Пусть будет земля (Повесть о путешественнике)
Шрифт:
Промышленники лес рубят без всякого расчета на восстановление, засоряют озера. Кабатчики держат в кабале народ. Утонувшие, угоревшие - явление здесь вполне обычное.
Вернувшись в Петербург и собираясь сделать доклад в обществе врачей о положении дел на Севере, Елисеев прочел брошюру "Вымирающий город". Ее автор рассказывал о жизни Ростова Великого, об обилии в нем комаров, невероятной грязи, тухлой воде, болезнях, высокой смертности. "В глубокое озеро, наполненное рыбой, они свозили из города нечистоты и мусор и засорили его, наполнив вместо рыбы водяными вшами и паразитами... Озеро они сделали мелким, вырубив на берегу его леса ради своих грошовых расчетов..."
– Вот так-то, - сказал печально Елисеев Гибсону.
– Потомки будут действительно
– Помнишь, ты рассказывал мне притчу, как пошли бабы от холеры спасать село, да не спасли, грехов на них много оказалось:
И за то на них Господь Бог разгневался
Положил их в напасти великия,
Попустил на них скорби великия
И срамные позоры немерныя...
Злую немерную наготу и босоту,
И бесконечную нищету, и недостатки последние.
– Эту притчу я знаю. Трижды ее на Севере слышал. Сроднились с горюшком. И грехи свои расписали, как есть. И все же верю, что в недалеком будущем не стерпит мужик, скинет с себя кабалу кабатчика, дурманящего его, восстанет против промышленника, грабящего его. И край наш северный обретет вторую, достойную жизнь.
– А веселого ничего не видел, не слышал?
– Веселого, может быть, и немного было, а красивое видел и слышал.
– А я и веселое слыхал. Мне один дед презабавную историю рассказал про новгородского епископа Иакинфа или Иоанна. Словом, тот верхом на черте летал в святой град Иерусалим. Прямо как у Гоголя получается. Может, именно оттуда писатель взял свой веселый сюжет?
– А я однажды белой ночью шел с тремя слепыми рапсодами верст двадцать.
– Помню, ты как-то говорил, что записал своего однофамильца - старика Ивана Елисеева.
– Да, был такой, раскольник он, с Выгозера, рыбной ловлей занимался. Помню уху его славную, а вот былину из него только одну вытянул тогда, про Добрыню. Зато притчи Суриковой Домны, те и сейчас помню, и про Гришку Отрепьева, и про Василия Буслаевича, и про Илью Муромца и Калина царя.
– Расскажи!
– Сейчас. Я сначала о той ночи...
Белая ночь на Севере - это восьмое чудо света. Что-то есть в ней тайное и непонятное. Ни мрак ни свет, ни явь ни сон. Мир застыл, будто сам собой очарован. Долина в дымке. Лес вдали. Холмы, валуны огромные. И озеро зеркало. Будто и тихо, и нет движения, но словно что-то незримо вершится или вот-вот должно свершиться. Вдруг в полной тишине пролетает птица. Иногда раздается звук невнятный, не понятно даже, человек ли, зверь ли, ветер ли в лесу простонал.
Так вот. Я все ждал песен, а мои старцы всю дорогу до озера на поводырей ворчали. Я даже чуть поотстал, нарочно.
На берегу мы нашли лодки. Лодку там бери любую, если надо переправиться, никто в обиде не будет. Они все сели в одну большую, а я взял маленький рыбацкий челнок. Плыву в челноке под светлым небом и от восторга замираю. И это блаженство не меньше, чем вся эта сияющая красота. Кажется мне, что я один во вселенной. Ей-богу, я ощутил смысл слова "мироздание" "здание вселенной". И озеро - ее дно, а небо - ее крыша.
Когда прибыли на место, напились мои "гомеры" чаю и будто переродились. И песни пели, и сказки сказывали. Чуть не полсела в хату набилось.
– Ты записывал?
– А как же! Раньше, в новгородском путешествии, много собрал песен о борьбе русских со шведами и о Петре, а здесь записал Алексея Бат го и Ивана Касьянова из села Космозеро.
– Расскажи все же какую-нибудь, если помнишь.
– А не заскучаешь? Ну послушай кусочек:
Тут русские могучие богатыри
Вывели с силы великой
Младого Ермака Тимофеевича.
Заехал который от Нова города,
Который от Бела озера,
Который заехал от Киева,
Который заехал от Ерослима
Всю прибили силу великую.
Тут в
одно место богатыри съехались,А тут они порасхвастались:
"Кабы была на небо лестница,
Мы прибили бы всю силу небесную..."
Я много помню сказок, друг Гибсон, ведь Русь, она всегда в яви в бедах и нужде гибнет, а в снах и мечтах сказками живет, коврами-самолетами да скатертями-самобранками, да рая ищет в тридевятом царстве. Меня волнует сейчас другое. Впрочем, это то же самое. Старообрядчество составляет одну из самых главных, по-моему, сил, которая порождает многие пороки не только в Обонежье и Поморье, но и на всем Севере России. Понимаешь, я побывал в Олонецком краю и вынес оттуда ужасающую картину раскола старообрядчества. В сектах, естественно, не могло быть ни убеждений, ни принципов, ни логики. Каждый "учитель" преподносил свои проповеди расплывчато-неопределенно, толкования их в одной и той же секте противоположные. Раскольники, формально соблюдая обряды, ничего не понимали в собственной религии. Поглядел я на весь этот кошмар, на эти раскольничьи "верования" и ясно понял: едва забрезжится свет образования в среде раскола, как сами собою падут нелепые секты - хлыстовщина, скопчество, странничество, шалопутство и много других. С развитием цивилизации, как бы ни чурались они ее, раскол потеряет не только своих последователей, но даже и свою raison d' tre*.
И теперь, оглядываясь назад, я могу подвести итог всему виденному, изученному и переиспытанному.
Поморский вопрос стоит во всей своей наготе перед моими глазами. Я взглянул на него глазами постороннего человека, а теперь не перестаю думать о нем. Много русской энергии, живой русской силы загубило и губит ежедневно халатное отношение наше к русскому Северу - золотому дну. Всего там есть вдоволь - сумей только раздобыть из моря, воздуха и из-под земли. Много надо приложить силы, чтобы добыть это богатство, но еще более оно требует силы высшей - ума, железной настойчивости и науки. Без распространения образования и самых первых благ цивилизации, путей сообщения и обеспеченности жизни, свободы и гражданского порядка никогда не оживет наше Поморье. Никакие северные комиссии, никакие консулы не помогут ему проснуться и не призовут к жизни дремлющие силы. Дайте грамоту помору прежде всего; за школой постройте ему больницу, чтобы не вымирала ни за что ни про что живая русская сила; дайте порядок и благоустройство с хорошо организованною местною властью; освободите предприимчивого помора от сетей канцеляризма; организуйте почту и правильные сообщения на побережьях Ледовитого океана - и тогда зацветет Север России. Русский промышленник обретет силу, и Норвегия не посмеет наносить ему обид. Кулачество и артельная покрута вымрут исподволь, промышленник будет промышлять для себя и своей семьи.
– Ты идеалист, Александр. Начал правильно - революционно, а дальше рассуждений не идешь. Ну что ты говоришь? Подумай! Чтобы промышленник сам промышлял для себя, а кулачество вымерло само по себе? Ха-ха! Наивность ребенка! Образование - согласен. Оно необходимо в первую очередь, чтобы пробудить сознание мужика, дать ему знания, как ты выразился, "призвать к жизни дремлющие силы", то есть для революции, друг. Только она уничтожит эксплуататоров, как клопов, сосущих кровь России.
– Ты, конечно, прав, тем более что от благосостояния нашего Севера зависит также будущее русского флота, а на Поморье мы найдем замечательного природного моряка, который не уступит ни одному матросу в мире. Но мое дело - писать, Гибсон, рассказывать. В этом и вижу пока свою задачу. Для этого езжу.
Норвегию, страну живописных берегов, изрезанных фиордами, Елисеев воспринял слишком идеализированно из-за сравнения ее с Северной Россией, из-за беспрерывных, никогда не оставляющих его глубоких раздумий о своей горячо любимой Родине.
Возможно, так только и мог видеть ее путешественник, пришедший из страны, где "приютились к вербам сиротливо избы деревень", где поэт прошлого содрогался от стона, стоящего над Россией, и где вот-вот должен был родиться другой поэт, который опять скажет: