Путь чести

Скопин-Шуйский заулыбался еще шире.

— Ну и хорошо. Тогда с чем приехали? Неужто, Василь Петрович, ты по мне соскучился?

Сотник важно поклонился.

— Я всегда тебя рад видеть в добром здравии и в добром духе, Михаил Васильевич. Однако же по приказу Прокопия Петровича и по желанию людей рязанских я здесь.

Князь посерьезнел.

— Приступайте.

Василий Петрович Ушак достал грамоту и начал читать те слова, что Ляпунов ранее озвучил народному собранию, и люди одобрили их и благословили на посольство. В грамоте всячески прославился воинский подвиг Михаила Васильевича, выказывалось уважение и восхищение его добродетелями: мужеству, простоте, милосердию. Прокопий Петрович упрекал царя Василия в бездействии и трусости, обвинял того в неоднократной лжи и назвал князя Михаила более достойным царского престола. Он заверял, что вся русская земля хотела бы видеть Михаила Васильевича государем, и каждый человек русский готов сложить свою голову за светлейшего князя и его право на престол. Было упомянуто и то, что Василий Шуйский из зависти замышляет супротив удачливого военноначальника.

С каждым прочитанным словом Михаил становился все мрачнее и мрачнее и дослушав вскочил со стула, и вырвал послание из рук Ушака.

— Да вы! — воскликнул он, замахнувшись грамотой.

Василь, согнувшийся в земном поклоне, мысленно попрощался с жизнью. Рядом Вонифатий одними губами читал молитву Пресвятой Богородице.

— Как можно! — снова замахнулся Скопин-Шуйский, глаза его метали молнии. Василь решил, что пропадать — так с музыкой.

— Того каждый из нас хочет, Михаил Васильевич. — не разгибаясь произнес он. — А надо, так и смерть примем!

Казалось, князь сейчас ударит сотника, но тот вдруг глубоко вздохнул и тяжело опустился на стул.

— Я ваше послание услышал. С дороги вы устали, отдохните. — устало произнес он, глаза его были грустными. — Вечером будет совет. Там и решим, что делать с вами. Ступайте с Богом.

Василь набрался смелости и произнес.

— Сие послание лично вам адресовано...

Губы князя тронула невеселая улыбка.

— От всей земли послание, так? А что же, мои ратники уже перестали русским народом быть? Их мнение выслушать не надобно?

— Прости, князь. Глупость сморозил. Голова военная, тугая. — поклонился сотник.

— А ты что думаешь, отче? — обратился Скопин-Шуйский к Вонифатию.

— Человек предполагает, Бог располагает, царь. Духовенство должно быть со своей паствой, тем более, если дело правое. Остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим. — весомо изрек священник.

А после короткой паузы добавил:

— Царя Бориса Годунова избрал Земский Собор, а венчал его на царствие патриарх Иов. Царевича "Дмитрия", коего на время признали сыном Иоанна IV, венчал на царствие патриарх Игнатий... Хотя при этом сосланный Лжедмитрием Иов не был ни низложен, ни лишён сана, это была смена патриархов по воле недолговечных земных владык. Наконец, и Игнатия сослали по приказу нового "царя" Василия Шуйского... Коий и вовсе не был венчан патриархом, не был избран и Земским Собором после убийства Лжедмитрия. Законного царя должен избрать Земский Собор — и венчать на царствие истинный патриарх, коим избрали Гермогена. Но что скажет ныне патриарх, то мне неведомо...

— Неведомо… — эхом откликнулся князь, после чего поднял глаза и уже спокойнее произнёс. — Встретимся вечером. А сейчас будьте моими гостями. Отдыхайте.

Что-то в его взгляде изменилось…

До самого вечера сотник так и не встретился с немецкий рейтаром, чтобы поблагодарить его, и узнать мнение ротмистра о предстоящем. Солдаты качали головами и разводили руками, мол не знаем где командир. Здоровый финн предложил сотнику подождать с ними и выпить заодно, но Василь Петрович вежливо отказался, ибо сердце его было не на месте. Кто мол поручиться, что головушка сотника, а с ним и всех посланцев Ляпунова все же не покатиться в кусты? То-то же...

Серое небо темнело, на лагерь опускалась тьма, а с ней пришел холодный северный ветер. Воздух стал морозным и вырывался из легких облачками белого пара. В такие вечера старики усаживаются у очага или печки и рассказывают о делах былых: сражениях давних времен, о героях и злодеях, были и небылицы. В это время начинаешь верить в правдивость сказок и в любые чудеса. Холод понемногу обнимал тело, как старого знакомого. Солдаты начали зажигать фонари, запылали костры. А вскоре среди разговоров, смеха и треска поленьев в кострах прозвучал сигнал к офицерскому и общему сбору.

Василий Петрович молча прикоснулся к плечу стоящего на коленях священнику.

— Пора? — поднял на него светлые глаза отец Вонифатий.

— Да, друг мой, пора. — кивнул сотник. — Скоро все решиться.

— Все в руках Господа. — неожиданно весело улыбнулся священник.

В шатре князя собрались большинство офицеров лагеря, за исключением царских воевод, только недавно присоединившихся к князю. Из наемников были Делагарди, Зомме со своими людьми и фон Ронин с двумя офицерами из рейтар. Себастьян при виде сотника улыбнулся и ободряюще кивнул. Василь Петрович мысленно поблагодарил Бога, что один несомненный союзник в лагере Скопина-Шуйского у него точно есть и улыбнулся немцу в ответ. С другой стороны Ушак заметил стрелецкого сотника Орлова и кивнул ему. Тот, после некоторой заминки, склонил голову в ответ. Ага, а вот и второй союзник...

Запахнулись пологи шатра. Воцарилась полная тишина. Михаил Васильевич поднялся и вышел в круг офицеров.

— Друзья, соратники, братья по оружию! — начал князь. — Сегодня к нам прибыло посольство от боярина Прокопия Петровича Ляпунова. Человек он уважаемый, каждый из вас о нем и о делах его знает. Так вот прибыло посольство с грамотой от народа рязанской земли. И вот о чем в ней говориться…

Пока светлейший озвучивал основные тезисы послания, сотник вглядывался в лица присутствующих. Большая часть совсем не выглядела удивленной, скорее с каждым словом словно бы расцветала. Многие одобрительно качали бородами. Себастьян и вовсе широко улыбался. Делагарди и Зомме выглядели так, словно вопрос о воцарении Михаила Скопина-Шуйского был решен. Сотник поймал себя на мысли, что скорее всего информация из послания была доведена до офицеров и солдат заранее. Ушак увидел, как Орлов что-то с жаром шепчет своему подчиненному и тот скрывается за полами шатра. Интересно, о чем был тот разговор?

— Вот это и предлагает мне Прокопий Петрович. — серьезно произнес князь, заканчивая послание от Ляпунова. — Все вы бились со мной плечом к плечу. Вашему мнению я доверяю как своему, и хочу услышать, что скажете вы.

— Корпус в вашем распоряжении, Михаил Васильевич. — первым склонил голову Якоб Делагарди.

— Мы с вами, княз. — на неплохом русском молвил Христиер Зомме. — Как раньше, так и впредь.

По спине сотника пробежали мурашки. Рядом шептал молитву смиренный отец Вонифатий — а офицеры безмолвно склонились в поясном поклон. Только трещат щепки в пламени очага...

— Царь Михаил! — неожиданно зычно, громко и отчётливо выкрикнул фон Ронин. Сотник вздрогнул. С шелестящим звуком вылетели из ножен сабли и мечи, упираясь в верх шатра.

— Слава царю Михаилу! — оглушительно и грозно проревел Орлов.

— Царь Михаил! — подхватили офицеры. Звук их голосов наполнил шатер.

— ЦАРЬ МИХАИЛ!!!

Сотник понял, что слезы сами горячими каплями катятся из его глаз, скрываясь в пышных усах и бороде — ибо за шатром Скопина-Шуйского славило уже все его войско... А после полы шатра откинули в стороны — и Василий Петрович воочию увидел, как солдаты, стрельцы, казаки и наемники выкрикивают одно и тоже:

— ЦАРЬ МИХАИЛ!!!

И на мгновение ему показалось, что сама земля содрогается от этих слов...

Сияющий фон Ронин хлопнул сотника по плечу, справа подошел улыбающийся Орлов, в глазах его мерцали искры, отражающиеся от очага.

— Царь Михаил! — закричал во всю силу своих легких Ушак, утирая непослушные слезы.

А с неба на славящее народного избранника войска, принялись падать первые снежинки, кружащиеся под порывами налетевшего вдруг ветра...