Пустой дом

— А сколько вам лет?

— Семнадцать, вот-вот исполнится восемнадцать.

— Вы уже закончили школу?

— Да, прошлым летом.

— А что делаете сейчас?

— Ничего.

— Собираетесь поступать в университет?

То, что он счел ее достаточно умной, польстило Вирджинии.

— Ну что вы, нет…

— Чем же вы планируете заняться?

Лучше бы он не спрашивал…

— Думаю осенью поступить на курсы, буду изучать кулинарию, или стенографию, или машинопись, или что-нибудь такое же ужасное. Правда, мама забрала себе в голову, что я должна провести лето в Лондоне, ходить на всякие вечеринки и собрания, знакомиться с людьми, в общем, выйти в свет.

— Кажется, — сказал Юстас, — это называется лондонским «сезоном».

По его тону было ясно, что он одобряет этот обычай не больше, чем сама Вирджиния.

— Прошу, не надо! У меня от одного слова мурашки бегут по телу.

— Трудно поверить, что в наше время кто-то еще придает этому значение.

— Знаю, это глупо. Но такие люди есть. И моя мать входит в их число. Она уже встречалась с другими такими же мамашами, устраивала для них чай. Она даже выбрала мне кавалера для танца, но я буду изо всех сил стараться ее отговорить. Вы можете представить что-нибудь более ужасное, чем танец дебютанток?

— Нет, не могу, но мне не семнадцать и я не девушка. — Вирджиния состроила ему гримасу. — Если вы так сильно не хотите в этом участвовать, то почему бы вам не проявить характер и не сказать матери, чтобы она нашла лучшее применение деньгам, — например, купила вам билет в Австралию и обратно или что-то в этом роде.

— Я уже говорила. Точнее, пыталась. Но вы не знаете мою мать. Она никогда не слушает, что я ей говорю. Она объявила, что мне необходимознакомиться с правильными людьми, получать приглашения на правильные мероприятия и посещать правильные места.

— Попробуйте перетянуть на свою сторону отца.

— У меня нет отца. По крайней мере, я никогда его не видела; они с мамой развелись, когда я была совсем маленькой.

— Ясно, — произнес он и добавил, хотя и без большого воодушевления:

— Не грустите, вполне вероятно, что вам там понравится.

— Я заранее ненавижу каждую минуту этого «сезона»!

— Почему?

— Потому что на вечеринках я не знаю, куда деваться, не могу вымолвить ни слова в незнакомой компании и не представляю, о чем говорить с молодыми людьми.

— Ну, со мной вы прекрасно разговариваете, — ухмыльнулся Юстас.

— Вы совсем другой.

— Как это?

— Вы взрослый. То есть немолодой.

Юстас рассмеялся, и Вирджиния ощутила неловкость.

— Я хочу сказать, вас нельзя назвать молодым человеком, вам же не двадцать один или двадцать два…

Он все еще смеялся. Она нахмурилась.

— А сколько вамлет?

— Двадцать восемь, — сказал он ей. — Должно исполниться двадцать девять.

— Здорово. Хотелось бы мне быть двадцативосьмилетней.

— Тогда, — сказал Юстас, — вас бы здесь не было.

Внезапно похолодало, стало темнеть. Вирджиния начала зябнуть, взглянула на небо и увидела, что солнце скрылось за толстой серой тучей, предвестницей грозового фронта, надвигавшегося с запада.

— Вот и все, — сказал Юстас. — Хорошей погоде конец. К вечеру пойдет дождь.

Он посмотрел на часы.

— Уже почти четыре, пора отправляться домой. Как вы будете добираться?

— Думаю, пешком.

— Я могу вас подвезти.

— Вы на машине?

— У меня «лендровер», припаркован возле церкви.

— Вам не придется делать крюк?

— Нет, я проеду к Лэнион через пустошь.

— Ну, если вы уверены…

Всю дорогу до Уил-хауса Вирджиния молчала. Однако это было естественное, ненатужное молчание, комфортное, как разношенные туфли, не имевшее ничего общего с застенчивостью или отсутствием тем для разговора. Она уже и не помнила, когда чувствовала себя так легко в компании другого человека, — и уж, конечно, никогда не бывало с ней такого в обществе мужчины, тем более почти незнакомого. «Лендровер» был старый, с протертыми запыленными сиденьями. На полу в кабине валялись клочья соломы и витал легкий запах навоза, но Вирджинию это нисколько не оттолкнуло, ибо напомнило о Пенфолде. Она поняла, как сильно ей хотелось туда вернуться. Увидеть при дневном свете ферму и поля, посмотреть на коров. Вирджиния хотела, чтобы ей показали окрестности, провели по дому и пригласили выпить чаю в той чудесной кухне. Чтобы ее приняли как свою.

Они проехали через город и взобрались на холм: на месте величественных особняков, некогда занимавших его склоны, теперь стояли отели со стеклянными фасадами, а старые сады сравняли бульдозерами и устроили на их месте стоянки для машин. К каждому отелю примыкала оранжерея, у дверей росли пальмы, уныло вырисовываясь на фоне серого неба, а на клумбах, разбитых по указанию городских властей, ровными рядами были высажены нарциссы.

Высоко над морем дорога пошла ровнее. Юстас прибавил скорость и сказал:

— Когда вы возвращаетесь в Лондон?

— Не знаю. Наверное, через неделю.

— Хотите еще раз побывать в Пенфолде?

Уже второй раз за день Юстас угадывал ее самое сокровенное желание. Она подумала, уж не ясновидящий ли он.

— Да, с огромным удовольствием.

— Моя мама к вам очень прониклась. Нечасто она видит новые лица. Она будет рада, если вы придете к нам выпить чаю.

— Я обязательно приду.

— Только как вам добраться до Лэнион? — спросил Юстас, внимательно глядя на дорогу.

— Я одолжу у Элис ее машину. Уверена, она разрешит мне ее взять. Я буду ехать очень осторожно.

— А вы умеете водить?

— Конечно. Иначе зачем мне брать машину?

Она улыбнулась. Не потому, что пыталась пошутить — просто внезапно ей стало очень легко на душе.

— Вот что я вам скажу, — произнес Юстас в своей обычной неспешной манере. — Я поговорю с мамой, спрошу, в какой день ей удобнее будет вас принять, и позвоню вам по телефону. Хорошо?

Она представила, как будет дожидаться звонка, как поднимет трубку и через провода услышит его голос. Она крепко обняла себя за плечи, ощущая острую радость.

— Очень хорошо.

— По какому номеру мне звонить?

— Порткеррис, три-два-пять.

— Я запомню.

Они подъехали к дому. Он повернул в белые ворота Уил-хауса, миновал подъездную аллею, окруженную живой изгородью из эскаллонии.

— Приехали. — Он резко затормозил, выбросив гравий из-под колес. — Вот вы и дома, и как раз к чаю.