Пусть смерть меня полюбит

Воскресные газеты гласили: «Бывший священник женится на стриптизерше» и «Сообщения о пытках опровергаются». Еще было сообщение о том, что в карстовых ямах в Дербишире ищут тела его и Джойс. Серебристо-синий «Форд Эскорт», ранее замеченный в Дувре, обнаружен в Турции, его пассажиры держат путь в индийский монастырь и ни в каких преступлениях не замешаны. Алан выпил чашку кофе и съел сэндвич, хотя его и мутило от вида и запаха еды. Довольно не скоро он заметил, что день славный. Вернулась такая же погода, какая стояла в неделю, предшествовавшую его бегству, – совсем как весной, сказала тогда Джойс. Теплые солнечные лучи ласкали лицо Алана. Если пойти в Кенсингтонский парк, можно встретить там Роуз, поэтому он дошел до ближайшей станции подземки, «Ноттинг-хилл», и купил билет до Хемпстеда.

Когда-то Уна жила в Хемпстеде. Алан вспомнил об этом лишь тогда, когда прибыл туда. Он шел по Хемпстеду, гадая, жила ли она на этой улице или вон на той, и гуляла ли она здесь каждый день, как сейчас гулял он. Он добрел до холмистой пустоши Хемпстед-Хит, просто следуя по Хит-стрит до ее конца. Весь Лондон лежал перед ним, и, стоя на холме близ Спаниардс-роуд, Алан смотрел на город сверху вниз, так же, как некогда смотрел Дик Уиттингтон [41] , видя в солнечном сиянии вызолоченные крыши и улицы.

41

Дик Уиттингтон – персонаж английской легенды, бедный юноша, которому было предсказано, что он разбогатеет и трижды станет лорд-мэром Лондона; впоследствии это предсказание сбылось. Его прототипом послужил Ричард Уиттингтон (ок. 1354 или 1358–1423), английский средневековый купец.

Его золото тоже лежало там, внизу, но оно было для него ничем, ведь оно не поможет ему получить Уну. Алан резко повернулся и зашагал в противоположном направлении, через лес, отделявший Спаниардс-роуд от Норт-Энда. Этот лес был совсем не похож на Чилдонский Выгон. В лесах, примыкающих к большим городам, деревья такие же, как в сельской глубинке, однако у их подножия вся поросль и большая часть травы вытаптывается почти начисто. Под ногами лежала бурая бесплодная пыль. В воздухе не чувствовалось влажного и свежего запаха зелени. Однако в это солнечное воскресное утро – было все еще утро, он ушел из дома очень рано – лес для Алана был наделен нежной ранимой красотой, которую весна возродила только для новых страданий. Теперь он знал, что авторы книг были правы относительно того, что делает с человеком любовь, как она преображает и возвышает, как вымывает из глаз соринки, мешающие видеть мир.

Выйдя из леса, Алан обнаружил, что понятия не имеет, где находится, однако продолжал шагать приблизительно в западном направлении, пока не набрел на широкую проезжую дорогу. «Финчли-роуд, СЗ2», – прочел он и осознал, что находится в тех краях, где проживает настоящий Пол Браунинг. Странно. Паддингтон располагался в районе Запад-2, так что Алан предполагал, будто Северо-Запад-2 находится поблизости. Теперь ему стало ясно, что Пол Браунинг был клиентом банка в Паддингтоне не потому, что жил поблизости, а потому, что там работал. Алан вынул атлас Лондона, потому что хотя он, наверное, больше никогда не заговорит с Уной и никогда не останется наедине с нею, он должен знать местоположение его прежнего дома.

План улиц показывал, что Эксмур-гарденс является частью жилого массива, где дороги были проложены весьма причудливо – концентрическими кругами или, точнее, концентрическими овалами. Каждая из них была названа в честь цепи гор или холмов на Британских островах. Похоже, идти туда пешком было неблизко, но Алан не знал, можно ли попасть туда как-то еще, и ощущал странный позыв увидеть дом Пола Браунинга. На самом деле путь оказался не столь уж далеким.

Большинство домов на Эксмур-гарденс были выстроены в псевдотюдоровском стиле, но некоторые отличались более новым и простым дизайном, и номер пятнадцать был одним из них. Он был больше, чем дом Алана в Наделе Фиттона, но в остальном очень похож: красный кирпич, большие окна, камин, сделанный не для тепла, а для вида, и клумба пампасовой травы в садике перед домом. Алан стоял и смотрел на дом, дивясь тому, что по случайности выбрал для своего выдуманного прошлого нечто столь похожее на прошлое подлинное.

Сам Пол Браунинг мыл машину на подъездной дорожке у гаража. Дверь в дом была открыта, и мальчик лет восьми бегал через нее туда-сюда, волоча за собой на поводке щенка, которому это, похоже, очень не нравилось. На противоположной стороне дороги стояла скамья. Она располагалась у входа на дорожку, видимо соединявшую один овал с другим. Алан сел на скамью и притворился, что читает газету. Мальчик продолжал таскать щенка вверх и вниз по ступенькам крыльца. Пол Браунинг издал сердитый возглас, отбросил мыльную тряпку, подошел к двери и крикнул в сторону прихожей:

– Элисон! Не позволяй ему мучить собаку!

Ответа не было. Пол Браунинг поймал мальчика и стал его журить, однако негромко и мягко. Тот подхватил с земли щенка и прижал к груди. Из дома вышла женщина, высокая, светловолосая, лет тридцати пяти. Алан не слышал, что она сказала, но, судя по тону, она защищала мальчика. По тому, как она обняла сына, улыбнулась мужу и погладила собачку, у Алана сложилось впечатление, что женщина была неистовым, но нежным защитником для них всех. Он сложил газету, поднялся со скамьи и пошел по дорожке прочь.

Эта маленькая сцена заставила его почувствовать себя обделенным. У него должно было быть все это – но никогда не было, и теперь было поздно пытаться обзавестись этим всем с кем бы то ни было. А еще он чувствовал себя до смешного виноватым за то, что присвоил имя и прошлое этого человека. К тому же это воровство оказалось совершенно бессмысленным, и вдобавок этим Алан возвел напраслину на настоящего Пола Браунинга, который ни за что не бросил бы жену. «Не была ли и другая кража, совершенная мною, столь же бессмысленной?» – задавал себе вопрос Алан.

Оказалось, что тропинка заканчивается на стороне овала, противоположной той, с которой Алан сюда вошел, и атлас подсказал ему, что он находится неподалеку от Криклвуд-Бродвея, который, похоже, был частью Эджвер-роуд в ее северной оконечности. Алан зашагал в ту сторону через район, быстро приходящий в упадок, опасаясь, что вскоре выйдет к каким-нибудь развалинам или трущобам. Однако этого так и не произошло. Вместо развалин он оказался в районе, который поддерживали в относительно хорошем – для этих неприглядных и пользующихся дурной репутацией мест – состоянии. Улица была широкой, вдоль нее тянулись вывески автосалонов и букмекерских контор, в витринах супермаркетов и лавок были выставлены сари и отрезы восточных шелков. На черной доске перед пивнушкой «Роза Килларни» было мелом выведено меню, где предлагались пироги с рубленым мясом и двумя овощными начинками на выбор, салат с ветчиной и некое блюдо, именуемое «Обед лепрекона». Оно оказалось хлебом с сыром и пикулями, но Алана смущала мысль о том, чтобы заказать нечто с таким странным названием, поэтому он попросил салат, а чтобы скоротать ожидание блюда – полпинты горького пива.

У девушки за стойкой бара было бледное одутловатое лицо и черные круги под глазами, как у человека, вскормленного в предместьях Дублина на одной картошке. Она нацедила Алану горького пива, потом пинту – для ирландца, говорившего с таким же сильным акцентом, как и она сама, а потом начала наливать двойной виски тощему парню с изможденным лицом, чей пакет, полный продуктов, был втиснут между его стулом и стулом Алана. Алан не знал, что заставило его посмотреть вниз. Возможно, то, что он все еще никак не мог привыкнуть бродить по Лондону воскресным днем и совершать покупки. А может быть, таким образом он просто выражал возмущение (на респектабельный манер среднего класса) тем, что кто-то вторгается посредством этого пакета в его личное пространство, причиняя ему неудобства. Как бы то ни было, он опустил взгляд, слегка отодвинул свой стул и заметил, как рука парня нырнула вниз, чтобы достать из сумки сигарету и коробку спичек. Это была правая рука. Указательный палец был искалечен, и ноготь был кривым, словно ядро грецкого ореха.

Увидев это, Алан ощутил, как его желудок судорожно сжимается. Он резко отвел взгляд и начал есть свой салат. Дым от сигареты парня плыл над тарелкой с крутыми яйцами и маринованным латуком. В зеркале позади барной стойки отражалось гладко выбритое мрачное лицо, рот с тонкими губами, широкий нос. Бороду можно сбрить, волосы – подстричь… Алан решил, что мог бы узнать наверняка, если бы парень заговорил. Должно быть, он говорил, когда заказывал виски, но это было до того, как Алан вошел. Он смотрел, как парень берет свой пакет, и на этот раз палец показался Алану менее изуродованным – вовсе не тем же самым. Тот палец, что нырнул под металлическую решетку и прижал к ладони пакетик с монетами, был, насколько запомнил Алан, гротескно перекручен и увенчан наростом, больше похожим на коготь или раковину моллюска, нежели на человеческий ноготь.