Пускай старые мечты умирают

В последние недели работы в полиции Карин начала думать, что контраргумент был слабоват. Так много сложных дел могло быть раскрыто, если допустить, что преступником является мифологическое существо, по одной простой причине: именно так все и было.

Своим коллегам и начальству она не сказала об этом ни слова. Однако начальнику полиции было трудно удержать язык за зубами, и когда Карин уходила, то за поздравительными тостами и речами чувствовала, что все испытывали облегчение, избавившись от сотрудницы, которая в своем почтенном возрасте слегка тронулась рассудком; и, конечно же, какой-то придурок посоветовал ей есть много чеснока.

На протяжении последних нескольких лет работы ей в качестве снисхождения разрешали работать над делом Оскара Эрикссона. Когда она вышла на пенсию, дело закрыли, считая его хобби для Карин, не больше. Она все еще время от времени звонила своим бывшим коллегам, чтобы узнать, не выяснилось ли чего нового по делу. Но ничего нового не было. Расследование зашло в тупик. Или, по крайней мере, все так думали.

Моя дружба со Стефаном и Карин приняла новый оборот в 1998 году, когда умер отец Стефана. Ему было семьдесят восемь лет. Он вышел в море на своем ялике, чтобы забросить сети, упал в воду и не смог забраться обратно. Стефан унаследовал уютный домик и летний коттедж в городке Остернас на Редмансё.

За аренду летнего коттеджа давали гроши, и Стефан с Карин решили продать его. Коттедж располагался в очень милом местечке на скалах с видом на бухту. Покупатели взбесновались. В результате Стефан получил за него почти три миллиона крон.

Они сказали мне это в один вечеров, когда мы сидели на балконе, а потом ошарашили новостью: они собираются переехать в Остернас. Я что-то возразил о том, как далеко Стефану придется ездить на работу. Но они уже все обдумали и решили, что наследства и пенсии Карин им хватит, чтобы не работать, — по крайней мере, до тех пор, пока это будет их устраивать.

Той осенью я помогал им загружать в фургон вещи. Потом, стоя у окна и провожая фургон взглядом, я чувствовал, что завершилась целая эпоха моей жизни. Конечно, мы расстались с обещаниями часто встречаться (нас разделяло всего лишь сто километров), с заверениями, что мне всегда есть где остановиться и так далее. Эта мысль согревала, но теперь уже ничто не будет так, как прежде.

Однако мои худшие страхи не оправдались. Насчет своего приглашения они были настроены вполне серьезно, и я стал навещать их примерно раз в месяц, оставался на ночь и на следующий день возвращался домой. Иногда, особенно летом, я понимал, что очень неплохо иметь друзей, у которых был дом с видом на море, где можно было сидеть, пить вино и болтать до рассвета. Все могло бы быть хуже. У меня вообще могло бы не быть друзей.

В их квартире на Хольбергсгатане поселился мужчина из Норландии с большой собакой. Я предположил, что он из Норландии по его диалекту: я слышал, как он разговаривает со своей собакой, а делал он это довольно часто. Он ни разу не заговаривал со мной, а я? с ним.

Стефан и Карин жили на Редмансё уже несколько лет, и моя жизнь текла более или менее по-старому — то есть так, как до их переезда в Блакеберг в 1987 году. В 2000 году мне исполнилось пятьдесят шесть лет, и когда я перечитывал «В поисках потерянного времени», я подумал, что название книги совсем не совпадает с моим восприятием времени.

Время не летит, не течет и не крадется. Время стоит на месте. Это мы ходим вокруг него, словно обезьяны вокруг монолита в фильме 2001. Время — черное, твердое и неподвижное. Мы кружим вокруг него, и, в конце концов оно нас засасывает. Я не знаю, как это объяснить, но у меня такое ощущение. Вы можете верить или нет, но это радостно осознавать.

К слову о 2001. Я праздновал наступление миллениума со Стефаном и Карин. Компьютерный хаос, которого все так опасались, не случился, и время невидяще смотрело на то, как мы вошли в новое тысячелетие. Годы Карин стали брать свое. Она страдала от головокружений и уставала от малейших физических усилий. Неся из кладовой шампанское, она была вынуждена присесть и долго отдыхать, прежде чем выйти к нам на веранду и поднять бокал в свете фейерверков, осветивших зимнее небо.

Хотя я не боюсь ни времени, ни процесса старения — как и подобает стоику — мне было больно наблюдать за тем, как меняется Карин. Я считал, что она старела с образцовым изяществом, и мне было больно видеть, как она прислоняется к печи или облокачивается на стол, чтобы перевести дух, сделав какое-нибудь простейшее действие? например, подкинув дров в огонь.

Если Стефану и больно было это видеть, то он никогда не подавал вида. Когда силы подводили Карин, он незаметно делал что-то за нее; будто в шутку приобнимал за талию, поддерживая Карин, но не привлекая к этому внимания. Несмотря ни на что, я уезжал от них с легким сердцем.

Ох, это сердце.

Через месяц Стефан позвонил мне и сказал, что у Карин был инсульт. Три дня они провели в госпитале в Дандерюд, и через пару часов Карин должны были оперировать. Коронарные артерии были серьезно поражены атеросклерозом, и ей нужно было установить шунт, причем успех был не гарантирован.

«Что это значит?? спросил я.? Что значит „успех не гарантирован“?»

Стефан глубоко вздохнул, и я понял, что он сдерживает слезы. «Она может умереть. Если операция пройдет неудачно, то…Карин умрет».

«Ты хочешь, чтобы я приехал?»

«Да. Пожалуйста».

Я сделал пару звонков, чтобы меня подменили в тот вечер и — если понадобится? в следующий. Потом сел в метро. Оказавшись в четырехместном купе, я осознал, что еду с пустыми руками. Сначала мне казалось, что дело в том, что я не купил подарок. Но когда я вышел на Центральной станции и пересел на красную линию, то осознал, что это было более глубинное чувство.

Я ехал с пустыми руками, потому что у меня не было ничего, что могло бы помочь Карин или спасти ее. У меня должно было быть хоть что-то. Стефан позвонил мне, и я немедленно бросился ему на помощь. Я должен был привезти решение, я должен был все исправить. А у меня не было ничего. Ничего. До боли в легких я ощутил свое бессилие.

Я прошел через огромный больничный комплекс и нашел Стефана, который сидел один в комнате ожидания на третьем этаже. Зеленый линолеум, повсюду расставлены металлические стулья и столы. Наши судьбы решаются в комнатах, которые легко убирать. Стефан перегнулся через подлокотник двухместного дивана. Подсев к нему, я увидел, что кожа его стала серой, а руки дрожали.

«Спасибо, что приехал»,? прошептал он.

Я погладил его по спине и взял его руку. Она была сухой и неестественно горячей. Так мы и сидели, а где-то через минуту Стефан начал поглаживать мою ладонь пальцами другой своей руки. Думаю, он не осознавал, что делал и чью руку держал, потому что он внезапно замер в середине движения, сжал мою руку и отпустил ее.

«Так мы с Карин встретились,? сказал он.? Мы держались за руки».

В его голосе чувствовалась слабая радостная нотка, и я постарался поддержать тему. «После знакомства люди обычно держатся за руки».

«Да. Но все так и произошло. Это случилось, когда мы держались за руки».

«Расскажи».

Стефан выпрямился, и по его губам пробежала тень улыбки.

«Это было во время расследования. По делу Оскара Эрикссона. Меня вызвали в полицию, и Карин проводила допрос. Думаю, я могу сказать, что как только я вошел в ту комнату и сел напротив этой женщины, я…»