Пустыня жизни (Сокращенный вариант повести)

Я не мог ее пощадить, не мог даже смягчить правду. Она все выслушала молча, не моргнув, только отведенная назад рука, как бы ища опору, слепо шарила по скале, то и дело впиваясь ногтями в камень.

Нет, это было не отчаяние.

– Значит, теперь мы вроде изгнанных Адама и Евы? Что же, - добавила она с дрогнувшей улыбкой, - все не так плохо, раз человечество в безопасности. А мы, неужели не проживем? Ты, я, Эя... Славная девочка, как же ей досталось! Ничего, я сама стала немного дикаркой, что-нибудь придумаем... И, знаешь, ее рука коснулась моей, - в этой жизни есть своя прелесть.

Я кивнул. Я на что угодно готов был смотреть с радостью, лишь бы не видеть Снежку несчастной. Впрочем, она была права. Она стойко принимала жизнь такой, какая есть, этим, быть может, и спаслась.

– Все верно, - бодро сказал я.
– Мы нашли друг друга, остальное переживем. Надеюсь, я буду неплохим мужем.

– Да уж, придется. И мне придется...
– Ее голос споткнулся.
– Ничего, справимся. Обещаю не ревновать.

– Как ревновать? К кому?

– Ты не догадываешься?
– Откинув голову, Снежка посмотрела на меня долгим взглядом, - Но, милый, нас же трое.

– Ты с ума сошла! Снежка невесело рассмеялась.
– Ох, взглянул бы ты сейчас на себя в зеркало... Между прочим, меня это тоже почему-то не приводит в восторг. А что делать? У Эи больше нет рода, и если мы не примем ее в свой... Нет, она будет жить.
– Но ведь не обязательно...
– Здесь обязательно. Легче столкнуть планету с орбиты, чем заставить женщину не быть женщиной. Здесь это так. Только так.

– Несмотря на то, что мы побратались с Эей? Снежка только вздохнула. Прикусив губу, она отвела взгляд. Нет, ее губы запеклись не от жара. И руки ее были окровавлены не только ремнями; сколько раз ей, наверное, вот так приходилось умерять другую, большую боль.

Я молча привлек ее к себе. Она вжалась лицом мне в грудь и затихла. Ничего не надо было говорить, мы и так слышали друг друга. "Тебе было так плохо!" - "Очень. Когда меня повели на смерть, я обрадовалась, сама я не решалась..." - "Тебя били?" - "Не то... Меня учили жить. Не спрашивай". "Какое счастье, что ты не смогла..." - "Просто это была не та смерть. Слишком мучительно и долго".
– "Я всегда буду любить тебя. Тебя, а не Эю". "Знаю, поэтому и говорю так спокойно. Но она не должна знать, что ты ее не любишь".
– "Это невозможно*.
– "Это просто, у нее другие представления о любви. Не беспокойся, все будет не так плохо".
– "Я не беспокоюсь. Я ищу и не могу найти другой выход. Туда, к своим".
– "Знаю..."

– Выпусти, - сказала она. Я разжал объятия. Снежка села, подперев подбородок. Она молча и пристально смотрела на пламенеющие скалы, но видела ли она их? Я больше не слышал ее мыслей и не решался переступить порог ее молчания. Лицо Снежки было неподвижно, как маска, только сполохи огня пробегали по нему тенями.

– Над скалами внезапно, как прежде, снова пронесся протяжный ноющий вопль огневика, в черном куполе ночи снова приоткрылось другое небо, дрогнув, просияла россыпь чужих звезд.

– Он жалуется, - тихо сказала Снежка, когда все затихло.
– Похоже, согласился я.
– Не только похоже. Я долго за ним наблюдала, очень долго. Ему одиноко и холодно.
– Ты не можешь этого знать.
– Я чувствую.
– Ты думаешь, оно существо?
– Мне кажется, да.
– Что ж, может быть. Нам от этого не легче.
– Не легче, - эхом отозвалась Снежка.
– Для возвращения нужна энергия. Много энергии, - добавил я.
– Ее здесь сколько угодно, - спокойно сказала Снежка.
– В нем.
– Он с нами ею не поделится. Скорее наоборот.
– Возможно. У тебя есть шнур?
– Какой шнур?
– Лазерный, разумеется.
– Конечно.
– Я покачал головой.
– Ничего, малыш, не получится. Лавовое озерцо не даст столько энергии.
– Так подключись к огневику.
– Ты шутишь? Нет, она не шутила. Спокойно и ясно глядя на меня, она повторила свое предложение подключиться к огневику, словно к банальной розетке.

– Тоже выход, - закончила она, как ни в чем не бывало. У меня обмякли колени.

– Он же разнесет нас в клочья!

– Если заметит.
– В ее устало неподвижных глазах переливался жаркий отсвет багровеющих скал.
– Если вообще заметит. Я подходила к нему близко, как только могла. Он... Мы, люди, для него не существуем. Наверное, и канализирующий луч лазера для него не более ощутим, чем укус комара. Мы ведь не каждого прихлопываем. А если прихлопываем, то сразу...

Она прикрыла лицо рукой. Я не знал, что и думать. Такая мысль не приходила мне в голову. Сама по себе чудовищная, она и не могла прийти ко мне после всего, что я натерпелся от огневиков. Но, так просто отбросить ее я уже не мог. При всей своей дикости она была не столь уж безумной. Технически все было осуществимым, а там уж как повезет. Сравнение с комаром было на редкость точным.

Я смотрел на огневика и не мог пересилить страх. Над белыми глыбами лав все так же покоилась чуждая всему земному, ежемгновенно преобразующаяся, тем не менее застывшая масса пламени. Огненное существо, плазменный робот, что-то совсем, иное? И к этому чудовищному, непостижимому подключиться, всадить в него жало?) Рискнуть собой, Снежкой?

Только об одном она не упомянула, потому что это было ясно и так: нас ждало пославшее меня человечество.

– Пошли, - сказал я.

Хроноскаф стоял там, где я его оставил. Внутри нас встретил спокойный, такой тусклый после всего, что мы видели, свет приборов. Эя спала, разметав волосы и уронив голову на колени.

– Не буди, - шепнула Снежка.
– Ей сейчас хорошо...

Да, ей сейчас можно было позавидовать. Стараясь не потревожить, я отжал вялое тело девушки в угол, пристроив Снежку, и поднял хроноскаф в воздух.

Что я делаю?

Полет длился недолго, на гребне было достаточно ровных площадок. На одну из них я посадил хроноскаф. Чтобы не мешать мне, Снежка вылезла, едва аппарат коснулся земли. Ее губы скользнули по моей щеке.

– Действуй, - сказала она быстрым шепотом.
– Может быть, тебе лучше укрыться? "Зачем?
– ответил ее взгляд.
– Все едино..." Я отвернулся. Наводка лазерного луча напоминала схему того прицела, сквозь перекрестье которого я так недавно (вечность назад!) вглядывался в атакующего огневика. "Что ж, вихрем пронеслось в мыслях.
– Что ж..."

Визирные линии прыгали и двоились. Желудок комом подкатывал к горлу. Что я делаю? Еще не поздно. Мы оба сошли с ума. Какое нам дело до человечества. Все абстракция, кроме нас. Сейчас, сейчас, и нас уже не будет. Тогда зачем все это, зачем?

Я включил автоматику. Все, теперь от меня ничего не зависело. На негнущихся ногах я выбрался наружу, в лицо дохнул жар и свет.

От хроноскафа протянулся голубоватый игольчатый луч, бледно прочеркнув скалы, канул в изменчивом сиянии огневика. Дрожащие пальцы Снежки сцепились с моими, так, рука в руке, мы замерли на краю обрыва.

Мучительно горели скалы, паутинной нитью трепетал луч, было тихо, как в обмороке. Недвижно чернело небо, яростный блеск огневика был так спокоен и равнодушен, словно ничего не происходило, словно меж ним и хроноскафом не пульсировал бегущий по светопроводу ток энергии. Комариное жало впилось, а ответного, испепеляющего удара все не было. Чувствовал ли огневик это жало в себе, мог ли почувствовать, ощущал ли он что-нибудь? Все багрово, как в мареве, колыхалось перед глазами, я ждал расплаты, которой не могло не быть.