Пушкин

Денис Давыдов (1781–1839), поэт-партизан.

С литографии Песоцкого.

Одновременно началась партизанская война. Под Москвой действовал капитан Фигнер, под Вязьмой — подполковник Денис Давыдов. Пушкин уже в лицее знал этого поэта, а впоследствии высоко ценил его за «резкие черты неподражаемого слога». В 1816 году в стихотворении «Наездники» он изображает давыдовских партизан.

В эти месяцы предельной напряженности европейской политики общение лицеистов с преподавателями стало еще теснее: «Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий», сообщал Пущин. Особое значение приобрел адъюнкт-профессор истории и географии Кайданов, наиболее авторитетный комментатор развернувшихся международных событий.

Воспитанник киевской духовной академии, он завершил свое образование в Геттингене. Это был трудолюбивый и не лишенный способностей преподаватель, но свой курс он строил на религиозно-монархических началах, глубоко чуждых Пушкину. В своем «Обращении к воспитанникам лицея» Кайданов довольно правильно указывал, что история должна «возвышаться до поэзии», но тут же пытался доказать, что «судьбы царств и народов содержатся в деснице божией». Пушкин, несмотря на его исключительный интерес к истории, мало занимался у Кайданова. Поэту уже непосредственно раскрывался драматизм исторической борьбы и героическая воля ее ведущих деятелей.

За эти тревожные месяцы Пушкин познакомился с образцами незнакомой ему прежде, совершенно особой «словесности». Приказы по армии, реляции, бюллетени, рескрипты, донесения командующих, воззвания к народу, патриотические статьи и проповеди совершенно заполнили русские журналы и газеты. Ростопчинские афишки и шишковские манифесты неожиданно стали самой волнующей и наиболее читаемой литературой. Время внезапно и повелительно создало свои формы письменности, которые сразу же приняли первые поэты страны — Жуковский и Батюшков. Донесение Кутузова о занятии неприятелем Москвы Кошанский считал образцом политического красноречия.

К концу года в «Вестнике Европы» появилась ода Жуковского «Певец во стане русских воинов», получившая значение национальной песни. В следующем году она вышла тремя отдельными изданиями с примечаниями Д. В. Дашкова. Интересен был самый тип новой оды, построенной драматургически в виде речи певца, сопровождаемой хором воинов и выраженной плавным и мелодическим стихом, облекающим в краткие формулы исторические характеристики героев. Ермолов, Милорадович, Воронцов, Орлов-Давыдов и особенно Раевский — вся эта плеяда современников получала в стихах Жуковского некоторый исторический ореол. На молодого поэта должны были произвести впечатление отдельные строфические похвалы героям прошлого — Святославу, Дмитрию Донскому, Суворову, Петру I.

И ты, наш Петр, в толпе вождей. Внимайте клич: Полтава! [10]

Пушкин, несомненно, был увлечен этой одой нового стиля. В 1814 году он обращается к Батюшкову:

С Жуковским пой кроваву брань И грозну смерть на ратном поле

Отголоски «Певца во стане русских воинов» довольно явственно различимы в некоторых стихотворениях лицейского периода, как «Воспоминания в Царском Селе», «Наполеон на Эльбе». Возможны и позднейшие реминисценции (например, в эпилоге «Кавказского Пленника»).

10

К этим стихам Дашков дал довольно развернутый комментарий, который следует учесть для наиболее полной истории замыслов Пушкина. «Сражение при Полтаве решило навсегда участь России. Сей знаменитый день был виною благополучия многих миллионов, увенчав труды, подъятые великим Петром для преобразования своего отечества. Дерзкий Карл, ворвавшийся в пределы российские с непобедимым воинством, едва мог спастись бегством с немногими спутниками, в числе коих был изменник Мазепа… В сущности, в строфе Жуковского о Полтаве уже дана тема целой героической поэмы.

Двенадцатый год впервые вызвал в Пушкине живое и конкретное представление о героическом народе, к которому он принадлежал и которому был призван служить своим словом Международная драма обращает Пушкина к творческому осмыслению событий политической современности. Патриотический подъем 1812 года вызвал в поэзии Пушкина интерес к батальной тематике, а в его личной жизни влечение к военной деятельности:

От первых лет поклонник бранной славы, Люблю войны кровавые забавы… —

писал он несколько позднее К 1815 году относится его известное признание: «Трепещет бранью грудь моя — При блеске бранного булата…» Позднейшие строфы поэта о Наполеоне и Кутузове, пожаре Москвы и взятии Парижа неизменно восходят к этим впечатлениям лицейских лет. Уже на школьной скамье автор «Делии» и «Блаженства» открывает новый источник поэтических вдохновений в сжатых и насыщенных до предела документах военного времени, отражавших всенародные бедствия и подвиги. Беспечный ученик Парни начинает перестраивать свою мелодическую лиру в созвучии с грозными голосами эпохи и впервые вступает на путь политической поэзии.

XI ШУТЛИВЫЕ ПОЭМЫ

Интерес Пушкина к театру, возникший в обстановке домашних спектаклей в Москве, получил неожиданную пищу в его лицейские годы. Школьные спектакли под руководством гувернеров не привлекали Пушкина к участию в них (в отличие от своего отца и дяди, он никогда не выступал на сцене), но он охотно посещал единственный царскосельский театр, принадлежавший графу Варфоломею Толстому.

Этот меценат был владельцем крепостной труппы, оркестра и хора. Его домашний театр предлагал вниманию зрителей преимущественно камерные оперы. Свои впечатления от «Севильского цирюльника» Паизиелло и отечественного «Мельника» Аблесимова Пушкин отразил в двух ранних стихотворениях, вызванных игрою одной из крепостных примадонн Толстого — актрисы Натальи, восхищавшей зрителей своей благодарной сценической внешностью.

Юная исполнительница арий и монологов стала предметов раннего увлечения Пушкина. Он с отроческой откровенностью высказал его в своем «Послании к Наталье». Но лицеист младшего курса едва ли представлял интерес для актрисы царскосельского театра. Это вызвало ответное разочарование и привело молодого поэта от хвалебного посвящения к трезвой критике.

В стихотворении «К молодой актрисе» он дает свою первую театральную рецензию. Ссылаясь на высокий образец трагедии — знаменитую Клерон, которую русские театралы XVIII века считали «непогрешительно правильной», — он детально разбирает исполнение крепостной артистки: голос, мимика, жест, манера пения, интонации, отдельные приемы сценической игры — все это получает меткую оценку и лишний раз свидетельствует, какое всестороннее понимание законов сценического искусства вынес Пушкин из домашних спектаклей старой Москвы.

Образ Натальи выступает еще раз в стихах Пушкина — в его поэме того же времени «Монах».

Возникновение ее следует связывать с основной склонностью юного Пушкина к жанру герои-комической поэмы. В детстве он вдохновлялся Буало, в лицее — русскими поэтами-комиками XVIII века, преимущественно «Елисеем или раздраженным Вакхом» Василия Майкова (о чем имеется известное свидетельство в черновиках «Онегина»). Сюжет майковской поэмы чрезвычайно занимателен; образы ее взяты из русской действительности того времени. Согласно правилам жанра, смелая реалистическая живопись сочетается здесь с пародийной трактовкой мифологической героики. Пушкин зачитывался этой поэмой в лицее и восхищался ею в 1823 году.

В лицейские годы Пушкин не раз пробовал свои силы в этом веселом жанре, освященном авторитетами Буало и Вольтера. Но к запретной сатирической теме он обратился под непосредственным впечатлением лицейской педагогики, столь враждебной его раннему вольнодумству.

Министр Народного просвещения В момент основания лицея и в последующие годы находился под сильнейшим влиянием Жозефа де-Местра, ставшего в то время фактическим главой иезуитов в России. Граф Разумовский, как масон и реакционер, как вице-президент «библейского общества» и злейший враг Сперанского, стремился придать управлению лицеем некоторые черты «ордена иисусова». Своеобразное сочетание «благочестия» и сыска, положенное в основу лицейской системы, сказывалось на всей жизни питомцев Даже один из благонравнейших воспитанников, Корф, должен был признать впоследствии, что в учебных расписаниях лицея «церковная история, даже высшее богословие занимали столько же, иногда и более времени, нежели правоведение и другие науки политические…» Это направление восполнялось в духе иезуитских правил системой тщательного наблюдения над помыслами опекаемых и принципиальным поощрением доносов В частных правилах для воспитанников между прочим предписывалось: «Никто не должен скрывать пороки своих товарищей, коль скоро от него требует начальство в том свидетельства»; запрещалось только «доносить ложно».