Пушкин

Особенно ценен ответ Брюсова на раздавшиеся обвинения, якобы в своих статьях он стремится «выставить Пушкина революционером и почти коммунистом»: «Считаю все такие обвинения глубоко ошибочными. Представлять Пушкина «коммунистом», конечно, нелепо, но что Пушкин был революционер, что его общественно-политические взгляды были революционные как в юности, так и в зрелую пору жизни и в самые ее последние годы, — это мое решительное убеждение. Притом я настаиваю, что революционером Пушкин был не только бессознательно, в глубинах своего творческого миропонимания…, но и сознательно, в своих логически обдуманных суждениях». Это глубоко верное истолкование, высказанное Брюсовым еще в 1923 году, незыблемо сохраняет свою истинность, несмотря на ряд позднейших попыток дать противоположные оценки великого поэта.

Вариации на темы Пушкина дал и другой крупнейший представитель поэзии символистов — Блок. Комментатор лицейских стихов, впервые обогативший этот жанр изучением поэтического стиля, автор «Снежной маски» разработал мотивы «Медного всадника» («В руке протянутой Петра — Запляшет факельное пламя…»), а несколько позже и «Каменного гостя» в своих «Шагах командора». В этом небольшом стихотворении Блок замечательно вскрывает глубокий трагизм темы о «Дон-Жуане», обращая нас к таким же напряженным ее трактовкам у Моцарта и Пушкина. К последнему периоду жизни Блока относятся ямбы его «Возмездия» — поэмы, наиболее близкой к классической традиции, речь о Пушкине в восемьдесят четвертую годовщину смерти поэта и строфы, посвященные Пушкинскому дому. В этом последнем стихотворении Блока образ Пушкина дан как великий стимул бодрости духа и новых устремлений русской поэтической культуры.

Первый классик пролетарской литературы, Горький рассказал нам о впечатлении от своего раннего знакомства с Пушкиным: «Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично все, о чем говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою легкой и приятной, стихи звучали, как благовест новой жизни». Пушкин, по словам Горького, «выходит из рамок классовой психики: уже в юности своей он почувствовал тесноту и духоту дворянских традиций, понял интеллектуальную нищету своего класса, его культурную слабость и отразил все это, всю жизнь дворянства, все его пороки и слабости с поразительной верностью. В примере Пушкина мы имеем писателя, который, будучи переполнен впечатлениями бытия, стремился отразить их в стихе и прозе с наибольшей правдивостью, с наибольшим реализмом:, чего и достигал с гениальным умением».

Пушкиным отмечена веха в развитии крупнейшего представителя советской поэзии Маяковского. Бунтовавший в молодости против классических авторитетов, он на диспуте в Малом театре 26 мая 1924 года говорил об «обаянии» письма Онегина: «Конечно, мы будем сотни раз возвращаться к таким художественным произведениям, и даже в тот момент, когда смерть будет накладывать нам петлю на шею. Тысячи раз учиться этим максимально добросовестным творческим приемам, которые дают бесконечное удовлетворение и верную формулировку взятой, диктуемой, чувствуемой мысли». И в широко известном «Юбилейном» звучит его глубоко искреннее признание: «Может, я один действительно жалею, — Что сегодня нету вас в живых…»

Другой рано ушедший советский поэт, Эдуард Багрицкий, создал цикл стихов о Пушкине («Когда в крылатке, смуглый и кудлатый…», «Горячий месяц тлеет на востоке…», «И Пушкин падает…»). Голос целого поколения, рожденного для гроз и бурь, слышится в его страстных ямбах, словно выкованных на пушкинской наковальне:

Я мстил за Пушкина под Перекопом, Я Пушкина через Урал пронес, Я с Пушкиным шатался по окопам, Покрытый вшами, голоден и бос. И сердце колотилось безотчетно, В глазах светлело, ветер налетал, И в плеске пуль, сквозь голос пулеметный, Я вдохновенно Пушкина читал…

Это господство бессмертных и прекрасных традиций Пушкина в поэзии всех народностей Советского Союза с исключительной силой сказалось в столетнюю годовщину смерти поэта. По слову передовой статьи «Правды» от 17 декабря 1935 года, «Великая пролетарская революция впервые по-настоящему создает Пушкину подлинную народную славу национального русского поэта, славу великого поэта народов Советской страны». Журналы и газеты всех республик Союза на разнообразнейших языках печатали строфы «Памятника» о близости поэта ко всем народам его родины. «Я о тебе пою, родник моих — Простонародных песнопений, Пушкин», возглашает в своей песне азербайджанский ашуг Авак:

Ты прав, певец… Она пришла, пришла Заря пленительного счастья, Пушкин. О, если бы найти из склепа дверцу, — Ты смог бы вмиг пожаром ласк согреться, В дожде цветов великий Сталин сам Тебя за всех прижал бы к сердцу, Пушкин

Только через сто лет после смерти поэта образ его встал перед нами во весь свой исполинский рост, раскрывая в гениальном лирике могучего выразителя передовой мысли Европы и России, преемника великих гуманистов Возрождения и «отцов революции» — мыслителей эпохи Просвещения. Таков смысл глубокого и мудрого определения Горького: «Пушкин для русской литературы такая же величина, как Леонардо для европейского искусства».

Короткая и трагическая жизнь Пушкина отметила еще невиданный перевал в истории мысли и слова его родины. По-новому зазвучал русский язык, не знавший у предшественников Пушкина такого сочетания воздушности и энергии, напевности и мощи. Небывалой гибкости и силы достиг русский стих, получивший под его пером высшую выразительность и стройность в обширнейшем репертуаре новых лирических жанров и строф. Впервые в России поэзия стала политической трибуной, грозящей «неправедной власти» и ограждающей своим огненным словом бесправных и «падших». Живой и впечатлительный ко всем проявлениям современности, поэт оставил в своих записях картину целого общества, приведенного в движение идеями французской революции и непримиримо разъединенного декабрьским вихрем. Как художник-мыслитель он искал в прошлом истоков протекавшей на его глазах политической драмы и не переставал развертывать на страницах своих произведений предания русского былого в его победоносной борьбе и героических образах. Но как подлинно великий поэт он отстаивал в истории те ценности будущего, за которые борются народные массы.

ИСТОЧНИКИ

Биограф Пушкина пользуется до известной степени всей «Пушкинианой». Она зарегистрирована в библиографических указателях В. И. Межова, В. В. Каллаша, А. Г. Фомина, П. А. Дилакторского и Л. К. Ильинского, в обзорах С. С. Трубачова и В. В. Сиповского, в систематических указателях Н. К. Пиксанова и едва ли требует здесь извлечений. Мы ограничимся указаниями на основные первоисточники и те большие разделы литературной историографии, с которыми была наиболее связана наша работа.

Первоисточниками для жизнеописания Пушкина являются прежде всего автобиографические записи самого поэта, его дневники, записные книжки, программы записок, заметки о предках, переписка, Путешествие в Арзрум. Особенно ценны для биографа два комментированных дневника Пушкина (Ленинград и Москва) и дающее богатейшую сводку биографических материалов издание писем Пушкина под редакцией Б. Л. и Л. Б. Модзалевских (доведенное до 1834 года).

Документы о Пушкине или о его ближайшем окружении, опубликованные А. А. Гастфрайндом, И. А. Шляпкиным, Н. Е. Щеголевым Б. Л. и Л. Б. Модзалевскими, М. А. Цявловским и другими, а также напечатанные в «Старине и новизне», «Делах III Отделения об А. С. Пушкине», издании военно-судного дела 1837 года, «Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном», в пушкинском выпуске «Литературного наследства», сборнике Литературного музея «Пушкин», в издании Академии наук СССР «Литературный архив», в книге «Рукою Пушкина» журналах «Красный архив», «Литературный современник» и др.

Важным фондом источников для биографии Пушкина являются при соответственной критической проверке, и воспоминания о Пушкине, прежде всего его ближайших родственников: отца, брата сестры; его друзей-лицеистов: Пущина, Комовского, Корфа, Горчакова; писателей-современников: Вяземского, Жуковского, Катенина, Гоголя, Сологуба, Даля, Ксенофонта Полевого, Мицкевича, Шевырева, Вельтмана, Лажечникова, Федора Глинки; приятелей и знакомых. Вигеля, Якушкина, Липранди, В. Ф. Раевского, Вульфа, Керн, Осиповой, Смирновой, Каратыгиной, Олениной, Нащокиных, Глинки, Данзаса, Дуровой, Юзефовича, М. И. Пущина и др.