Пустенье

Максим слабо соображает, о чем говорит ему старик. Восприятие плывет, словно утреннее солнце плавит его своими жаркими лучами.

– Ты наверняка встретишь людей, которые будут идти с тобой рядом. Это будут сильные люди, потому что Сила притягивает Силу. А ты уже накопил достаточно силы, чтобы начать исполнять взятые на себя обязательства.

– О чем речь? – каждое слово дается Максиму тяжело, и он еле ворочает языком, стараясь не раскиснуть совсем и не потерять нить разговора. Слова Данилыча доносятся до него приглушенно, словно издалека.

– …возрождение древнего боевого искусства и расширение границ восприятия…

Потом он все-таки потерял сознание, потому что когда вновь пришел в себя, то понял, что Данилыч что-то рассказывал тайшинам про местные достопримечательности.

– …находится перевал Обого, – старик показывает рукой в очередном направлении, – О, а вот и Максим в себя пришел. Макс, вон там, прямо под нами, бьет из-под земли Серебряный Источник, освященный христианской церковью и источающий удивительно вкусную и полезную воду. Сейчас мы спустимся туда, ты умоешься свеженькой водичкой и придешь в себя.

– Я был там, – кивает Максим, – и мне именно там вспомнились твои слова о двух мощнейших эгрегорах, взаимодополняющих друг друга здесь, на Алтае.

Он посмотрел на Данилыча.

– Ты знаешь, я вообще стал по-другому относиться к себе, своей личной истории и истории места, где я оказался волею судеб. Зедарки растормошили мое внутреннее пространство подобно урагану. И я теперь заново смотрю на мир, где многое из того, что было для меня важно, рассыпалось в прах и перестало существовать.

Старик смеется.

– Да уж, зедарки основательно встряхнули твою сущность, но скорее ты сам погрузился в пучины своего сумеречного «Я», безжалостно подталкиваемый обстоятельствами, которые спровоцировали эти наемные колдуны. Ты же знаешь: основа Тай-Шин – пробуждение Джал – таинственной Пустоты, скрытой в глубинах нашего существа. Касаясь Пустоты, воин-тайшин прикасается и к своему прошлому, пробуждает информацию, дремлющую в генофонде, и обретает знания предков, давно ушедших за грань этого мира. Это и есть один из аспектов битвы с Союзником. Но есть еще один, тот, который ты игнорировал, будучи подавленным обстоятельствами минувшего утра.

Данилыч смотрел на Коврова вопросительным взглядом, словно ожидая, что тот сам догадается, о чем идет речь.

– Ты не привык доверять Знакам, Символам этого мира, которые действуют тогда, когда тайшин использует для восприятия мира свое сознание. Ты не задумывался, например, почему твоя битва происходила именно с женщиной-зедарком? Почему она вообще напала на тебя?

Ковров задумчиво развел руками.

– Наверное, потому, что во мне существует конфликт?

– Конфликт, безусловно, есть, но почему именно женщина-зедарк?

– Я так понимаю, что это имеет отношение к конфликту мужского и женского?

Данилыч удовлетворенно кивнул.

– Именно. Одна из фундаментальных проблем человека – уравновешивание мужского и женского внутри своей сущности. Это основа дальнейшего постижения мира вокруг нас. Именно поэтому темное отражение твоей «внутренней женщины» пыталось уничтожить тебя, принести тебя в жертву. Что-то в тебе пытается разрушить тебя самого, и именно этим конфликтом управляются противники, которые приходят к тебе в этом мире. В этом заключается двуликость Союзника. Уравновесь самого себя, и у «внешнего» не будет оснований наносить тебе столь сокрушительные удары.

Ковров напряженно думал о чем-то.

– Постой, Данилыч, но ведь это был мой противник. А убила его, – он обернулся на девушку с татуированным лицом, которая сидела чуть позади него и улыбнулась ему, – Тамис.

– Таковы превратности битвы с Союзником, – Данилыч смотрел куда-то на далекий горизонт, и в его взгляде появилось выражение задумчивости или даже печали, – ты сумел уйти достаточно далеко в прошлое, чтобы поднять на поверхность связи, притянувшие к тебе необходимых людей, которые тоже оказались участниками этой битвы. Тамис ведь тоже оказалась здесь не случайно, как и все остальные члены группы. Зедарки убили ее отца, теперь она убила одну из них. Все вокруг связано прочными нитями, которые тянутся через пространство и время, создавая вот такие узоры на ткани окружающего нас мира. К тому же Тамис – тоже женщина, и возможно, что она также является отражением твоего внутреннего женского потенциала, который проявляет себя самым непредсказуемым образом.

– Мое прошлое, – Ковров тоже смотрел на горизонт, расписанный белыми рунами облаков, – я чувствую множество тайн, скрытых в нем, но не знаю, как дотянуться до них. И зедарка эта тоже пришла из прошлого… Оно что, будет постоянно преследовать меня?

Данилыч засмеялся и встал, разминая затекшие от долгого сидения ноги. Тайшины тоже поднялись на ноги и пошли к узкой тропинке, ведущей вниз, к основанию горы. Старик сделал Коврову знак, чтобы тот задержался.

– Прошлое отягощает нас так же, как отягощает нас и настоящее, каждую секунду превращаясь в прошлое. Но Тай-Шин и было создано для того, чтобы обрести свободу от этих тяг. Помнишь, как зедарк напал на нас в моем саду?

Максим кивнул, вспоминая ту жуткую схватку и ощущая мелкую дрожь в теле, порожденную этим воспоминанием.

– Как ты думаешь, почему он не смог прикоснуться ко мне? Почему его намазанные ядом руки не смогли отравить мое старческое тело?

Максим вспомнил, как провалился в пустоту изумленный этим невероятным обстоятельством зедарк.

– «Пустенье»? Я помню, как ты рассказывал мне про это.

Данилыч закрыл глаза и тихо пробормотал, словно изымая это знание из своего внутреннего пространства:

– «Пустенье»… Когда-то, давным-давно здесь, на Алтае, жили очень древние и очень странные племена. Они называли себя «Джаксины» –«Люди с сердцем, наполненным Пустотой». Одно из поселений Джаксинов было и на том месте, где выстроен сейчас Барнаул. Так вот скорее всего именно Джаксины оставили нам магию ИТУ-ТАЙ: простое знание о том, что мир вокруг и внутри нас на самом деле не является плотным. Мы придумали его для того, чтобы стать его заложниками, чтобы обрести мнимую уверенность в твердой почве под ногами. Но жизнь постоянно выбивает эту почву из-под наших ног, и тогда мы чувствуем растерянность и бессилие. Пока ты будешь чувствовать себя изолированным от этого мира, он будет снова и снова доказывать тебе, что ты его неотъемлемая часть и, будучи таковой, тоже являешься пустотой. Пустотой, понимаешь? А Пустоту невозможно поймать и уж тем более убить. Стать пустым и почувствовать себя частью этой беспредельной пустоты значит стать свободным.

Он открыл глаза и, не давая Максиму осознать услышанное, повел его вслед за скрывшимися в зелени кустов тайшинами.

– Пойдем, Максим, позавтракаем. Ты обещал показать кафе, где подают чудесного жареного хариуса и телецкого сига. А потом мы попьем чаю на берегу озера, и я расскажу тебе о битвах, которые еще ожидают нас всех в будущем.

Увидев озадаченное выражение лица Коврова, Данилыч хлопнул его рукой по плечу, словно подталкивая вперед, и громко рассмеялся.

«Воин редко может определить победителя сразу по окончании сражения. Движение борьбы порождает вокруг себя огромную энергию, и вот наступает момент, когда одинаково возможны и победа, и поражение. Лишь время скажет, кто одолел и кто проиграл, но воин знает, что с этой минуты он уже ничего больше не сможет сделать: судьба сражения – в руках Бога. В такие минуты воин не тревожится за исход битвы: это не заботит его. Он внимательно прислушивается к своему сердцу, он спрашивает его: «Это был Праведный Бой? Я сражался как должно?» Если сердце отвечает ему утвердительно, он предается отдохновению. Если же ответ отрицательный, он берется за меч и вновь начинает упражняться».Пауло Коэльо«Книга воина света»Стоило солнцу зайти за линию гор, как в воздухе сразу стало холодно, будто нарушилось равновесие мироздания и далекая еще зима уже заявила свои права, нетерпеливо подув издалека ледяным дыханием суровых северных ветров. Массивные серые тучи заполнили небо, которое будто потяжелело от них и нависло над землей угрюмой пеленой, угрожающей раздавить даже многовековые скалы, ощетинившиеся копьями остроко­нечных вершин. Все живое вокруг замерло, будто почувствовав, что что-то должно произойти. Замолчали даже птицы, спрятавшись в гуще древес­ных крон. А шум горных рек стал приглушеннее, будто речные духи боя­лись потревожить тишину, предшествующую великой Битве.Человек в сером одеянии вышел на вершину одной из гор и остано­вился на отвесной каменной площадке, с которой открывались захватыва­ющие дух горизонты. Разноцветные горы и разноцветные реки Алтая рас­кинулись внизу подобно таинственной стране, подлинное величие которой можно было увидеть либо с высоты птичьего полета, либо с вершины горы, на которой замер пораженный увиденным зрелищем закутанный в серое человек. Он медленно опустился на одно колено и, раскинув в сто­роны руки, запел древнюю песню. Он пел о своем доме, о своих родных и близких, о своей любви к этой горной стране, давшей ему новое ощуще­ние жизни.Над головой зашелестели огромные крылья, и большая величествен­ная птица, спикировав с небес, приземлилась в нескольких шагах от чело­века. Орел замер и теперь смотрел на поющего, словно прислушиваясь к звукам человеческого голоса. Но Туан не заметил присутствия небесного гостя. Перед его глазами мелькали картинки грядущего сражения, окро­вавленные тела убитых и раненых, ярость и боль, пропитавшие воздух. Ему казалось, что он уже слышит движение вооруженных воинов там, вни­зу. Он видел их лица и слышал бряцанье оружия и громкие шаги по тонне­лям тайных ходов, ведущих ургудов в пещеры и затем далее, наружу. Он чувствовал их злобу, и его песня наполнялась этим страшным ощущением. Завтра, когда небо потемнеет от того, что потемнеет солнце, откроются тайные ходы на поверхность земли и сотни ужасных существ хлынут нару­жу, прячась в пещерах до вечера. А вечером…Туан посмотрел вниз, на зеленые пятна тайги, соседствующей с мно­говековыми камнями. Там ждут своего часа десятки тайшинов, закутан­ные в черную одежду и разукрашенные ритуальными письменами Света и Тьмы. Как только сумерки накроют землю, завтра он поведет их в бой,может быть, последний бой для многих воинов Тай-Шин. Но где-то там, в поселениях, люди тоже готовятся к этой грозной битве. Сотни богатырей сидят вокруг костров и думают о том, что завтрашний день, возможно, будет их последним днем в этом мире.Песня изменила ритм, человеческие слова стали превращаться в гром­кие звуки, которые зазвучали из самой глубины бесконечного внутреннего пространства, наполненного переживаниями и предчувствиями. Еще через мгновение они и вовсе превратились в вой, который срывался с отвесного каменного козырька и летел вниз, подхваченный легкими горными ветер­ками. Орел вздернулся, но остался сидеть на камне, словно его не пугала ни человеческая речь, ни волчий вой, зазвучавший боевым кличем на вер­шине горы.Свет и Тьма. Горы безмолвно взирали, как камлает великому духу Алтая то ли человек, то ли волк, замерший между небом и землей, словно серая тень, сливающаяся с серым цветом скальных пород.Камкурт открыл глаза и поднялся на ноги. Внутри не было ничего: ни грусти, ни страха, ни тоски. Эти чувства бесследно растворились в песне, спетой миру, погруженному в надвигающиеся сумерки. Туан раскинул в стороны руки, будто приглашая своего немого слушателя – орла взмыть в темнеющее небо. Он чувствовал себя легче ветра, кружившего вокруг, настолько опустошила его эта песня, открывшая дорогу великой и таи­нственной Пустоте, скрытой в глубинах собственного существа. Грядущая битва не имела значения. Она была лишь одной из битв, которые были впе­реди, за гранью времени и пространства, в далеком будущем и не менее далеком прошлом. Камкурт улыбнулся…