Пусть всегда будут танки

– В Западной Европе построена и уже работает в полную силу сеть НИПов НАТО, аналогичная нашей, – продолжил он наконец. – Ты понимаешь, насколько высоки ставки в нашем деле? Нельзя! Допустить! Сбоев! – проговорил замполит, пристукивая по столешнице указательным пальцем. – Завтра приезжают Королев, Келдыш и их свита. К нам они, очевидно, надолго. Ты понимаешь?

Народная примета: если два академика направляются в симферопольский Центр дальней космической связи, то к чему это? Ясен пень – к какому-то важному запуску.

А может…

Может, они запускают нас? В смысле – нашу «Осу»? Мы уже вдоволь поколесили по разным полигонам, пора бы понюхать, чем пахнет настоящий реголит, а не его жалкая подделка из крымского ракушечника.

Я ощутил прилив противоречивых эмоций: неожиданное волнение, предвкушение, тревогу. Само собой, виду я не подал, переварил все молча. Но хитрый замполит по каким-то видным только ему признакам догадался, каков ход моей мысли.

– В этот ответственный момент, – сказал он, зловеще понизив голос, – я не допущу каких-либо идеологических диверсий.

На следующий день встречали хлебом-солью академиков и конструкторов. В гарнизоне началась какая-то суета, словно перед свадьбой. Все были в приподнятом настроении, подтрунивали друг над другом, приглашенный из «Ореанды» повар готовил деликатесы, на станциях НИПа и в техзоне стало многолюдно. Особенно ахово было, когда в охрану заступали курсанты. Они-то не знали всех этих московских шишек и поэтому, встретив на закрытой территории новых людей, первым делом валили их лицом в ноябрьскую грязь и только потом выясняли, кто это. И вот кладут в лужу какого-нибудь ведущего инженера, кандидата или даже доктора наук, а у того, как назло, из оттопыренного кармана пальто вываливается початая чекушка или бутылочка крымского коньяка. Не комильфо. Курсанты потом шушукаются, все нижние чины вплоть до духов ходят и посмеиваются. А руководству – красней и расхлебывай.

Тренировки отменили. От нечего делать я гулял под моросящим дождем в «песочнице», спускался в ракушечниковые кратеры, взбирался на насыпные возвышенности, пинал помятые учебные болванки. Сквозь разрывы в тучах на меня смотрела луна, как бы оценивая: достоин ли…

– Отклонение?

– Порядок, Сергей Павлович.

– Курс?

– Курс в норме.

Я зашел в теплый, сильно накуренный зал. Ровно гудело оборудование, пощелкивали реле. Офицеры связи занимали места по боевому расписанию, все были собраны и спокойны. Профессионалы, молодцы! Я и сам не так давно был одним из них…

В уголке на столовских табуретах скромно сидели Черников, Прокофьев, Апакидзе и Янсонс.

– Пришел поприсутствовать при родах? – спросил Черников, пожимая мне руку. Я не ответил, присел на подоконник, сдвинув чахлый кактус. Тотчас же почувствовал прикосновение сквозняка к пояснице. Да, в молодости на такие вещи внимания не обращаешь, только потом приходится расхлебывать.

– Высота? – потребовал Королев.

– Тысяча шестьсот, – ответили ему по громкой связи. – Начинаем поворот.

– Наш летит? – спросил я.

– Летят, Вася, – ответил Прокофьев мечтательно. – Летят.

Могучая сверхтяжелая ракета Н-3 поднимала в небеса танковую обойму: трехуровневую платформу, на которой дремали, ожидая своего часа, не учебные, а самые настоящие боевые «Оски»: злые и зубастые.

– Высота две триста. Поворот завершен, – прозвучало по громкой связи. – Полминуты до отделения первой ступени.

– Добро, – отозвался Королев.

Интересно, каково это – знать, что твое детище, продукт твоего ума, материализованный благодаря стараниям тысяч лучших рабочих, сейчас в недоступной высоте, над всем миром? И солнце – необыкновенно яркое, обжигающее – золотит ракете бока.

А о тебе никто слыхом не слыхивал. Ну кроме тех, у кого доступ по первому уровню секретности. А для остальных ты – невидимка, ноль, не существуешь. Ты пишешь научную работу или статью, а она выходит под безликим псевдонимом. Ты не имеешь права принимать участия в международных конференциях. Нобелевская тебе не светит. Твоя судьба – быть козырем в чьем-то залатанном, прокуренном рукаве. Широко известным в узких кругах деятелем. Хотя ты – ученый мирового масштаба, и каждая твоя работа – это вклад в развитие не какой-то отдельной страны, а цивилизации.

– Вторая ступень отработала, высота сто пять тысяч. Отделение.

– Отделение подтверждено. Выход на опорную орбиту подтвержден, НИП-10, передаем управление аппаратом вам.

– Спасибо, ЦУП. – Королев откинулся на спинку кресла.

– Получаем телеметрию, – немедленно доложил старший по смене, – параметры орбиты расчетные, бортовые системы работают нормально.

– Ну и отлично, – отозвался генеральный конструктор. – Так держать.

Я волновался. Да и все наши – танкисты – волновались. И от этого мысли всякие лезли в голову. Так сказать, не совсем уместные.

– Мы пришли с войной… – тихо сказал Апакидзе.

– Теперь не говорят «война», Гриша, – ответил Прокофьев. – Теперь говорят «принуждение к миру».

– Вот если бы на Луну полетели не танки, а луноходы Бабакина… – предположил я.

– История не знает сослагательного наклонения, – с умным видом процитировал кого-то Янсонс.

Запиликала тревожная трель, и все сразу встрепенулись. Старший офицер с явной неохотой поднял телефонную трубку, посмотрел виновато на Королева.

– Станция Висла-М докладывает, – сообщил он, бледнея. – Обнаружена быстролетящая цель, идет курсом на сближение…

И не успели мы толком осознать, что означают эти слова, как пункт управления огласил многоголосый удрученный писк, означающий потерю радиосвязи с космическим аппаратом.

– Телеметрия отсутствует, – последовала печальная констатация.

– Отправить запрос на аварийной частоте, – распорядился Королев, бросив взгляд на нас, он добавил: – Всех посторонних прошу покинуть пункт управления.

Мы безропотно кинулись к дверям. Последнее, что я услышал за своей спиной, – Королев требовал подтвердить факт использования США тактического ядерного оружия на околоземной орбите.

Глава 8

Все мечтают быть танкистами на службе у энергокорпораций – и трудяги, и офисный планктон. Говоруны-политики, учителя, врачи, экстремалы, мажоры. Потому что танкистов все любят, потому что танкистам все можно, потому что танкист – это как звезда кино, но только в танке, потому что быть танкистом – это кураж, веселье, достаток и опасность. Потому что скоро все рухнет, останутся только энергокорпорации. И все обесценится, только сила всегда будет в цене.

Примерно так рассуждал Антон Левицкий, ведя старую со свежими заплатками «Осу» по великой пустыне из присыпанной пылью застывшей лавы. Эта пустыня была известна под пафосным названием Океан Бурь.