Путь духовного обновления (Глава 3, О свободе)

Из этого вытекает, что если человек хочет видеть свои личные права огражденными и защищенными, то он должен вложиться своим правосознанием в эту общественную правовую жизнь и верно участвовать в ее устроении. В качестве законодателя, он должен творить законы из верной глубины своего правосознания; в качестве судьи и чиновника, он должен толковать и применять закон так, как этого требует его справедливое правосознание; в качестве рядового подчиненного гражданина, он должен принять закон в свое правосознание и включить приказы, запреты и позволения, содержащиеся в законе, в процесс мотивации своего поведения.

Во всех этих положениях человек призван к тому, чтобы добровольно вменять себе законы своего государства, стараться верно понимать их и повиноваться им по чувству свободно признанной обязанности. Пусть эти законы кажутся ему формальными и внешними – он все-таки должен принять их в порядке самообязывания и верно соблюдать их. Это необходимо по следующим основаниям.

Во-первых, потому, что в самую сущность права и правопорядка входит эта способность – совершенствоваться посредством лояльного повиновения граждан. Само собой разумеется, что всюду и всегда могут встречаться нецелесообразные или несправедливые законы, такие, которые были неудачны с самого начала или такие, которые с течением времени утратили свою жизненную полезность. Но закон не отменен, он должен применяться и соблюдаться, по римской формуле – « суров закон, но он закон»; это есть единственное средство поддерживать правопорядок в стране, укреплять его и не отдавать его в жертву произволу, личной корысти и случайности. Тот, кто умеет блюсти «суровый» закон вплоть до самой его отмены, – тот предотвращает анархию и бесправие, ограждает принцип права и воспитывает правосознание своих сограждан. Однако наряду с этим выдержанным блюдением права должна вестись борьба за отмену нецелесообразного или несправедливого закона; он обязателен до законодательной отмены, но отмена эта должна быть по возможности ускорена. Каждый здоровый правопорядок открывает гражданам эту возможность: бороться за новые, лучшие законы и за новый порядок жизни, пребывая в лояльности по отношению к действующим законам. В этом смысле право подобно перестраивающемуся дому, в котором люди продолжают жить и во время его перестройки. Нельзя отменить закон, не заменив его новым: ибо беззаконие есть начало произвола, несправедливости, «захватного права» и взаимных обид. Нельзя позволить гражданам не соблюдать действующий закон: ибо противозаконие расшатывает правосознание и узаконивает в стране дух преступности. Но нельзя также звать граждан к самовольному ниспровержению закона снизу, ибо этот путь совмещает беззаконие с противозаконием и ведет к революции и гражданской войне, а гражданская война есть одно из самых страшных и разрушительных явлений истории.

Итак, первое правило правосознания гласит: соблюдай добровольно действующие законы и борись лояльно [105] за новые, лучшие.

Во-вторых, гражданин призван добровольно признавать и соблюдать законы своей родины потому, что это есть единственный способ – поддерживать правопорядок и в то же время оставаться в нем свободным. Каждый правопорядок, как мы уже указали, обращается к гражданам со словами: «это тебе предписывается – твоя обязанность», «это тебе разрешается – твое полномочие», «это тебе запрещается – твоя запретность»… Допустим, что границы этих обязанностей, полномочий и запретностей – меня не удовлетворяют; так обыкновенно и бывает, потому что всякий человек хотел бы иметь побольше полномочий и поменьше обязанностей и запретностей. Однако эти правовые обязанности, полномочия и запретности образуют целую живую систему субъективных прав, как гражданских (имущественных, семейных и наследственных), так и публичных (права свободы, права избирательные, права властные), и права эти поддерживаются и ограждаются всем правопорядком и особенно государственной властью. И вот человеческая история показала и подтвердила много раз, что лучше пользоваться более ограниченной системой субъективных прав, крепко огражденных и действительно обеспеченных, чем видеть, как твой безграничный круг субъективных притязаний попирается произволом соседей и деспотической властью. Лучше малая свобода, всеми чтимая и блюдомая, чем большая свобода, никем не соблюдаемая и не уважаемая, ибо такая «большая» «свобода» есть величина мнимая, которая не заслуживает ни названия «свободы», ни названия «права». Таков великий урок всех революций: люди не хотят малых, но огражденных прав, они хотят максимума (величайших полномочий и полного освобождения от обязанностей и запретностей); революционеры обещают им этот желанный максимум, ниспровергают старый правопорядок, и люди радуются, как поток истории уносит и поглощает их малые, но огражденные права; тогда революция развертывает свои разрушительные силы и к концу ее люди с ужасом удостоверяются в том, что за ними остался минимум прав, лишенных всякой прочности и защиты…

Так обнаруживается великая тайна свободы. Человек призван не к внешнему самоосвобождению от закона (таков путь революции, анархии, деспотизма); но к внутреннему самоосвобождению в пределах закона (таков путь лояльности, правопорядка и здорового развития). Внутреннее освобождение – совершается в духе и выражается в добровольном самообязывании; оно освобождает человека не от закона, а в законе, ибо человек свободно блюдет закон, который свободно признало его правосознание. Человек не призван ниспровергать правопорядок; он призван беречь его, ограждать и совершенствовать его содержание, верно и терпеливо реформируя его. Свобода от закона есть анархия, бесправие и гибель. Человек может быть свободным только под законом и через закон. А эта законная свобода будет тем прочнее и полнее, чем больше он опирается на внутреннюю свободу – на лояльное самообязывание здорового правосознания.

Таково второе правило правосознания: освободи себя внутренно посредством добровольного самообязывания и ищи свободы только через закон и под законом.

3. О творческом правосознании

Здоровое правосознание есть не только свободное и лояльное состояние души, но и творческое состояние. Оно принимает действующие законы не для того, чтобы формально проводить их в жизнь, превращая правопорядок в мертвую бюрократическую работу, в сухое педантство, в явную несправедливость; но для того, чтобы оживлять отвлеченные формулы закона из этой духовной глубины, где живет чувство права, человечность и любовь. Здоровое правосознание творит право не только тогда, когда изобретает новые, лучшие законы, но и тогда, когда применяет действующие законы к живым отношениям людей.

Каждый закон имеет обычно строго определенный, записанный и напечатанный словесный состав. За его словами скрывается логически по-мысленное и формулированное суждение, в котором обозначено, каким людям, в каких случаях жизни принадлежат строго определенные полномочия, обязанности и запретности. Каждый человек имеет, конечно, эгоистический интерес истолковать это суждение и эти определения так, чтобы на его личную долю выпало как можно меньше обязанностей и запретностей и как можно больше прав или полномочий. В большинстве случаев люди стараются перетолковать закон в свою пользу, а иногда и прямо извратить его смысл. В противоположность этому здоровое правосознание движется по совершенно иному пути.

Человек со здоровым правосознанием старается прежде всего отодвинуть в сторону свой личный интерес и понять смысл закона так, как он предносился мысли и воле самого законодателя. Он стремится уловить и усвоить ту цель закона, которую законодатель имел в виду: для чего этот закон был придуман и установлен? Как и чем должна была быть достигнута эта творческая цель? и т. д.

Когда эта первая задача разрешена, тогда встает вторая: надо постигнуть не ту цель, которую когда-то имел в виду законодатель, и не тот смысл, который тогда исторически ему предносился, но другую цель – высшую и подлинную цель социальной справедливости, которая должна была бы предноситься законодателю, если бы он исходил из здорового, «нормального» христианского правосознания. Эта задача несравненно труднее и ответственнее. Чтобы разрешить ее, человек должен ввести установленный им смысл закона и фактическую цель законодателя в глубину своего здорового христианского правосознания, как бы окунуть их в эти очистительные и целительные воды; или, выражая это в ином образе, – он должен поставить найденный им смысл и уловленную им цель закона в луч так называемого «первоначального», или «естественного», правосознания, которое соответствует в области права тому, что мы называем в области нравственности – совестью. Человек должен сделать это не для того, чтобы осудить или даже отвергнуть положительный закон, но для того, чтобы применяя его к жизни, выделить в нем и выдвинуть на первый план, сделать решающими – найденные в нем справедливые и верные, христиански-социальные элементы. Надо научиться извлекать из каждого закона то, что в нем верно и справедливо. Надо сделать так, чтобы дух владел буквою и чтобы буква не заедала дух. Надо отыскивать в каждом законе скрытую в нем правду и ей отдавать первенство над остальным. В каждом законе надо как бы разбудить заснувшую в нем справедливость. В каждом законе надо уметь найти то, что может одобрить правовая совесть человека; и это, найденное, надо делать руководящим началом. Это можно было бы выразить еще в таких образах. В каждом законе есть некое доброкачественное звенящее серебро правоты и добра; надо отчистить монету закона так, чтобы это серебро проявилось и засияло. Или иначе: составляя и издавая закон, законодатель как бы смотрел в очки своего правосознания – на реальную жизнь и на требования естественного права и справедливости; и эти очки его надо добыть и в них поглядеть, но не для того, чтобы увидеть только то, что он видел (это было бы делом «исторической догматики»), а для того, чтобы увидеть больше и лучше и чтобы влить это большее и лучшее в толкование и применение закона (и это будет делом творческого правосознания).

Или еще иначе: не стоит читать старый манускрипт, не стряхнув с него пыли; кто оставит потемневшую от грязи и пыли картину в неочищенном виде и не попытается бережно счистить с нее посторонние слои, чтобы увидеть ее в ее подлинном виде и чтобы разглядеть скрытую в ней художественную глубину?..

Этот акт творческого правосознания следует представлять себе так.

В глубине человеческой воли живет некое верное, справедливое воленаправление, которое как бы «видит» или «чувствует» права людей и добивается их осуществления в жизни. Эту способность души можно обозначить как первоначальное или естественное правосознание; иные называют его «чувством права», другие «правовой интуицией», третьи «правовою совестью». Дело, конечно, не в наименовании, а в том, чтобы чтить в самом себе это проявление духа, беречь его, пробивать себе дорогу к нему и совещаться с ним во всех правовых делах. Ибо только на этом пути можно развить и укрепить в себе «естественное правосознание» и придать ему в жизни настоящую творческую силу.

Естественное правосознание, подобно совести, присуще в большей или меньшей степени каждому человеку – «от природы». То, что оно дает и открывает человеку, есть – иногда смутное, иногда очень отчетливое – представление о лучшем праве; о духовно-верном и справедливом распределении прав среди людей; и, главное, о той объективной цели, которой служат право, государство и суд [106] . В частности, при применении и толковании закона, естественное правосознание указывает людям на то, какое содержание должно было бы заключаться в данном законе, если бы законодатель исходил из естественного правосознания, и как нужно лучшим образом применить к жизни данный закон для того, чтобы он служил единой и объективной цели всякого права.

Само собой разумеется, что показание естественного правосознания не дает сразу ни готового закона, ни готового судейского приговора. Однако оно указывает человеку неколеблющееся и несомнительное направление, в котором должны двигаться ум и воля людей для творческого правообразования. Для издания закона и для вынесения приговора нужны особые полномочия. Но культивировать в себе естественное правосознание может и должен каждый из нас, особенно же те люди, которые заняты вопросами права по самому призванию своему. Ибо поистине право не есть только условная формула, выдуманная и установленная людьми, и значение права не определяется одним человеческим предписанием (по Аристотелю: «Θησει» – «уложением»); право есть, по самому существу своему, некая духовная, священная ценность и значение его определяется тем способом духовного бытия, который присущ земному человеку от природы (по Аристотелю: «φυσει»).

Чтобы удостовериться и убедиться в этом раз и навсегда, надо только представить себе однажды со всею силою и наглядностью, что вот я (именно я, а не кто-нибудь другой) лишен всех прав и отдан в жертву полному бесправию: отныне у меня нет никаких огражденных полномочий; я нигде не могу найти никакой правовой защиты; другие люди не имеют никаких обязанностей по отношению ко мне, мало того, они могут делать со мной все, что угодно; им все позволено, а я – вне права и закона; я подобен как бы беспризорному ребенку, отданному в жертву чужой жадности, злобе и властолюбию…