Пустячок, а приятно
Шрифт:
— Да, — подтвердила та. — Меня зовут Евгения Владимировна.
— Отлично… Подполковник Кирьянов, — представился Киря. — Пойдемте-ка отсюда, побеседуем в другом месте. Здесь мы будем мешать работе криминалистов…
Жена Бортникова, казалось, была рада выйти из помещения, где погиб человек. Мы прошли в кабинет главного врача и уселись там на диван.
— Итак, что вы хотите? — начал разговор Кирьянов. — Для чего вы приехали сюда?
— Где Николай? — вопросом на вопрос отвечала Евгения Владимировна. — Что вы с ним сделали?
— Задержанного Бортникова увезли в следственный изолятор, — преспокойно отвечал
— Но что случилось? — в нетерпении воскликнула жена Бортникова. — Неужели вы думаете, что Николай мог убить несчастного Ромку?
— Мы прорабатываем разные версии, — пожимая плечами, отозвался Киря. — Кстати, откуда у вас уверенность в его невиновности?
— Но он же был в это время в поезде!
— Откуда вы знаете?
На мгновение жена Бортникова опешила, смущенная нелепостью вопроса.
— Но ведь он позвонил мне… — нерешительно отвечала она.
— С поезда?
— Из Германии! Сказал, что садится в поезд, что с ним все нормально…
Киря помолчал немного, потом сказал раздумчиво:
— Ну ладно. Очень легко проверить, был ли на самом деле ваш муж за границей или не был.
— То есть, как это «не был»! — возмутилась жена Бортникова. — Он был там, у кого угодно спросите. В паспорте отметку о пересечении границы посмотрите. Он приехал только сегодня! И с самого начала, как он сошел с поезда, за ним увязалась вот эта… — она указала на меня.
— А вы откуда знаете?
Жена Бортникова осеклась, посмотрела на нас озадаченно.
— Николай сказал…
— Вы с ним разговаривали по телефону уже после задержания?
— Нет, наш адвокат разговаривал. Он же мне все и сообщил. Сказал, я непременно должна приехать сюда, в клинику… Что я еще могу чем-то помочь…
— Чем помочь? — удивленно спросила я, но жена Бортникова приняла высокомерный вид и даже не посмотрела в мою сторону.
Напротив, Кирьянов кивнул, видимо, удовлетворенный ее ответами, а мне что-то решительно не нравилось во всем, что говорила Бортникова.
— Скажите, а вы были знакомы с убитым Перепелкиным? — не удержалась, спросила я.
Бортникова бросила на меня беглый, но весьма презрительный взгляд, хотела было проигнорировать вопрос, но, увидев на лице Кирьянова ожидание ответа на него, сказала:
— Николай приглашал на свои юбилеи многих из клиники…
— Однако сам Бортников говорил, что Перепелкин — сын одного его старинного друга, — спокойно возразила я. — Если так, то их отношения должны были быть много более тесными…
Жена Бортникова скроила гримасу досады, но не сказала больше ни слова.
— Какие отношения были у вашего мужа с Перепелкиным? — спросил вместо меня Кирьянов.
Его вопрос Бортникова проигнорировать не могла и нехотя ответила:
— Нормальные… Никаких конфликтов с работниками своей клиники у него никогда не было.
— Вы хорошо знаете о том, что происходит и происходило в клинке «Тан-мед»?
— Достаточно, — отвечала она. — Я вам уже сказала, что Николай здесь совершенно ни при чем, поверьте мне!
— Перепелкин должен был сегодня отправиться на вокзал встречать своего шефа, верно? — спросила я.
— Да, так они договаривались…
— А
почему вы не поехали встречать мужа?— Слушайте, оставьте свои идиотские вопросы! — воскликнула крайне раздосадованно жена главврача клиники. — Я в это время была очень занята, у меня свой бизнес, требующий много времени и энергии…
— Николай Пантелеймонович помогает вам в вашем бизнесе?
— Нет! Мой бизнес не имеет никакого отношения к стоматологии!
Бортникова была уже сильно на взводе, но вопросы продолжали роиться в моей голове, и я никак не могла их не задать.
— А с Ольховским? — спросила я. — Какие отношения были у него с Ольховским?
— С Ольховскими мы и вовсе дружили семьями. Мы вместе с ними ездили на пикники, Николай с Анатолием на охоту ходили…
— Часто?
— Регулярно, как только открывался сезон… Еще вопросы? — Это было сказано с нескрываемым сарказмом.
Я чувствовала: здесь что-то есть, что-то очень важное. Но никак не могла сообразить, что именно и как заставить жену Николая Пантелеймоновича сказать мне это. Потому и задавала, как всегда в таких случаях, самые, казалось бы, нелепые, пришедшие в голову вопросы, — авось они выведут меня куда надо.
— А у Николая Пантелеймоновича было охотничье ружье?
— Нет, не было, — кажется, Бортникова смирилась и дала себе слово терпеть мою дурь до конца. — Отправляясь на охоту, он брал ружье у одного нашего друга…
— Какого?
— У одного друга нашей семьи. Это очень уважаемый человек.
— Как его фамилия?
Жена Бортникова немного помедлила, оглянулась вокруг, показывая всем своим видом удивление, что милиция потакает моему нахальному поведению. Но Кирьянов вновь промолчал, и она наконец объявила:
— Его фамилия Шмуйлович.
Вот оно! Я не случайно ждала, что должно всплыть что-то интересное. Так оно и оказалось — всплыло.
— Значит, вы хорошо знакомы с Евгением Марковичем Шмуйловичем, — констатировала я.
— Да, он друг нашей семьи!
— Как и Ольховский?
— Да, мы вместе часто общаемся.
— Слушай, Таня, — заговорил вдруг Кирьянов, которому, видимо, надоела моя игра в бессмысленные, как ему казалось, вопросы и ответы. — Хватит наконец, пожалей женщину. Не видишь, она уже на пределе…
— Да пожалуйста! — безразлично пожала плечами я. — Если ты, Киря, больше не хочешь, чтобы я задавала вопросы, я и не буду…
Я отошла к двери кабинета, уселась на стул, где совсем недавно сидел главврач клиники, достала сигарету и закурила. Киря, сильно раздосадованный моей фамильярностью с ним на людях, подошел к жене Бортникова и стал вежливым и мягким, как масло, голосом успокаивать ее, уверять, что все нормально, что с ее супругом в следственном изоляторе ничего дурного не случится. Причем тон его голоса был точно таким же фальшивым и неестественным, какой бывает у взрослых, когда они уверяют своего приведенного в поликлинику ребенка, что в зубном кабинете ему вовсе не будет больно. Впрочем, в отличие от ребенка, жена Бортникова не особенно верила уверениям милицейского начальника, однако позволила ему бережно взять себя под руку, вывести из кабинета и проводить до выхода из клиники. Там, напротив дверей, стояла ее личная машина, в которую Киря заботливо, будто свою жену, усадил Бортникову и некоторое время смотрел, как машина отъезжала прочь.