Пустышка

Слезы текли из закрытых глаз и смешивались с водой. Лена обняла себя уставшими слабыми руками, пытаясь сдержать внезапную крупную дрожь, которая стала сотрясать ее — нервы давали о себе знать.

Рон, который, забыв о приличиях, заворожённо смотрел на тонкую хрупкую девичью фигурку, стоящую под водой, заметил, как она вдруг затряслась, и как стали вздрагивать худенькие плечи.

Еления плачет? Самая сильная и смелая в мире девочка плачет?

Сердце сделало кульбит и подскочило где-то к основанию горла, затрудняя дыхание, которое совсем перехватило от внезапного волнения.

Рон сделал шаг вперёд и вдруг замер в растерянности — он не мог вот так подойти к Елении. Осмотрелся, схватил огромное полотенце, видимо, приготовленное ею, и уже более решительно направился к вздрагивающей девушке.

Выключил воду, уже смывшую чужую кровь, осторожно закутал худенькую фигурку в полотенце и легко поднял на руки, бережно прижимая к груди. Боль в раненой руке выстрелила, и рана словно задергалась, но Рон никакого внимания на это не обратил. Сейчас он думал о другом. Как такое воздушное создание, которое весит не больше перышка, смогло победить несколько огромных сильнейших вервольфов и десятки «невидимок» — взрослых сильных мужчин?!

Еления не сопротивлялась его объятиям и была совершенно безвольной, положив уставшую голову Рону на грудь.

— Ты чего, Еля? — тихо спросил Рон, с опаской заглядывая в бледное осунувшееся лицо. — Все закончилось. Не плачь.

— Хочу домой, — подняла на него огромные заплаканные глаза Еления. — К маме и Карлу. Хочу. Вернуться. Домой.

Девушка не возмутилась, что Рон вошел и смотрел на неё, взял на руки, а теперь прижимал к себе, словно драгоценность, и он еле заметно облегченно выдохнул.

— Кто такой Карл? — осторожно поинтересовался, а сердце замерло в ожидании ответа.

— Мой старший брат, — голубые глаза несчастно смотрели на него.

— А где живут твои мама и брат? — с искренним интересом поинтересовался Рон, медленно выходя из душевой и направляясь к кровати, на которой до этого спала Еления, когда находилась без сознания.

— Уже. Нигде. Не живут, — медленно и на удивление четко ответила Еления, отворачивая лицо, и вновь всхлипывая. — Их… убили.

— Кто? — словно громом пораженный Рон остановился у кровати, все ещё держа девушку на руках. — За что?

— Злые нехорошие люди, — по-детски тихо ответила Еления и положила голову ему на плечо, закрывая уставшие глаза. — Ни за что… Будешь мне братом, Рон? Названным? — тихо пробормотала заплетающимся языком. — Мы как побратимы с тобой теперь… у папы так было на фронте.

— Нет уж, извини, — немного обиженно ответил Рон, чувствуя волнение. «Брат?! Не хватало ещё!». — Что такое «на фронте»?

— На войне, — уже совсем еле слышно прошептала Еля, практически «вырубаясь». — Почему не хочешь?

— Потому что я хочу стать твоим парнем, — твёрдо ответил Аверин, с нежностью смотря на уже полудремлющую девушку у него на руках.

— Моим… кем?.. а зачем? — тихо прошелестели бледные губы Елении, которая с трудом попыталась открыть глаза, но у неё уже ничего не получилось.

— Затем, — тяжело вздохнул Рон, понимая, что серьезного разговора сейчас не получится. — Потому что влюбился в тебя… на свою голову.

Но Еления уже крепко уснула у него на руках, не услышав признания, и парень это понял. Ничего, у него будет ещё много времени для признаний. Теперь впереди вся жизнь, которую без Елении Рон уже не представлял.

Он нежно поцеловал спящую девушку в лоб и осторожно положил воздушное тело на кровать, заботливо накрыв одеялом. Подумал, что надо позвать кого-нибудь, чтобы сняли с нее мокрое полотенце и переодели в пижаму. Сам не осмелился.

С удивлением и недоверием рассматривал Рон спокойное нежное заплаканное личико спящей Елении. Если бы сам не видел, на что она способна и что вытворяла ещё полчаса назад, никогда бы не поверил.

Как? Откуда? Кто она такая?

Одновременно слабая и сильная, хрупкая и ловкая, ранимая и жестокая. Смелая. Отважная. Умная. Очень красивая.

Перед мысленным взором неожиданно возникло прекрасное стройное тело в душе, и Рон почувствовал, что сердце снова сделало замысловатый кульбит — «слишком красивая».

За пару дней новенькая перевернула его жизнь с ног на голову, завладела полностью сердцем и мыслями, а теперь спит, даже не подозревая о его чувствах, о том, что он мечтает о ней, восхищается и безумно влюбился. Впервые в жизни.

Рон понимал, что с ее появлением связана тайна, в которую его, скорее всего, никто из взрослых не собирается посвящать, но он постарается сам разобраться во всем — у него очень серьезные намерения в отношении Елении. Никто и ничто его не остановит.

О какой войне она говорила? Их империя давно ни с кем не воевала. Она чужеземка? Скорее всего.

— Побратим… тоже мне придумала, — проворчал парень под нос и вышел из палаты, с намерением позвать кого-то из девчонок, чтобы сняли с девушки мокрое полотенце и одели в нормальную одежду для сна.

Глава 20

Катрина собирала вещи, выгнав всех служанок, не желая никого видеть, — Ансар ясно дал понять, что она обязана покинуть дворец в ближайшие часы.

Герцог Аверин по фоннору сообщил герцогу Йоргусу, что дети уже в безопасности и никто не пострадал, особенно из младших, отсидевшихся в убежище. Тиски страха, последние несколько часов с чудовищной силой сжимавшие сердце, разжались. Как бы она не выглядела в глазах Ансара и окружающих, а своих детей Катрина очень любила. По-своему, как могла и умела, старалась дать им самое лучшее.

Страх за Эндрю и Олию не дал сразу в полной мере осознать все, что с ней случилось за последние несколько часов. Теперь же осознание того, что Ансар бросил ее, накрыло полностью.

Катрина понимала, что Ансар прав в своём желании больше не иметь с ней ничего общего, и она все заслужила, но от этого легче не стало. Хотя нет, немного все же стало — упал камень с души — во лжи очень тяжело жить, особенно, если каждый день понимаешь, что конкретно этот мужчина вообще ее не заслужил.

Да, она завралась и запуталась, но когда поняла, что совершила огромную ошибку, скрыв от Ансара Эндрю, а потом и Олию, стало уже поздно — страх потерять любимого человека не давал ей сделать шаг навстречу правде, и клубок из лжи, недомолвок и страха разоблачения с каждым годом увеличивался, все больше опутывая её.