Пустота

Полицейские, парамедики и душеприказчик покойной прибыли одновременно. К тому моменту «мерседес» уже водворили в гараж среди заброшенных построек сельскохозяйственного колледжа в Пламптоне, а предводитель волонтеров – кряжистый йоркширец по фамилии Уэзербёрн [131] , с ёжиком седых волос, специфическим чувством юмора и тридцатью годами опыта, – выкатывал насос на лужайку перед домом, пытаясь вывести его обратно на Колдмортон-Лэйн так, чтобы газон не слишком пострадал. Уэзербёрн высунулся из кабины и сказал врачу:

131

Weatherburn (англ.) – букв. «опаленный погодой, выветренный». Погодой (Weather) в «Нове Свинг» называет себя теневой оператор Поли де Раада, ставший впоследствии частью композитного существа из Зоны Явления.

– Что бы там ни заметили те, кто нам позвонил, а пожара не было.

– Вы уверены?

– По делам мы его обычно узнаём [132] .

Доктор сверкнул белозубой усмешкой и воздержался от ответа, чтобы не охрипнуть, перекрикивая рев дизеля.

Вскоре после этого он стянул припудренные тальком перчатки из нитрила и возвестил окружившим его полицейским:

– Инсульт. Обширный.

Все его сотрудники знали Анну Уотермен.

– А что это у нее в руке?

132

Все эпизоды с пылающей беседкой Анны Уотермен, вероятно, отсылают не только к библейскому сюжету о явлении неопалимого куста Моисею (к тому же Уэзербёрн иносказательно цитирует Мф. 7: 16: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград…»), но прежде всего к финальной сцене пожара готландского дома Александра из фильма Андрея Тарковского «Жертвоприношение»; там на последних минутах тоже появляются медики и увозят Александра, как здесь Анну, которая, подобно персонажу Тарковского, приносит себя в жертву ради спасения человечества от холокоста войны. Для трилогии характерны сквозные отсылки к творчеству Тарковского, помимо названного фильма, особенно к «Зеркалу».

Когда предмет извлекли из пальцев умершей, это оказался внешний жесткий диск в отполированном титановом футлярчике с портом подключения – таким древним, что сейчас только в музеях и встретишь. Они передали его по цепи, пощупали глубокие царапины на уголке. Парамедики тем временем водрузили труп на тележку и с видимым усилием покатили ее по лужайке, оставляя глубокие следы в росистой траве. Доктор взглянул им вслед.

– Хорошая была старушка, – сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Немного чокнутая, как и все в ее поколении.

Неожиданно накатила депрессия; он оперся на ограду под фруктовыми деревьями и стал смотреть, как рассеиваются клочья тумана над рекой за лугом. Ему было тридцать. Возраст Анны его тяготил. Она видела мир в годы, когда все еще гордились будущим и пускали, как и экономика, восторженные пузыри. За спиной доктора конфигурация полуразваленной беседки вдруг стабилизировалась. Взметнулась пыль, изнутри послышалось слабое царапание.

– Думаю, там какое-то животное, – заметил один из полицейских.

– Тогда поторопитесь, спасите его, – посоветовал доктор не оглядываясь. Рассмеялся. – Но вряд ли у него страховка.

Оставив их заниматься этим, он прошел в дом, чтобы связаться с дочерью покойной и формально уведомить ее о случившемся.

Когда явилась Марни Уотермен, ее ждала записка. На листке бумаги аккуратным почерком были описаны требуемые от нее действия; доктор также оставил брошюрку, озаглавленную «Как вести себя в случае смерти близких». Она сложила записку вдвое, потом еще раз вдвое. Никто понятия не имел, что случилось с беседкой, а тем более с котом. Марни посмотрела немного, как полицейские копаются в обломках, выкликая кота; было ясно, что домашних животных ни у кого из них не водится. Остановив машину пропустить «скорую» на узкой дороге между Коттисхэдом и Уиндлсхэмом, она и не подумала, что там может лежать ее мать.

– О, Анна!.. – произнесла Марни таким тоном, словно Анна ее в чем-то подвела.

Она повторяла это про себя, на разные тона и голоса, все утро, пока говорила с полицией, ехала в Льюис опознать тело матери в морге, заполняла бумаги и отдавала распоряжения.

О, Анна!..

Звучало это презрительнее, чем должно было. На самом деле она скорее от разочарования это себе нашептывала.

Четырьмя часами позже она стояла в дальнем углу сада, где, оставленная наедине с собственными мыслями и солнцем, допустила ту же ошибку, что и пожарные. Впрочем, ей показалось, что на месте беседки не груда янтарно мерцающих угольков, а иллюстрация из старомодной книжки для детей. Ей на миг померещилось, что там стоят бочонки и шкатулки в бронзовых обручах, чье содержимое – уж наверняка «сокровище»? – высыпалось на пол отполированной морем пещеры, и в сумраке трудно отличить покрытые соляным налетом камушки от изумрудов с куриное яйцо, а водоросли от тканей, расшитых богатыми и странными узорами.

Сморгнув, она превратила семиотический бутик в нечто более доступное пониманию: картонные ящики, порой двадцатилетней давности, набитые хламом, который Марни практически удалось выбросить из головы. Отцовская коллекция старинных карт и шторы, которые выбрасывать отказывалась уже Анна. Рождественские елочные игрушки. Игрушечная железная дорога «Хорнби», так и не распакованная. Пушка. Пластиковая посуда разных цветов, слишком маленькая для пикника, слишком большая для игрушки. Инвентарь фокусника, который Марни собирала в семилетнем возрасте, когда твердо решила стать престидижитатором: мотки поддельной лакрицы, якобы рентгеновские очки и якобы неснимаемые наручники. Лакированная японская коробочка: брось в такую бильярдный шарик – и можешь с ним попрощаться, хотя, если встряхнуть, слышно, как он где-то там внутри колотится. Чашка с отражением лица на дне: лицо это не было ее собственным. Сердечко на Валентинов день с диодной подсветкой. Детские игрушки из китайской пластмассы низкого качества, дешевой резины и перышек, сами по себе тривиальные, а теперь – подлинное сокровище для коллекционера [133] .

133

Этот фрагмент почти без изменений перенесен сюда из «Света», где фигурирует при описании экспонатов витрины ретролавки во снах Серии Мау Генлишер.

– Я чувствую потерю, – сказала себе Марни.

Пока она была в Льюисе, полицейские отчаялись вызволить кота Джеймса и уехали по каким-то другим срочным делам. Марни стало легче. Эту бы их энергию на продуктивные цели – например, с ней самой поделиться. Может, стоило им кофе предложить? Они вроде бы и не ожидали этого.

Джеймс был уже стар. Она его никогда особо не любила, но родители считали, что ей совершенно необходимо завести питомца. Могло показаться, что Марни-тринадцатилетку понукают обзавестись эмоциональными привязанностями, полюбить кого-нибудь так же, как они – друг друга, сделать первые шаги на пути к уподоблению им. Марни энтузиазма по этому поводу не испытывала, но слушалась; что касается Джеймса, то он проявлял куда меньшую покорность: даже котенком он чурался людей, упрямился и вскоре избавил ее от таких усилий. Она ему в чем-то завидовала, но потом постаралась забыть. Если он сейчас исчезнет, его дальнейшее отсутствие просто пополнит череду аналогичных. Кот, тихонько исчезающий в собственном королевстве высоких трав и чертополоха между фруктовыми деревьями и рекой; смерть Тима; теперь смерть Анны. Ей на миг стало так плохо, что ноги-руки отнялись. В доме звякнул телефон, но когда Марни туда подоспела, уже перестал. Чтобы как-то отвлечься, она стала сортировать сообщения Анны. Одно от декоратора, чей проект переделки ванной Марни понравился, другое – ошибка вызова, с холодной автоматической отповедью; третье от самой Марни, оставленное предыдущим вечером, голосом таким усталым, что она едва себя узнала:

– Мам, у меня новости насчет тестов.

Остальные звонки, в общей сложности полдюжины, от психиатра Анны. Казалось, что ей срочно что-то надо. Марни уже хотела ей перезвонить, как заслышала шум на кухне: кот елозил миской по плитке пола.

– Джеймс! – воскликнула она. – Ой, Джеймс!

Хелен Альперт, уловленная клиенткой в наивную, но эффективную сеть проективного переноса, контрпереноса и идентификации, больше, чем сама себе могла признаться, разозлилась на отказ Анны в дальнейших сеансах и первый звонок на пути обратно из Уолтэмстоу совершила еще вечером.

Ответа не последовало. Быстро приписав это обычным причинам, она остановила «ситроен» на обочине трассы A406 где-то посреди длинной дуги плановой погибели между Брент-Кросс и Низденом и отошла на двадцать ярдов высунуться в ревущий трафик, чтобы поймать сеть. Водитель мини-кеба, неправильно предположив, что у нее сломалась машина, сперва затормозил и без разрешения открыл капот, потом стал осаждать ее просьбами подвезти. Она сперва послала его подальше, а потом без сил просидела на заднем сиденье «ситроена» с полчаса, словно все же сдалась и позволила себе роскошь заделаться пассажиркой. Вернувшись в безопасный Ричмонд, она снова стала названивать Анне: трижды за пять минут.

– Анна, у меня новости, и думаю, что вы измените свое решение, услышав их. Можем ли мы поговорить еще раз? Позвоните, когда вернетесь домой!

Она листала заметки, пока не стемнело, и провалилась в сон, все еще пытаясь понять, где преступила собственные правила.

Четыре часа пополудни. Мимо ее консультационного кабинета в обратную сторону текла Темза; приливный ил выплеснулся на волнолом у Чизвик-Лэйн. Солнечный свет, смягченный и приглушенный речным воздухом, отражался от бумаг, хаотически раскиданных по столу психиатра, озарял ее любимую вазу и гладиолусы. Доктор Альперт пыталась читать.