушкина в глазах декабристов ничуть не меньше, чем в глазах других его современников.

68

Бутурлин М. Д. Записки // Русский архив. 1897. № 5. С. 15.

69

Об этом см.: Семевский М. И. К биографии Пушкина: Выдержки из записной книжки // Семевский М. И. Прогулка в Тригорское: Биографические исследования и заметки о Пушкине. СПб., 2008. С. 171 – 228. О том, что Пушкин, возможно, был под епитимьей, см.: Бартенев П. И. О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников. М., 1992. С. 298; Березкина С. В. Пушкин в Михайловском: О духовном надзоре над поэтом (1824 – 1826) // Русская литература. 2000. № 1. С. 3 – 20.

Таким образом, имеются веские основания предположить, что запрет на знакомство с Пушкиным, действовавший для членов Южного общества, вызван не случайными обстоятельствами (или «особыми» инсинуациями), а стал следствием «социальной репутации» Пушкина, сложившейся к тому времени.

Понятие «социальной репутации», введенное в научный оборот В. Э. Вацуро, имеет чрезвычайно важное значение для нашего исследования и стоит того, чтобы привести его определение целиком:

Во все времена историческому лицу сопутствует социальная репутация. Рядом с подлинным человеком живет, как отделившаяся от него тень, его облик, созданный современниками, представление о его личности и о его общественной роли. Если оно резко расходится с объективным смыслом его деятельности, потомкам приходится восстанавливать историческую справедливость. Социальная репутация Пушкина создавалась разными людьми и из разных побуждений – по добросовестному заблуждению, и намеренно, потому что начиная с 1826 года он попадает в сферу политической и литературной борьбы [70] .

70

Вацуро В. Э. Пушкин в сознании современников // Пушкин в воспоминаниях современников. СПб., 1998. Т. 1. С. 13.

Продолжая сравнение Вацуро социальной репутации поэта с «отделившейся от него тенью», замечу, что, сколь ни самостоятельна была эта репутация, она, как настоящая тень, в значительной степени отражала реальные качества личности Пушкина и особенности его творчества. Собственно, отзыв Горбачевского именно потому и вызвал у пушкинистов неприятие, граничащее с полным отторжением, что резко и однозначно связал запрет знакомиться с Пушкиным с неблаговидным поведением поэта. Можно было бы считать эту оценку частным мнением не слишком культурного человека, если бы не пришедшее к нам за последние десятилетия понимание того, что отзыв действительно отражает «социальную репутацию» Пушкина.

Цель этой главы – реконструировать, что именно из того, что декабристы обсуждали между собой, не вынося свои суждения на суд широкой публики, вобрал в себя отзыв Горбачевского.

I

Среди тех, с кем Горбачевский общался в годы каторги и ссылки, лично с поэтом были знакомы довольно многие, но, пожалуй, мнение четырех из них – С. Г. Волконского, И. Д. Якушкина, В. Л. Давыдова и И. И. Пущина – могло в наибольшей степени повлиять на его представления о Пушкине.

Во-первых, все четверо знали Пушкина близко, а Пущин, как известно, был близким другом поэта. Во-вторых, все вышеперечисленные декабристы, как и сам Горбачевский, были осуждены по первому разряду – смертная казнь, замененная двадцатилетней каторгой, и все они к 1830 году собрались в Петровском Заводе. В тесном общении с ними Горбачевский провел годы и сохранил дружеские отношения после освобождения. Наконец, «публичная» история общения с Пушкиным каждого из четверых включает сюжет о том, как Пушкин едва не был принят в тайное общество, но в последний момент этого избежал.

С. Г. Волконский – единственный из четверых, прямо назвавший причину, по которой он не принял Пушкина в тайное общество. В изложении его сына Михаила Сергеевича Волконского это звучит следующим образом:

Не знаю, говорил ли я Вам, что моему отцу было поручено принять его в Общество и что отец этого не исполнил. «Как мне решиться было на это, – говорил он мне не раз, – когда ему могла угрожать плаха, а теперь что его убили, я жалею об этом. Он был бы жив, и в Сибири его поэзия стала бы на новый путь». И действительно, представьте себе Пушкина в рудниках, Чите, на Петровском заводе и на поселении – что бы он создал там [71] .

71

Цит. по: Нечкина М. В. Новое о Пушкине и декабристах // Литературное наследство. 1952. Т. 58. С. 163.

Время общения Пушкина с С. Г. Волконским делится на два относительно коротких периода: первый – с мая 1820 года по февраль 1821 года, второй – первая половина июня 1824 года. Если Волконский имел в виду принять Пушкина в тайное общество, то более вероятно, что это намерение относится не к первому периоду их знакомства, а ко второму. В 1820 году Волконский сам был свежеиспеченным членом Союза Благоденствия, а к 1823 году стал одним из начальствующих действующих лиц Южного общества, руководителем его Каменецкой управы, и, следовательно, мог иметь необходимые полномочия. Кроме того, упомянутая в письме М. С. Волконского «плаха» не подразумевала участие в полуоткрытом Союзе Благоденствия, другое дело – Южное общество: никто из его членов не остался без наказания.

Именно ко второму периоду знакомства Пушкина с Волконским относится единственное дошедшее до нас письмо декабриста поэту. Написанное вскоре после высылки Пушкина из Одессы, оно содержит не только дежурное по этому поводу сожаление, но и неформальное выражение приязни, что, по-видимому, должно было иметь особенное значение в контексте скандальных событий вокруг высылки. Волконский прямо упоминает о «сплетнях, кои московские вертушки вам настряпали», тем самым отводя от Раевского подозрения в их авторстве, и далее так характеризует своего будущего родственника (в том же 1824 году Волконский женился на родной сестре А. Раевского Марии):

Неправильно вы сказали о Мельмоте, что он в природе ничего не благословлял, прежде я был с вами согласен, но по опыту знаю, что он имеет чувство дружбы – благородными и не изменными обстоятельствами [72] .

«Мельмотом», по имени героя романа Ч. Р. Метьюрина «Мельмот Скиталец», называли А. Раевского в узком кругу «демонически» настроенных одесских приятелей Пушкина. К этому кругу принадлежала тогдашняя возлюбленная Пушкина Каролина Собаньская, бывшая в то же время любовницей и политическим агентом генерала И. О. Витта [73] . Последний занимал пост начальника военных поселений и, как об этом говорилось в официальных документах следствия по делу декабристов, «узнав о существовании общества и по соизволению покойного государя императора, изъявил желание свое вступить в члены, в намерении открыть чрез то подробности заговора» [74] . Волконский присоединился к кружку Пушкина – Раевского, чтобы присмотреться к Витту, и, как свидетельствуют документы, «советовал отклонить предложение графа Витта о вступлении в общество» [75] .

72

Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 20 т. М.; Л., 1937. (Далее – ПСС.) Т. 13. С. 112.

73

См.: Лотман Ю. М. Пушкин: Биография писателя. СПб., 1995. С. 90 – 91.

74

Декабристы: Биографический справочник. М., 1988. С. 252.

75

Там же. С. 240.

Вместе с письмом Волконского Пушкин получил письмо от Александра Раевского. Последнее производит впечатление написанного не столько для Пушкина, сколько для возможных перлюстраторов письма:

Вы пишете, что боитесь скомпрометировать меня перепиской с Вами. Такое опасение ребячливо во многих отношениях, а к тому же бывают обстоятельства, когда не приходится считаться с подобными соображениями. Да и что может быть компрометирующего в нашей переписке? Я никогда не вел с Вами разговоров о политике; Вы знаете, что я не слишком высокого мнения о политике поэтов, а если и есть нечто, в чем я могу вас упрекнуть, так это лишь в недостаточном уважении к религии – хорошенько запомните это, ибо не впервые я об этом Вам говорю [76] .

76

Пушкин А. С. ПСС. Т. 13. С. 529.

Письмо Раевского указывает на то, что он знал: Пушкин был выслан по обвинению в атеизме и переписка поэта перлюстрируется. Очень вероятно, что Пушкин не поверил в искреннее желание своего друга объясниться именно с ним и посчитал приведенные выше строки адресованными перлюстраторам (и поэтому весьма напоминающими донос). Во всяком случае, именно в тот день, когда к нему пришли письма Волконского и Раевского, 18 октября 1824 года, им и было написано стихотворение «Коварность».

Письмо Волконского включает в себя эстетические советы Пушкину: